— Ты был великолепен. Настоящий герой.
— Ты там была? — удивился Уилсон. — Я не видел тебя. Там не было никаких женщин.
Она отрицательно покачала головой:
— Ошибаешься. Я приехала туда с друзьями. Как раз к тому моменту, как ты разбрасывал деньги, спасая несчастных бупу. Потом ты спрыгнул с автомобиля, и я потеряла тебя в толпе. Кто-то сказал мне, что ты уехал на лимузине. Так сколько же ты выиграл?
Уилсону вдруг стало стыдно за самого себя.
— Шестнадцать тысяч, — пробормотал он еле слышно.
Крикет весело улыбнулась и взяла его за руку. Ее пожатие оказалось железным.
— Ха! — сказала она. — И это говорит человек, который не играет в азартные игры.
— Никакой я не игрок, — настойчиво повторил Уилсон. — Мне не хочется, чтобы у тебя создалось обо мне неверное мнение.
— Игра, она что, идет вразрез с твоими религиозными убеждениями или еще с чем-нибудь?
Уилсон пожал плечами:
— Азартные игры часто провоцировали ссоры между моими родителями. Матери всегда хотелось, чтобы отец успокоился, нашел себе настоящую работу. Он и в самом деле был занят в самые неподходящие часы, его никогда не было на месте в нужное время. Вот что мне больше всего запомнилось. Мы были либо богатые, либо бедные, но никогда где-то посредине, ничего стабильного. Пойми меня правильно, отец не был человеком настроения. Азартные игры были его бизнесом. Он всегда играл на выигрыш и никогда не проигрывал реальных денег. Но я помню споры, доносившиеся сквозь закрытую дверь, и плач матери. Ничего хорошего в этом не было.
Несколько остановок они проехали молча. Бупандийские женщины с головами, повязанными цветастыми шарфами, входили в автобус и выходили из него, и за каждой тянулись три-четыре ребенка.
— Пожалуй, материнство — трудное дело, если любить детей, — заметила Крикет. — А у тебя дети есть?
— Насколько мне известно, нет, — ответил Уилсон.
Они вышли из автобуса на углу улиц Лоури и Кантор и прошли пешком в Бенд, к складу излишков армейского и флотского имущества. Уилсон выбрал компас и складной нож, фонарик с двумя линзами, большую брезентовую сумку, непромокаемое пончо, матросские башмаки, несколько свитеров, пропитанных водоотталкивающим веществом, подобным воску, несколько банок репеллента и, по настоянию Крикет, очки ночного видения.
Это странное подобие бинокля напомнило Уилсону старинную, времен королевы Виктории, игрушку, показывавшую памятные места и знаменитых людей в трехмерном изображении. Он нашел стереоскоп и коробочку со слайдами на дне заплесневелого сундука, обнаруженного на чердаке. Он жил тогда у двоюродной бабушки в Ворвике. Она забирала его к себе на каникулы из католической школы для сирот, куда сама и определила. Теперь, прилаживая очки ночного видения к переносице, он подумал, что вот-вот увидит прежние слайды: королеву Викторию, президента Тафта, Толстяка Арбукла, Кафедральный собор в Шартре, египетского сфинкса, холл в отеле «Эмпайр» в Паркервилле со всеми его плевательницами, чрезмерно упругими диванами и пальмами в горшках.
Но разглядел он только смутные очертания предметов.
— Никуда не годятся, — констатировал Уилсон. Крикет сняла с него очки, настроила и глянула в них на кассу, увенчанную шелковым парашютом времен Второй мировой войны.
— Порядок. Просто ими нужно пользоваться в темноте.
Тогда Уилсон посмотрел на чек:
— Сто семьдесят пять долларов!
— Никогда не знаешь, с чем столкнешься в темноте, — сказала Крикет и бросила очки в сумку.
Со склада Уилсон переместился в букинистический магазин и купил самые длинные произведения, какие только смог найти: «Дон Кихота» (старое издание «Современной библиотеки»), «Историю упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, «С Наполеоном в России» Коланкура, «Историю Первой мировой войны» Стедмана и грязновато-коричневую «Манон Леско» пятидесятых годов издания с истерической рецензией на обложке, представлявшей книгу как роман «о предательстве и всепоглощающей любви».
Крикет, сложив руки крест-накрест, с отвращением наблюдала за Уилсоном.
— Лишний вес, — сказала она, когда Уилсон отошел от прилавка.
— Я не могу восемнадцать месяцев обходиться без чтения! — отрезал Уилсон.
— Думаешь, у тебя будет время читать? Да стоит мне заметить, что ты сидишь с книгой, как я тут же оснащу тебя шваброй.
— Ты выступаешь против развития интеллекта, — заявил Уилсон.
— Нет, — возразила Крикет. — Я выступаю против любого того дерьма, которое выворачивает тебе мозги наизнанку.
