Так что не жалей времени моего — я эпигон нашего Начальника.
Сергей болтал, просто оттягивая время, — он думал. Люся нервничала.
— Перестань иронизировать. Лучше действительно давай подумаем о деле.
Люся очень хотела защитить шефа, но стеснялась. Она думала: «Знает Сергей, наверное. Или нет?» — и решила: «Если б знал, не стал бы говорить так. А впрочем, что он особенного сказал?»
— А о деле что думать! Ты и так все правильно делаешь. Сейчас выведем ее из этого состояния — поднимем давление, а потом оперировать. Ты же сама говорила — перитонит, — так что же можно делать, кроме операции?
— Я побаиваюсь лезть к ней в живот: оперировал-то Сам. Не знаю. Как-то не могу, если бы не Сам…
— Люсенька, целая империя Буонапартова была ликвидирована из-за того, что под Ватерлоо Груши боялся корригировать Самого, хотя всем было ясно, что надо изменить что-то в плане! А?
— И я боюсь моего Наполеона.
— Господи, Люсенька, да ты что! Сам и скажет тебе спасибо.
Хоть он и Наполеон.
— Я не знаю, не знаю. Прошу тебя, Сереж, оперируй ты.
— Люсенька! Людмила Аркадьевна! Твоя просьба для меня закон. Как говорит Нач: просьба начальства — приказание. А для меня приказание — твоя просьба.
— Прекрати, пожалуйста, ерничать.
«Знает, знает! — подумала Люся и побежала к больной. — Догадался или Он сказал? Нет. Он не скажет. Никому». Теперь уже около больной распоряжался Сергей:
— Вы, ребята, что стоите смотрите только? Принимайте участие. И вы, девочки, давайте работу студентам. Человеко-простой идет. Измеряйте давление. Передай грушу студенту — пусть он нагнетает в артерию, а ты готовь систему пока. — И дальше Люсе шепотом: — Студентов надо привлекать непосредственно к работе. Участие в деле привлекает к нему больше, чем разглагольствование или бездельное созерцание его. Возьмут и на себя часть ответственности — уже не безразличны. Не боимся ответственности — в меньшей степени их первородный грех всеобщий затронет. А? Это я тебе сообщаю свои педагогические тайны. Не большое откровение, между прочим. А главное откровение: после участия студентов в общей работе немножечко поиронизировать над своими действиями. Сделать их еще и соучастниками самооценки, да еще личной, во!
— Перестань, Сергей. Бабка-то плохая.
— А мы все делаем. Ребята! Давление какое?
— Сто на сорок.
— Вот видишь! Если уж говорить честно, я действительно ерничаю, но это от смущения. Только ты никому ни-ни. Понимаешь, ничего у меня в голове не укладывается. Не понимаю, что у бабки может быть. Непонятен живот мне, а? И все-таки швы, по-моему, целы. Но тогда что?
— Я тоже ничего придумать не могу. Одно ясно мне — оперировать надо.
— Это понятно, но как-то надежнее идти в живот, когда знаешь, куда и на что. Ребята, давление?
— Сто десять на пятьдесят пять.
— Давайте осторожненько на стол переносить. Постойте! Люсь, ты с ней говорила об операции?
— Так… Гипотетически.
— Как же ты, милая? Пойдем поговорим. Сколько времени?
— Половина шестого.
— Не успеем до конференции. Как зовут ее?
— Зинаида Борисовна.
Подошли к постели.
— Зинаида Борисовна, придется вам еще одну небольшую операцию сделать. Собственно, и не операция даже, но делать надо.
— А что такое, доктор? Что у меня, доктор? Я не хочу, не вынесу. Что это болит у меня, доктор?
— Вот в том-то и дело, Зинаида Борисовна. У вас все хорошо, но одна ниточка соскочила, и кровь идет. Это бывает. Надо перевязать. Да это-то и за операцию считать нельзя.
— А подождать нельзя?
— Что вы! Сейчас это пустяк, а если ждать — целая операция будет.
— Да меня уж и так намучили. Всю искололи. Больно мне. — А это вы не беспокойтесь, Зинаида Борисовна. Вы уснете.
— Наркоз?!
— Нет, что вы. Мы укол сделаем только, и вы уснете, пока мы будем перевязывать. Минутное дело. И тут же проснетесь.
— Тогда ладно. Делайте. Вы лучше знаете. Вы наши спасители.
Люся подошла к сестре:
— Переносите на стол. И начинайте наркоз, пожалуйста. Сережа, откуда такая активность — и годы, и болезнь, и осложнение. Они ведь обычно — да, нет — и все. А, как ты думаешь?
— Не понимаю я, что у нее в животе. Ты представляешь, что он нам сделает, если там ничего нет. Хоть отступись. Но там есть — голову на отсечение дать готов.
— Слушай, ты прости меня, что я втравила тебя в это, но я не могу сама, понимаешь, ну никак не могу…
— Перестань, Люсь. Я не понимаю, ну совсем не понимаю, что в животе. Пойдем мыться.
