Тот сперва прятался, думал, его в тюрьму посадят. Двое суток в амбаре просидел. Но когда мы с маркизом Антуаном в замок вернулись, тоже пришел. В ноги упал: мол, сначала покормите, а потом хоть голову с плеч…
— Так и сказал?
— Ну, прощения просил, руки целовал, — смутилась Агриппина, замялась, а потом выпалила:
— Вы, княжна, меня хоть осуждайте, хоть последними словами называйте, а только… Мне это нравится! Мы нынче с Эмилем каждую ночь встречаемся. Днем-то он по дому работает, как и прежде, а ночью тайком ко мне приходит… Сколько он мне всего за это время понарассказал!
— Хочешь сказать, что ты теперь хорошо говоришь по-французски?
— Говорю не очень хорошо, но понимаю. Да и Эмиль немного по-русски знает. Теперь благодаря ему я могу и мосье Антуана понимать, ежели он чего просит.
— Так ты сама за ним ухаживаешь?
— Сама, кому ж еще. Разве что когда мадам Фаншон наведается. А так, кроме нас с Эмилем, в замке никого нет. Слугам ведь платить надо, а у нас ливров-то этих местных совсем немного осталось.
— Хочешь сказать, что маркиз не дает тебе денег на хозяйство?
— Раньше, когда хорошо себя чувствовал, давал, а сейчас… Он ничего не понимает. Попробовала ему сказать, мол, скоро нам есть нечего будет — конечно, это я так, на всякий случай, в подполе у них еще много чего имеется из съестного, — но он ровно ничего и не понял. Только глазами захлопал. Мадам Фаншон нас выручает — то овощей пришлет, то мешок муки ее сыновья привезут…
— На что ж вы собираетесь жить, если маркиз умрет?
Агриппина пожала плечами:
— Придумаем что-нибудь. В сарае вон карета стоит. Эмиль сказал, что можно ее в порядок привести да отдыхающих возить.
Соня едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.
Она в какой-то момент и забыла, что Дежансон — курорт и сюда ездят на воды богатые люди…
Значит, маркиз ничего не успел сказать своей молоденькой жене. Может, собирался ей сюрприз сделать? Надо же, в подземелье замка пуды золота, а юная маркиза размышляет, как деньги зарабатывать.
Соня, конечно, не собиралась все золото оставить себе. Ежели половина принадлежит маркизу Антуану, то, значит, само собой, после его смерти наследниками станут его сын Флоримон и жена Агриппина;
— Значит, ты, говоришь, с Эмилем живешь… — чтобы не молчать, медленно проговорила Соня.
Агриппина поежилась.
— Что поделать… Вы, ваше сиятельство, — девица, вам не понять. Я пока не попробовала мужчину, тоже ничего такого не хотела. У французов… у них все по-другому. Мне кажется, наши мужчины даже не знают такого, что знают они. А теперь я каждую ночь лежу в своей комнате и жду Эмиля, как будто он, а не маркиз Антуан, мой супруг. Как вы думаете, бог покарает меня за то, что не сохраняю верность мужу? Но я так рассудила: муж — он тебе супруг от бога, когда ты ему свое тело отдаешь и когда деток от него нарожать можешь. А ежели он к тебе ни разу и не притронулся по причине своих преклонных лет… Верность ведь надо сохранять тому, кто с тобой на ложе супружеском возлежит, правда же?
Однако как изменили Агриппину происшедшие с нею события! Теперь она прямо-таки философски рассуждает. Послушал бы ее Вольтер! Что есть верность, что не есть верность и кому ее хранить… Человек, когда хочет себя оправдать, любую философию под свои рассуждения подведет. Агриппина не хочет обвинений в неверности, вот и придумала для себя собственные категории верности… Но, наверное, не Софье ее судить.
— Сейчас я тоже кое в чем признаюсь, — понизила она голос, подвинувшись к Агриппине, — а ты поклянись, что ничего никому не скажешь.
— Богом клянусь! — Агриппина прижала руку к груди, словно призывая в свидетели собственное сердце.
— Дело в том, что я теперь замужняя женщина.
— Правда?! — Агриппина ахнула и расплылась в улыбке. Но тут же вспомнила о клятве и нахмурилась. — А почему об этом нельзя никому говорить? Он низкого сословия, из простых людей?
— Он — князь, — сказала Соня и тяжело вздохнула.
А потом вдруг ее прорвало, и она заговорила, торопясь и сбиваясь, но отчего-то в полной уверенности, что Агриппина ее не осудит. Другая непременно бы запричитала — как же так, взять да и отказаться от мужа! А ежели его поступку имеются причины? Вполне достойное объяснение?
Но бывшая служанка княжны ответила вовсе не так, как Соня ожидала.
— Значит, Григорий Васильевич все-таки разверз уста… — понимающе кивнула она и, поймав удивленный взгляд Софьи, пояснила:
— Я в одной лавчонке Дежансона русскую книжку купила… Должно быть, какая-то знатная дама, на воды приехавшая, забыла ее тут, вот хозяин и решил хоть копейку с нее урвать.
