Обещаю хорошо заплатить и, если будете настаивать, ходайствовать о вашем освобождении.
"Я его уже нашел", - подмывало меня сказать, но вместо этого сказал:
- Ну, насчет освобождения вы малость загнули. Это не в вашей компетенции. Не для того меня траспортировали через всю Россию и проводили надо мной эксперементы, как над бедным кроликом, чтобы отпускать. А вот деньги... Деньги моей семье, лишенной по вашей милости кормильца, сейчас очень бы пригодились. И потом, у меня нет иной альтернативы, как согласиться. Как говорят в народе, - не мытьем, так катаньем, но вы своего добьетесь. Знаю по личному опыту.
- Вот и хорошо. Будем считать, что мы договорились. - Варданян выдвинул ящик стола, достал из него связку ключей, протянул мне. - А это небольшой аванс - ключи от вашей квартиры. Кстати, она находится в том же доме, что и квартира Одинокова.
Я поразился их возможностям. Неужели они каждому боевику отваливают по квартире? Нет, наверное, лишь особо одаренным, с кем они связывают определенные надежды. При желании я бы смог сделать у них неплохую карьеру. Но дохлый номер, господа мокрушники! Не на того нарвались. Дима Беркутов всю свою сознательную жизнь давил вас, отморозков, и будет давить. Это я вам обещаю и где-то по большому счету гарантирую. Определенно.
Глава третья. Калюжный. Новые неприятности.
Шли четвертые сутки моего пребывания в "колонии истинно свободных граждан", как именовал нас Профессор, когда вернулись из своего свадебного путешествия молодожены. Молодой супруг, хилый невазрачный парень с длинными, что у горилы руками, подошел ко мне, протянул руку,
- Гена Хрящ.
- Иван. А почему Хрящ? - пожал я его руку.
- Шут его знает. Кликуху мне на зоне дали. Наверное потому, что у меня вместо костей хрящи.
- Как это? - не понял я.
- А так это. - Геннадий вдруг буквально переломился в поясе, просунул голову между ног, весело мне подмигнул.
- Видал?
- Да, впечатляет, - согласился я.
Его супруга, крепкая разбитная девица неопределенного возраста (как потом выяснилось, ей было всего девятнадцать лет) с красивым, слегка припухлым порочным лицом, обошла вокруг меня, проговорила:
- А ты ещё ничего, Ваня. Крепенький. - Неожиданно ухватила за промежность. - Ого! Подходяще.
От подобной наглости я настолько растерялся, что не нашелся, что ей ответить. Почувствовал, что краснею. Чем вызвал взрыв смеха колонистов.
Люба, так звали девицу, напропалую изменяла мужу со всеми колонистами. Один лишь Профессор не пользовался её услугами. Геннадий к её изменам относился совершенно равнодушно. Впервые я обнаружил это вскоре после знакомства. Все мы сидели за столом и играли в шестьдесят шесть, когда я с удивлением увидел, как в углу Люба с Несуном занимаются любовью. Геннадий время от времени кидал в их сторону насмешливые взгляды и покачивал головой.
- Ты что же, не ревнуешь ее? - спросил я удивленно.
- А чего, пусть, - равнодушно ответил он. - Профессор говорит, что ревность самое недостойное чувство, оно оскорбляет и унижает человека, отнимает его свободу, делает заложником частнособственнических инстинктов.
- Но ведь это непорядочно? - возразил я.
- Ты, Ваня, рассуждаешь, как член партии или профсоюза, - ответил за Геннадия Профессор. - Кто вообще может определить, что порядочно, а что нет? Партийные лидеры? Правительство? Презилент? Абсурд! Эти господа придумывают догмы для того, чтобы самим спокойнее жилось. Люба наслаждается жизнью и дарит наслаждение другим. Разве это ни есть высший смысл бытия? Разве можно запретить человеку наслаждаться жизнью? Это не только не гуманно, но и бесчеловечно.
И я сдался. Спорить с Безверхим было бесполезно. Логика его была безупречной.
Я теперь каждый день с самого утра до вечера дежурил у офиса Сосновского, досконально изучил режим его работы, знал в лицо каждого его телохранителя. Обычно его охраняло семь человек. Двое ехали с ним в машине, остальные - в машине сопровождения. Охранники Ссосновского по-прежнему меня не замечали. И это меня вполне устраивало. И вообще, я отметил, что люди стараются не замечать бомжей. Как однажды сказал один из моих подследственных: "Нет человека - нет проблемы". Вот потому, очевидно, для большинства моих соотечественников бомжей вовсе не существовало. Так им было спокойнее жить, комфортнее.
О взрыве в метро я узнал из информационной программы по телевизору, висевшему в зале ожидания вокзала, и сразу понял откуда, как говорится, растут ноги. Этому пауку недостаточно оказалось пролитой крови, потребовалась свежая. Что он ещё придумает. Это ещё более укрепило в правильности принятого мной решения.