Их два тазика стояли рядом, они же стали напротив друг друга, склонившись, опустив вытянутые руки в тазы. Головы в шапочках обращены тоже друг к другу. Если кто посмотрел бы, кто не понимает, — бодаются. Они мирно разговаривали.
— Сейчас посмотрим, что там. Ох-хо-хо, лапонька ты моя.
Ничего, не боись.
Закончив мыться, они с чуть приподнятыми руками двинулись в операционный зал.
Больная уже лежала на столе, руки были раскинуты в стороны и лежали привязанные на подставках, по обе стороны у каждой руки стояли сестры и студенты: с одной стороны укрепляли иглу в вене, с другой — в артерии, в ногах наготове со всеми инструментами стояла операционная сестра.
Оперировали они вчетвером. Кроме них, еще второй дежурный и студент. Быстро накрыли больную простынями, стали по своим местам, быстро сделан первый разрез. Сейчас поднимут занавес.
— Не тяни, ребята. Поехали. Не такая уж она и жирная.
— Так ведь рак.
— Конечно. Эй, наркоз! Если давление будет падать, скажите. Мы вас теребить не будем, но хорошо бы давление так и осталось на ста двадцати. Дайте обложиться, простыночки. Гноя нет.
— И выпота нет.
— Ну-ка заведи крючок.
— Оттянуть здесь?
— Да. — Сергей стал краток: что-то не то.
— Осторожно там, а то краем крючка культю заденем, порвать можем. — Люся вспомнила реакцию Начальника на подобные предупреждения и быстро мазнула по Сергею глазом.
— Ничего, Люсенька, не боись. За себя будем отвечать — не за других… Что же здесь… Все в порядке будет, Люсь… Кишки молчат, смотри. То ли как всегда после операции, то ли что-то… Черт! Осторожненько держи, парень, если у нас так будут крючки скакать — много лишнего шить придется. Вот, смотри, как их надо держать. Понял? Так и старайся… Люсь, кишки молчат. Какие-то они синеватые.
— Дай я тебе здесь приподниму. Посмотрим, что с пузырем.
— И культя, и пузырь — норма. Это кишки, Люсь… Опять! Милый, держи крепко! Замри. Ты ж мне мешаешь! Все время танцуешь руками своими… Не пульсируют сосуды брыжейки. Посмотри-ка ты.
— Да. А тут есть.
— Сколько часов прошло, как боли?
— Около трех.
— Время есть. Мало прошло. Давай искать тромбин. Уберем, а?
— Сначала найти надо.
— Девонька, подготовь нам турникеты, сосудистые зажимы и атравматические иглы — сосуды шить, наверное, придется. Ребята, подойдите ближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Сергей болтал, просто оттягивая время, — он думал. Люся нервничала.
— Перестань иронизировать. Лучше действительно давай подумаем о деле.
Люся очень хотела защитить шефа, но стеснялась. Она думала: «Знает Сергей, наверное. Или нет?» — и решила: «Если б знал, не стал бы говорить так. А впрочем, что он особенного сказал?»
— А о деле что думать! Ты и так все правильно делаешь. Сейчас выведем ее из этого состояния — поднимем давление, а потом оперировать. Ты же сама говорила — перитонит, — так что же можно делать, кроме операции?
— Я побаиваюсь лезть к ней в живот: оперировал-то Сам. Не знаю. Как-то не могу, если бы не Сам…
— Люсенька, целая империя Буонапартова была ликвидирована из-за того, что под Ватерлоо Груши боялся корригировать Самого, хотя всем было ясно, что надо изменить что-то в плане! А?
— И я боюсь моего Наполеона.
— Господи, Люсенька, да ты что! Сам и скажет тебе спасибо.
Хоть он и Наполеон.
— Я не знаю, не знаю. Прошу тебя, Сереж, оперируй ты.
— Люсенька! Людмила Аркадьевна! Твоя просьба для меня закон. Как говорит Нач: просьба начальства — приказание. А для меня приказание — твоя просьба.
— Прекрати, пожалуйста, ерничать.
«Знает, знает! — подумала Люся и побежала к больной. — Догадался или Он сказал? Нет. Он не скажет. Никому». Теперь уже около больной распоряжался Сергей:
— Вы, ребята, что стоите смотрите только? Принимайте участие. И вы, девочки, давайте работу студентам. Человеко-простой идет. Измеряйте давление. Передай грушу студенту — пусть он нагнетает в артерию, а ты готовь систему пока. — И дальше Люсе шепотом: — Студентов надо привлекать непосредственно к работе. Участие в деле привлекает к нему больше, чем разглагольствование или бездельное созерцание его. Возьмут и на себя часть ответственности — уже не безразличны. Не боимся ответственности — в меньшей степени их первородный грех всеобщий затронет. А? Это я тебе сообщаю свои педагогические тайны. Не большое откровение, между прочим. А главное откровение: после участия студентов в общей работе немножечко поиронизировать над своими действиями. Сделать их еще и соучастниками самооценки, да еще личной, во!
— Перестань, Сергей. Бабка-то плохая.
— А мы все делаем. Ребята! Давление какое?
— Сто на сорок.