Су по-ихнему. Поначалу, как мой интерес заметил, он такую цену загнул, не приведи господь! Тогда я притворилась, что ухожу, он и давай звать: «Мадемуазель! Мадемуазель!» Хотя и знал, пройдоха, что я теперь маркиза и по-ихнему — мадам. В общем, купила я книжку, прочитала. Так что много слов красивых знаю… — Григорий Васильевич вовсе не уста разверз, а свои, пардон, панталоны, — перебив Агриппину, неуклюже пошутила Соня.
— Ну и как, вам понравилось выполнять супружеские обязанности? — жадно поинтересовалась Агриппина, и Соня едва не состроила свирепое лицо: что позволяет себе ее служанка?!
Пардон, как можно было забыть, она ведь знатная женщина, мадам маркиза… И думается, Соня с Агриппиной теперь как бы две подружки. Но говорить о сокровенном… Впрочем, об этом ее никто и не спрашивает, можно ведь сказать только «да» или «нет»…
— Не очень, — честно призналась Соня.
— Это плохо, — покачала головой Агриппина. — Эмиль говорит, что на свете мало мужчин, которые умеют доставить женщине настоящее удовольствие.
А все потому, что только о себе и думают. Французы, говорит Эмиль, единственная нация, у которой мужчины женщине служат. Они так и говорят: «Что хочет женщина, то хочет бог!»
— Ну уж и служат! — фыркнула Соня. — Поверь, французы-мужчины так же думают о своем благе, как мужчины других наций… Может, они лишь похитрее? И лучше умеют свой интерес скрывать? Однако как бойко ты защищаешь своего Эмиля!
— Думаю, если бы вы сами попробовали такого мужчину, как он, тоже стали бы его защищать… Ой, простите, княжна, это я нечаянно!
— Да ладно уж!
Соня сделала вид, что ей все равно. Хотя ее и задело, что какой-то слуга в постели ведет себя куда более по-рыцарски, чем ее супруг — князь.
Наверное, Агриппине не стоит более в Россию возвращаться. Или ехать, как говорится, со своим самоваром, то есть с Эмилем? Нет, российские мужчины, хоть и аристократы, вряд ли Агриппину поймут. С ее новыми-то знаниями! Вряд ли она теперь сможет удовлетвориться ролью женщины, всего лишь покорной мужчине, не обращающему внимания на ее собственные желания.
5
Агриппина продолжала рассказывать, полагая, что ее бывшей хозяйке должно быть интересно услышать то, о чем она прежде не слыхала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Так и сказал?
— Ну, прощения просил, руки целовал, — смутилась Агриппина, замялась, а потом выпалила:
— Вы, княжна, меня хоть осуждайте, хоть последними словами называйте, а только… Мне это нравится! Мы нынче с Эмилем каждую ночь встречаемся. Днем-то он по дому работает, как и прежде, а ночью тайком ко мне приходит… Сколько он мне всего за это время понарассказал!
— Хочешь сказать, что ты теперь хорошо говоришь по-французски?
— Говорю не очень хорошо, но понимаю. Да и Эмиль немного по-русски знает. Теперь благодаря ему я могу и мосье Антуана понимать, ежели он чего просит.
— Так ты сама за ним ухаживаешь?
— Сама, кому ж еще. Разве что когда мадам Фаншон наведается. А так, кроме нас с Эмилем, в замке никого нет. Слугам ведь платить надо, а у нас ливров-то этих местных совсем немного осталось.
— Хочешь сказать, что маркиз не дает тебе денег на хозяйство?
— Раньше, когда хорошо себя чувствовал, давал, а сейчас… Он ничего не понимает. Попробовала ему сказать, мол, скоро нам есть нечего будет — конечно, это я так, на всякий случай, в подполе у них еще много чего имеется из съестного, — но он ровно ничего и не понял. Только глазами захлопал. Мадам Фаншон нас выручает — то овощей пришлет, то мешок муки ее сыновья привезут…
— На что ж вы собираетесь жить, если маркиз умрет?
Агриппина пожала плечами:
— Придумаем что-нибудь. В сарае вон карета стоит. Эмиль сказал, что можно ее в порядок привести да отдыхающих возить.
Соня едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.
Она в какой-то момент и забыла, что Дежансон — курорт и сюда ездят на воды богатые люди…
Значит, маркиз ничего не успел сказать своей молоденькой жене. Может, собирался ей сюрприз сделать? Надо же, в подземелье замка пуды золота, а юная маркиза размышляет, как деньги зарабатывать.
Соня, конечно, не собиралась все золото оставить себе. Ежели половина принадлежит маркизу Антуану, то, значит, само собой, после его смерти наследниками станут его сын Флоримон и жена Агриппина;
— Значит, ты, говоришь, с Эмилем живешь… — чтобы не молчать, медленно проговорила Соня.
Агриппина поежилась.