3
То, что все происходит в реальности, дошло до сознания Уилсона, когда он увидел потертую лестницу здания, где размещался профсоюз моряков. Уилсон почувствовал, как у него сжимается грудь, и, задыхаясь, опустился на нижнюю ступеньку. Крикет, недовольная и одновременно озабоченная, пристально посмотрела на него:
— Ну а теперь что такое?
Бледное лицо Уилсона отразилось в ее темных очках. Он сделал неопределенный жест. Здание, построенное в стиле «изящного искусства», нависало над ним подобно руинам древней крепости. Из ниш на фасаде, напоминающих ванны, выглядывали позеленевшие бронзовые статуи великих мореплавателей прошлого: Колумб с глобусом в руках, Магеллан с астролябией и мечом, сэр Фрэнсис Дрейк, баюкающий «Голден Хинд», капитан Кук, уставившийся в давно заржавевшую подзорную трубу. Казалось, в пустых глазницах плещется море.
Крикет вздохнула, сняла с плеча сумку и села на ступеньку рядом с Уилсоном.
— Все на мази, — заговорила она. — Единственное, что тебе осталось сделать, — это написать над линией, обозначенной пунктиром, «Лэндер Уилсон, матрос. „Компаунд интерест“. Направление — Рангун и далее на восток». Завтра утром вся эта чепуха останется за бортом.
Под чепухой она имела в виду город, улицы, заполненные людьми, мир, полный проблем, и дороги, проложенные по холмам местности, то есть все, что было частью существования Уилсона на твердой земле.
— Я не могу плыть, — хрипло промолвил он. — Я не знаю, о чем я только думал. Извини.
— А как насчет этого добра, которое ты накупил?
— Возьми себе.
— Не делай этого.
— Объясни мне одну вещь, — попросил Уилсон. — Почему именно я?
Крикет посмотрела на него сквозь темные очки и отвернулась.
— Длительное плавание действительно порой нагоняет тоску, — сказала она наконец. — Не с кем переброситься словечком, не с кем… Ну, в общем, скажем так: ты мне понравился сразу, едва появился в «Нэнси» со своими дурацкими картами Таро. Ты казался таким потерянным. Именно тогда я решила увезти тебя отсюда. Есть и еще кое-что. Сугубо практическое соображение.
— Что?
— Догадайся.
— Не могу.
— Мне не хватает хорошего игрока.
— Как это?
Она неопределенно пожала плечами:
— Я расскажу тебе все позднее, когда узнаю получше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Ты там была? — удивился Уилсон. — Я не видел тебя. Там не было никаких женщин.
Она отрицательно покачала головой:
— Ошибаешься. Я приехала туда с друзьями. Как раз к тому моменту, как ты разбрасывал деньги, спасая несчастных бупу. Потом ты спрыгнул с автомобиля, и я потеряла тебя в толпе. Кто-то сказал мне, что ты уехал на лимузине. Так сколько же ты выиграл?
Уилсону вдруг стало стыдно за самого себя.
— Шестнадцать тысяч, — пробормотал он еле слышно.
Крикет весело улыбнулась и взяла его за руку. Ее пожатие оказалось железным.
— Ха! — сказала она. — И это говорит человек, который не играет в азартные игры.
— Никакой я не игрок, — настойчиво повторил Уилсон. — Мне не хочется, чтобы у тебя создалось обо мне неверное мнение.
— Игра, она что, идет вразрез с твоими религиозными убеждениями или еще с чем-нибудь?
Уилсон пожал плечами:
— Азартные игры часто провоцировали ссоры между моими родителями. Матери всегда хотелось, чтобы отец успокоился, нашел себе настоящую работу. Он и в самом деле был занят в самые неподходящие часы, его никогда не было на месте в нужное время. Вот что мне больше всего запомнилось. Мы были либо богатые, либо бедные, но никогда где-то посредине, ничего стабильного. Пойми меня правильно, отец не был человеком настроения. Азартные игры были его бизнесом. Он всегда играл на выигрыш и никогда не проигрывал реальных денег. Но я помню споры, доносившиеся сквозь закрытую дверь, и плач матери. Ничего хорошего в этом не было.
Несколько остановок они проехали молча. Бупандийские женщины с головами, повязанными цветастыми шарфами, входили в автобус и выходили из него, и за каждой тянулись три-четыре ребенка.
— Пожалуй, материнство — трудное дело, если любить детей, — заметила Крикет. — А у тебя дети есть?
— Насколько мне известно, нет, — ответил Уилсон.
Они вышли из автобуса на углу улиц Лоури и Кантор и прошли пешком в Бенд, к складу излишков армейского и флотского имущества. Уилсон выбрал компас и складной нож, фонарик с двумя линзами, большую брезентовую сумку, непромокаемое пончо, матросские башмаки, несколько свитеров, пропитанных водоотталкивающим веществом, подобным воску, несколько банок репеллента и, по настоянию Крикет, очки ночного видения.