— Вот видишь! Если уж говорить честно, я действительно ерничаю, но это от смущения. Только ты никому ни-ни. Понимаешь, ничего у меня в голове не укладывается. Не понимаю, что у бабки может быть. Непонятен живот мне, а? И все-таки швы, по-моему, целы. Но тогда что?
— Я тоже ничего придумать не могу. Одно ясно мне — оперировать надо.
— Это понятно, но как-то надежнее идти в живот, когда знаешь, куда и на что. Ребята, давление?
— Сто десять на пятьдесят пять.
— Давайте осторожненько на стол переносить. Постойте! Люсь, ты с ней говорила об операции?
— Так… Гипотетически.
— Как же ты, милая? Пойдем поговорим. Сколько времени?
— Половина шестого.
— Не успеем до конференции. Как зовут ее?
— Зинаида Борисовна.
Подошли к постели.
— Зинаида Борисовна, придется вам еще одну небольшую операцию сделать. Собственно, и не операция даже, но делать надо.
— А что такое, доктор? Что у меня, доктор? Я не хочу, не вынесу. Что это болит у меня, доктор?
— Вот в том-то и дело, Зинаида Борисовна. У вас все хорошо, но одна ниточка соскочила, и кровь идет. Это бывает. Надо перевязать. Да это-то и за операцию считать нельзя.
— А подождать нельзя?
— Что вы! Сейчас это пустяк, а если ждать — целая операция будет.
— Да меня уж и так намучили. Всю искололи. Больно мне. — А это вы не беспокойтесь, Зинаида Борисовна. Вы уснете.
— Наркоз?!
— Нет, что вы. Мы укол сделаем только, и вы уснете, пока мы будем перевязывать. Минутное дело. И тут же проснетесь.
— Тогда ладно. Делайте. Вы лучше знаете. Вы наши спасители.
Люся подошла к сестре:
— Переносите на стол. И начинайте наркоз, пожалуйста. Сережа, откуда такая активность — и годы, и болезнь, и осложнение. Они ведь обычно — да, нет — и все. А, как ты думаешь?
— Не понимаю я, что у нее в животе. Ты представляешь, что он нам сделает, если там ничего нет. Хоть отступись. Но там есть — голову на отсечение дать готов.
— Слушай, ты прости меня, что я втравила тебя в это, но я не могу сама, понимаешь, ну никак не могу…
— Перестань, Люсь. Я не понимаю, ну совсем не понимаю, что в животе. Пойдем мыться.
Их два тазика стояли рядом, они же стали напротив друг друга, склонившись, опустив вытянутые руки в тазы. Головы в шапочках обращены тоже друг к другу. Если кто посмотрел бы, кто не понимает, — бодаются. Они мирно разговаривали.
— Сейчас посмотрим, что там. Ох-хо-хо, лапонька ты моя.
Ничего, не боись.
Закончив мыться, они с чуть приподнятыми руками двинулись в операционный зал.
Больная уже лежала на столе, руки были раскинуты в стороны и лежали привязанные на подставках, по обе стороны у каждой руки стояли сестры и студенты: с одной стороны укрепляли иглу в вене, с другой — в артерии, в ногах наготове со всеми инструментами стояла операционная сестра.
Оперировали они вчетвером. Кроме них, еще второй дежурный и студент. Быстро накрыли больную простынями, стали по своим местам, быстро сделан первый разрез. Сейчас поднимут занавес.
— Не тяни, ребята. Поехали. Не такая уж она и жирная.
— Так ведь рак.
— Конечно. Эй, наркоз! Если давление будет падать, скажите. Мы вас теребить не будем, но хорошо бы давление так и осталось на ста двадцати. Дайте обложиться, простыночки. Гноя нет.
— И выпота нет.
— Ну-ка заведи крючок.
— Оттянуть здесь?
— Да. — Сергей стал краток: что-то не то.
— Осторожно там, а то краем крючка культю заденем, порвать можем. — Люся вспомнила реакцию Начальника на подобные предупреждения и быстро мазнула по Сергею глазом.
— Ничего, Люсенька, не боись. За себя будем отвечать — не за других… Что же здесь… Все в порядке будет, Люсь… Кишки молчат, смотри. То ли как всегда после операции, то ли что-то… Черт! Осторожненько держи, парень, если у нас так будут крючки скакать — много лишнего шить придется. Вот, смотри, как их надо держать. Понял? Так и старайся… Люсь, кишки молчат. Какие-то они синеватые.
— Дай я тебе здесь приподниму. Посмотрим, что с пузырем.
— И культя, и пузырь — норма. Это кишки, Люсь… Опять! Милый, держи крепко! Замри. Ты ж мне мешаешь! Все время танцуешь руками своими… Не пульсируют сосуды брыжейки. Посмотри-ка ты.
— Да. А тут есть.
— Сколько часов прошло, как боли?
— Около трех.
— Время есть. Мало прошло. Давай искать тромбин. Уберем, а?
— Сначала найти надо.
— Девонька, подготовь нам турникеты, сосудистые зажимы и атравматические иглы — сосуды шить, наверное, придется. Ребята, подойдите ближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61