— Что поделать… Вы, ваше сиятельство, — девица, вам не понять. Я пока не попробовала мужчину, тоже ничего такого не хотела. У французов… у них все по-другому. Мне кажется, наши мужчины даже не знают такого, что знают они. А теперь я каждую ночь лежу в своей комнате и жду Эмиля, как будто он, а не маркиз Антуан, мой супруг. Как вы думаете, бог покарает меня за то, что не сохраняю верность мужу? Но я так рассудила: муж — он тебе супруг от бога, когда ты ему свое тело отдаешь и когда деток от него нарожать можешь. А ежели он к тебе ни разу и не притронулся по причине своих преклонных лет… Верность ведь надо сохранять тому, кто с тобой на ложе супружеском возлежит, правда же?
Однако как изменили Агриппину происшедшие с нею события! Теперь она прямо-таки философски рассуждает. Послушал бы ее Вольтер! Что есть верность, что не есть верность и кому ее хранить… Человек, когда хочет себя оправдать, любую философию под свои рассуждения подведет. Агриппина не хочет обвинений в неверности, вот и придумала для себя собственные категории верности… Но, наверное, не Софье ее судить.
— Сейчас я тоже кое в чем признаюсь, — понизила она голос, подвинувшись к Агриппине, — а ты поклянись, что ничего никому не скажешь.
— Богом клянусь! — Агриппина прижала руку к груди, словно призывая в свидетели собственное сердце.
— Дело в том, что я теперь замужняя женщина.
— Правда?! — Агриппина ахнула и расплылась в улыбке. Но тут же вспомнила о клятве и нахмурилась. — А почему об этом нельзя никому говорить? Он низкого сословия, из простых людей?
— Он — князь, — сказала Соня и тяжело вздохнула.
А потом вдруг ее прорвало, и она заговорила, торопясь и сбиваясь, но отчего-то в полной уверенности, что Агриппина ее не осудит. Другая непременно бы запричитала — как же так, взять да и отказаться от мужа! А ежели его поступку имеются причины? Вполне достойное объяснение?
Но бывшая служанка княжны ответила вовсе не так, как Соня ожидала.
— Значит, Григорий Васильевич все-таки разверз уста… — понимающе кивнула она и, поймав удивленный взгляд Софьи, пояснила:
— Я в одной лавчонке Дежансона русскую книжку купила… Должно быть, какая-то знатная дама, на воды приехавшая, забыла ее тут, вот хозяин и решил хоть копейку с нее урвать.
Су по-ихнему. Поначалу, как мой интерес заметил, он такую цену загнул, не приведи господь! Тогда я притворилась, что ухожу, он и давай звать: «Мадемуазель! Мадемуазель!» Хотя и знал, пройдоха, что я теперь маркиза и по-ихнему — мадам. В общем, купила я книжку, прочитала. Так что много слов красивых знаю… — Григорий Васильевич вовсе не уста разверз, а свои, пардон, панталоны, — перебив Агриппину, неуклюже пошутила Соня.
— Ну и как, вам понравилось выполнять супружеские обязанности? — жадно поинтересовалась Агриппина, и Соня едва не состроила свирепое лицо: что позволяет себе ее служанка?!
Пардон, как можно было забыть, она ведь знатная женщина, мадам маркиза… И думается, Соня с Агриппиной теперь как бы две подружки. Но говорить о сокровенном… Впрочем, об этом ее никто и не спрашивает, можно ведь сказать только «да» или «нет»…
— Не очень, — честно призналась Соня.
— Это плохо, — покачала головой Агриппина. — Эмиль говорит, что на свете мало мужчин, которые умеют доставить женщине настоящее удовольствие.
А все потому, что только о себе и думают. Французы, говорит Эмиль, единственная нация, у которой мужчины женщине служат. Они так и говорят: «Что хочет женщина, то хочет бог!»
— Ну уж и служат! — фыркнула Соня. — Поверь, французы-мужчины так же думают о своем благе, как мужчины других наций… Может, они лишь похитрее? И лучше умеют свой интерес скрывать? Однако как бойко ты защищаешь своего Эмиля!
— Думаю, если бы вы сами попробовали такого мужчину, как он, тоже стали бы его защищать… Ой, простите, княжна, это я нечаянно!
— Да ладно уж!
Соня сделала вид, что ей все равно. Хотя ее и задело, что какой-то слуга в постели ведет себя куда более по-рыцарски, чем ее супруг — князь.
Наверное, Агриппине не стоит более в Россию возвращаться. Или ехать, как говорится, со своим самоваром, то есть с Эмилем? Нет, российские мужчины, хоть и аристократы, вряд ли Агриппину поймут. С ее новыми-то знаниями! Вряд ли она теперь сможет удовлетвориться ролью женщины, всего лишь покорной мужчине, не обращающему внимания на ее собственные желания.
5
Агриппина продолжала рассказывать, полагая, что ее бывшей хозяйке должно быть интересно услышать то, о чем она прежде не слыхала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71