– не дожидаясь моего ответа, Лео щелкнул выключателем. На мгновение наступила темнота, а затем я различила его корявые очертания в слабом ночном освещении. – Летнее время – смелое нововведение, не так ли? Человек сражен наступающим часом, но это завоевание – всего лишь иллюзия... – он запнулся. – Но я не должен отвлекаться. Я пришел не обсуждать хронометрию, я пришел поговорить с тобой... своей женой.
– Мне очень жаль, что я прогневала тебя, только... – я старалась сохранять спокойствие в голосе.
Лео удивленно прервал меня:
– Гневаться на тебя? Я не гневаюсь. Многие чувства терзали меня этим вечером, но ни одно из них не было гневом. – Я недоверчиво уставилась на Лео, а он подошел и включил настольную лампу рядом с моим стулом. Он возвышался надо мной, поэтому свет полностью освещал мое лицо, тогда как его лицо оставалось в тени. – Ты испугалась? Испугалась меня? – взгляд Лео потух. – Конечно, ты испугалась меня. Когда Красавица услышала рев Зверя, как она могла не испугаться? Только я подумал... подумал, если напьюсь, может быть, ты будешь меньше бояться меня, – его голос был полон печали. – Мне лучше уйти?
Наконец я овладела своим голосом.
– Нет-нет, конечно, нет. Мистер Тимс сказал, что ты хотел о чем-то поговорить со мной.
– Да, поэтому я и напился... естественно, ты это заметила. Можно мне сесть?
– Конечно.
Лео тяжело опустился на стул.
– Где он, ребенок, которого ты кормишь?
– С Мэри. Сейчас он заснул на пару часов, поэтому миссис Доусон пока нет здесь.
– Значит, у меня есть два драгоценных часа наедине с моей женой.
– Если не считать Розу, конечно, – быстро добавила я.
Внезапно Лео поднялся и пошел заглянуть в кроватку.
– Роза, такая красивая Роза. Какое счастье, что она похожа на мать, – он заметил, что я вздрогнула. – Тебе холодно, Эми?
– Нет, – встряхнула я головой.
– Значит, страшно. Прости, Эми, прости за все – но не это я собирался сказать тебе сегодня. Я пришел рассказать тебе кое-что, но не знаю, как начать, – он безостановочно ходил по комнате, пока не остановился перед портретом.
– Элизабет, графиня Ворминстерская. С этого я и начну – со своей матери. – Лео повернулся лицом ко мне, но в полумраке я не могла разглядеть выражение его лица. – Она была гораздо моложе моего отца, хотя у них разница в годах была меньше, чем у нас с тобой. Первой любовью отца была армия, поэтому он долго тянул с выбором невесты – Этти Бартон рассказала мне это. Мой отец был статным и красивым мужчиной, славившимся храбростью, поэтому имел возможность подыскать молодую жену по своему вкусу. Еще больше, чем жену, он хотел сына, но это оказалось не так просто. Моя мать тоже хотела сына, для своего мужа и для себя, однако почти до двадцати семи лет она была бесплодной. Как-то однажды, когда она уже потеряла надежду, надежда пришла. Моя мать обнаружила, что ждет ребенка, – Лео понизил голос. – Она не знала, не догадывалась, что носит во чреве. Вместо этого она шила для младенца и мечтала, что шьет совершенную одежду для совершенного сына. Сидя за шитьем, она выбрала имена, которые будет носить ее сын-воин, имена трех своих любимых героев – Леонидас, Артур, Гектор. А затем родился я... и убил ее! – последние слова Лео неожиданно громко раздались в тишине комнаты.
– Ты не виноват в этом... – начала я, но он не слушал.
– Пока я не увидел, как ты рожаешь моего ребенка, я не знал, как мучаются женщины, производя на свет свое потомство. Я видел, как рождаются щенки, жеребята, телята – немного напряжения, немного усилий, и потомство здесь, на ногах. Но у женщин не так, правда? Бог предопределил в своей мудрости – «В муках ты будешь рожать детей своих». Поэтому ты родила Розу в муках, боли и страхе. Хотел бы я их вынести вместо тебя – но я не мог. Но когда ты взяла ее на руки, в этот момент я понял – розы и шипы, шипы и розы. Для моей матери в этом были одни шипы, и они были бы еще острее, если бы она осталась жива. И, может быть, ее смерть была милосердием, потому что она так и не увидела меня.
Я пыталась заговорить, но не находила нужных слов. Вместо этого я слушала голос Лео, звучащий мукой.
– Но меня увидел отец, а увидев, убрал с глаз долой. Поэтому я попал сюда, в Истон, в дом, где прошло детство моей матери. Он ненавидел меня за то, что я был таким, но я был его единственным сыном, его наследником, он не мог позволить мне умереть. Поэтому он нашел мне кормилицу, чтобы та делила со мной изгнание. Я не помню ее – я помню только Нэнни Фентон, которая была для меня всем. Она была кормилицей моей матери, поэтому, конечно, была старухой, но я не сознавал этого. Я знал только то, что она всегда любила меня, любит меня и никогда не покинет меня.
Лео прервался на мгновение.
– Когда мне исполнилось восемь лет, меня отослали в школу. Так принято. Дети злы и жестоки, ты это знаешь. Они чуждаются тех, кто не похож на них. Позже я это понял, но тогда... – он неуклюже шевельнул плечами, изображая пожатие. – Но я помнил, что вернусь домой, а там меня ждет Нэнни Фентон, и это давало мне силы выжить. Однако, когда я вернулся, она не встретила меня, она умерла.
Он закрыл глаза, отдаваясь воспоминаниям.
– Кроме нее, был еще и пастор Хелмсли, предшественник Бистона. Свои первые уроки я брал у него, он очень, очень помог мне. Он научил меня наслаждаться латынью, любить греческий – и боготворить розы, – голос Лео чуть просветлел. – Он даже научил меня боксировать. Должно быть странной мы выглядели парой – старик в одежде клирика и горбатый мальчик на боксерской тренировке. Благодаря ему, я смог защищаться от забияк, пока не подрос, и меня оставили в покое. Я многим ему обязан – но он тоже умер, в лето, когда мне исполнилось семнадцать. Его розы были в цвету, я собрал его любимые и положил на его могилу.
На следующий год умер мой отец. Это было совершенно внезапно – он хотя и был глубоким стариком, но оставался активным вплоть до дня своей смерти. Поэтому я предпочитаю верить, что если бы она не была внезапной, он послал бы за мной. Все мы верим в то, во что хотим верить – беспочвенный оптимизм лежит в натуре человека, иначе как бы мы выжили? Я был молодым, самонадеянным, поэтому принял решение исполнять свой долг, связанный с наследованием. Я стал изучать родовые записи, но открыл только то, что у меня была кормилица, молодая замужняя женщина из Пеннингса. Я помню волнение, которое почувствовал, сделав это открытие – кто-то все-таки остался из моего детства. И я предположил, что у кормилицы должен быть свой ребенок, значит, у меня был молочный брат или сестра. Конечно, я решил разыскать их.
Если не считать Хелмсли, вся доброта, какую я помню в своей жизни, была связана со слугами. Я представлял, как она обрадуется, увидев меня снова, я мечтал перевезти ее в Истон, предоставить ей лучшее жилье, лучшую работу ее мужу и ее ребенку – моему молочному брату или сестре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76