Это странное подобие бинокля напомнило Уилсону старинную, времен королевы Виктории, игрушку, показывавшую памятные места и знаменитых людей в трехмерном изображении. Он нашел стереоскоп и коробочку со слайдами на дне заплесневелого сундука, обнаруженного на чердаке. Он жил тогда у двоюродной бабушки в Ворвике. Она забирала его к себе на каникулы из католической школы для сирот, куда сама и определила. Теперь, прилаживая очки ночного видения к переносице, он подумал, что вот-вот увидит прежние слайды: королеву Викторию, президента Тафта, Толстяка Арбукла, Кафедральный собор в Шартре, египетского сфинкса, холл в отеле «Эмпайр» в Паркервилле со всеми его плевательницами, чрезмерно упругими диванами и пальмами в горшках.
Но разглядел он только смутные очертания предметов.
— Никуда не годятся, — констатировал Уилсон. Крикет сняла с него очки, настроила и глянула в них на кассу, увенчанную шелковым парашютом времен Второй мировой войны.
— Порядок. Просто ими нужно пользоваться в темноте.
Тогда Уилсон посмотрел на чек:
— Сто семьдесят пять долларов!
— Никогда не знаешь, с чем столкнешься в темноте, — сказала Крикет и бросила очки в сумку.
Со склада Уилсон переместился в букинистический магазин и купил самые длинные произведения, какие только смог найти: «Дон Кихота» (старое издание «Современной библиотеки»), «Историю упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, «С Наполеоном в России» Коланкура, «Историю Первой мировой войны» Стедмана и грязновато-коричневую «Манон Леско» пятидесятых годов издания с истерической рецензией на обложке, представлявшей книгу как роман «о предательстве и всепоглощающей любви».
Крикет, сложив руки крест-накрест, с отвращением наблюдала за Уилсоном.
— Лишний вес, — сказала она, когда Уилсон отошел от прилавка.
— Я не могу восемнадцать месяцев обходиться без чтения! — отрезал Уилсон.
— Думаешь, у тебя будет время читать? Да стоит мне заметить, что ты сидишь с книгой, как я тут же оснащу тебя шваброй.
— Ты выступаешь против развития интеллекта, — заявил Уилсон.
— Нет, — возразила Крикет. — Я выступаю против любого того дерьма, которое выворачивает тебе мозги наизнанку.
3
То, что все происходит в реальности, дошло до сознания Уилсона, когда он увидел потертую лестницу здания, где размещался профсоюз моряков. Уилсон почувствовал, как у него сжимается грудь, и, задыхаясь, опустился на нижнюю ступеньку. Крикет, недовольная и одновременно озабоченная, пристально посмотрела на него:
— Ну а теперь что такое?
Бледное лицо Уилсона отразилось в ее темных очках. Он сделал неопределенный жест. Здание, построенное в стиле «изящного искусства», нависало над ним подобно руинам древней крепости. Из ниш на фасаде, напоминающих ванны, выглядывали позеленевшие бронзовые статуи великих мореплавателей прошлого: Колумб с глобусом в руках, Магеллан с астролябией и мечом, сэр Фрэнсис Дрейк, баюкающий «Голден Хинд», капитан Кук, уставившийся в давно заржавевшую подзорную трубу. Казалось, в пустых глазницах плещется море.
Крикет вздохнула, сняла с плеча сумку и села на ступеньку рядом с Уилсоном.
— Все на мази, — заговорила она. — Единственное, что тебе осталось сделать, — это написать над линией, обозначенной пунктиром, «Лэндер Уилсон, матрос. „Компаунд интерест“. Направление — Рангун и далее на восток». Завтра утром вся эта чепуха останется за бортом.
Под чепухой она имела в виду город, улицы, заполненные людьми, мир, полный проблем, и дороги, проложенные по холмам местности, то есть все, что было частью существования Уилсона на твердой земле.
— Я не могу плыть, — хрипло промолвил он. — Я не знаю, о чем я только думал. Извини.
— А как насчет этого добра, которое ты накупил?
— Возьми себе.
— Не делай этого.
— Объясни мне одну вещь, — попросил Уилсон. — Почему именно я?
Крикет посмотрела на него сквозь темные очки и отвернулась.
— Длительное плавание действительно порой нагоняет тоску, — сказала она наконец. — Не с кем переброситься словечком, не с кем… Ну, в общем, скажем так: ты мне понравился сразу, едва появился в «Нэнси» со своими дурацкими картами Таро. Ты казался таким потерянным. Именно тогда я решила увезти тебя отсюда. Есть и еще кое-что. Сугубо практическое соображение.
— Что?
— Догадайся.
— Не могу.
— Мне не хватает хорошего игрока.
— Как это?
Она неопределенно пожала плечами:
— Я расскажу тебе все позднее, когда узнаю получше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77