То ли я слишком перенервничал, переживая случившееся в метро, то ли подхватил где вирус или простудился, но только к вечеру я почувствовал недомонгание. Все тело ломило и покрылось испариной, голова была тяжелой, подташнивало. Зашел в аптеку, купил антигриппин и тут же выпил с дюжину мелких, будто рисовые зерна, таблеток. Болеть мне было никак нельзя. В буфете вокзала купил два стакана горячего чая и пару бутербродов с колбасой. Поужинал. Вернулся в свое временное жилище. Кроме Любы в комнате никого не было. Она была в одной комбинации, которую она носила только дома и снимала и бережно укладывала, выходя на улицу. Люба мне игриво намекнула, что пора бы нам "познакомиться" поближе. Но я, сославшись на недомогание, лег и вскоре уснул. Когда открыл глаза, то явственно расслышал приглушенный возбужденный голос Прживальского:
- Бля буду, Профессор, я сам видел собственными глазами. Вот такая вот пачка.
- А тебе не показалось с перепоя? - с сомнением спросил Безверхий.
- Да ты чё? Я что совсем уже что ли. Вот такая пачка сторублевок!
- Интересная ситуация вытанцовывается, - проговорил Блок. - Что же он тогда, сучара, бичует с такими-то бабками?
- Может быть подсадной? - высказал предположение Несун.
На что Прфессор негромко рассмеялся и сказал.
- У тебя, Толя, явственно просматривается мания величия. Если так дальше пойдет, то ты плохо кончишь. Кому мы с тобой, дорогой, нужны? Общество и валсть давно махнули на нас рукой и отвернулись. Может быть он писатель? Пишет роман из жизни бомжей?
- Не исключено, - согласился с ним поэт. - Сейчас многие бабки этим зарабатывают. Но только это непатриотично - иметь такие бабки и не поделиться с бедствующими соотечественниками.
- Точняк, - соглапсился Прживальский.
- Ты предлагаешь их экспроприировать? - уточнил Профессор.
- Не только предлагаю, но и настаиваю, - ответил Блок.
- Точняк, - вновь подтвердил правильность слов поэта Прживалский и возбужденно рассмеялся.
С самого начала их разговора я понял, что речь идет обо мне и лихорадочно думал, как мне быть, как выйти из этой очень непростой для меня ситации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
"Я его уже нашел", - подмывало меня сказать, но вместо этого сказал:
- Ну, насчет освобождения вы малость загнули. Это не в вашей компетенции. Не для того меня траспортировали через всю Россию и проводили надо мной эксперементы, как над бедным кроликом, чтобы отпускать. А вот деньги... Деньги моей семье, лишенной по вашей милости кормильца, сейчас очень бы пригодились. И потом, у меня нет иной альтернативы, как согласиться. Как говорят в народе, - не мытьем, так катаньем, но вы своего добьетесь. Знаю по личному опыту.
- Вот и хорошо. Будем считать, что мы договорились. - Варданян выдвинул ящик стола, достал из него связку ключей, протянул мне. - А это небольшой аванс - ключи от вашей квартиры. Кстати, она находится в том же доме, что и квартира Одинокова.
Я поразился их возможностям. Неужели они каждому боевику отваливают по квартире? Нет, наверное, лишь особо одаренным, с кем они связывают определенные надежды. При желании я бы смог сделать у них неплохую карьеру. Но дохлый номер, господа мокрушники! Не на того нарвались. Дима Беркутов всю свою сознательную жизнь давил вас, отморозков, и будет давить. Это я вам обещаю и где-то по большому счету гарантирую. Определенно.
Глава третья. Калюжный. Новые неприятности.
Шли четвертые сутки моего пребывания в "колонии истинно свободных граждан", как именовал нас Профессор, когда вернулись из своего свадебного путешествия молодожены. Молодой супруг, хилый невазрачный парень с длинными, что у горилы руками, подошел ко мне, протянул руку,
- Гена Хрящ.
- Иван. А почему Хрящ? - пожал я его руку.
- Шут его знает. Кликуху мне на зоне дали. Наверное потому, что у меня вместо костей хрящи.
- Как это? - не понял я.
- А так это. - Геннадий вдруг буквально переломился в поясе, просунул голову между ног, весело мне подмигнул.
- Видал?
- Да, впечатляет, - согласился я.
Его супруга, крепкая разбитная девица неопределенного возраста (как потом выяснилось, ей было всего девятнадцать лет) с красивым, слегка припухлым порочным лицом, обошла вокруг меня, проговорила:
- А ты ещё ничего, Ваня. Крепенький. - Неожиданно ухватила за промежность. - Ого! Подходяще.
От подобной наглости я настолько растерялся, что не нашелся, что ей ответить. Почувствовал, что краснею. Чем вызвал взрыв смеха колонистов.
Люба, так звали девицу, напропалую изменяла мужу со всеми колонистами. Один лишь Профессор не пользовался её услугами. Геннадий к её изменам относился совершенно равнодушно. Впервые я обнаружил это вскоре после знакомства. Все мы сидели за столом и играли в шестьдесят шесть, когда я с удивлением увидел, как в углу Люба с Несуном занимаются любовью. Геннадий время от времени кидал в их сторону насмешливые взгляды и покачивал головой.
- Ты что же, не ревнуешь ее? - спросил я удивленно.
- А чего, пусть, - равнодушно ответил он. - Профессор говорит, что ревность самое недостойное чувство, оно оскорбляет и унижает человека, отнимает его свободу, делает заложником частнособственнических инстинктов.
- Но ведь это непорядочно? - возразил я.
- Ты, Ваня, рассуждаешь, как член партии или профсоюза, - ответил за Геннадия Профессор. - Кто вообще может определить, что порядочно, а что нет? Партийные лидеры? Правительство? Презилент? Абсурд! Эти господа придумывают догмы для того, чтобы самим спокойнее жилось. Люба наслаждается жизнью и дарит наслаждение другим. Разве это ни есть высший смысл бытия? Разве можно запретить человеку наслаждаться жизнью? Это не только не гуманно, но и бесчеловечно.
И я сдался. Спорить с Безверхим было бесполезно. Логика его была безупречной.
Я теперь каждый день с самого утра до вечера дежурил у офиса Сосновского, досконально изучил режим его работы, знал в лицо каждого его телохранителя. Обычно его охраняло семь человек. Двое ехали с ним в машине, остальные - в машине сопровождения. Охранники Ссосновского по-прежнему меня не замечали. И это меня вполне устраивало. И вообще, я отметил, что люди стараются не замечать бомжей. Как однажды сказал один из моих подследственных: "Нет человека - нет проблемы". Вот потому, очевидно, для большинства моих соотечественников бомжей вовсе не существовало. Так им было спокойнее жить, комфортнее.
О взрыве в метро я узнал из информационной программы по телевизору, висевшему в зале ожидания вокзала, и сразу понял откуда, как говорится, растут ноги. Этому пауку недостаточно оказалось пролитой крови, потребовалась свежая. Что он ещё придумает. Это ещё более укрепило в правильности принятого мной решения.
То ли я слишком перенервничал, переживая случившееся в метро, то ли подхватил где вирус или простудился, но только к вечеру я почувствовал недомонгание. Все тело ломило и покрылось испариной, голова была тяжелой, подташнивало. Зашел в аптеку, купил антигриппин и тут же выпил с дюжину мелких, будто рисовые зерна, таблеток. Болеть мне было никак нельзя. В буфете вокзала купил два стакана горячего чая и пару бутербродов с колбасой. Поужинал. Вернулся в свое временное жилище. Кроме Любы в комнате никого не было. Она была в одной комбинации, которую она носила только дома и снимала и бережно укладывала, выходя на улицу. Люба мне игриво намекнула, что пора бы нам "познакомиться" поближе. Но я, сославшись на недомогание, лег и вскоре уснул. Когда открыл глаза, то явственно расслышал приглушенный возбужденный голос Прживальского:
- Бля буду, Профессор, я сам видел собственными глазами. Вот такая вот пачка.
- А тебе не показалось с перепоя? - с сомнением спросил Безверхий.
- Да ты чё? Я что совсем уже что ли. Вот такая пачка сторублевок!
- Интересная ситуация вытанцовывается, - проговорил Блок. - Что же он тогда, сучара, бичует с такими-то бабками?
- Может быть подсадной? - высказал предположение Несун.
На что Прфессор негромко рассмеялся и сказал.
- У тебя, Толя, явственно просматривается мания величия. Если так дальше пойдет, то ты плохо кончишь. Кому мы с тобой, дорогой, нужны? Общество и валсть давно махнули на нас рукой и отвернулись. Может быть он писатель? Пишет роман из жизни бомжей?
- Не исключено, - согласился с ним поэт. - Сейчас многие бабки этим зарабатывают. Но только это непатриотично - иметь такие бабки и не поделиться с бедствующими соотечественниками.
- Точняк, - соглапсился Прживальский.
- Ты предлагаешь их экспроприировать? - уточнил Профессор.
- Не только предлагаю, но и настаиваю, - ответил Блок.
- Точняк, - вновь подтвердил правильность слов поэта Прживалский и возбужденно рассмеялся.
С самого начала их разговора я понял, что речь идет обо мне и лихорадочно думал, как мне быть, как выйти из этой очень непростой для меня ситации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80