Ты хотела бы ненавидеть его, но не можешь!»
Ей было стыдно, что она думает о нем, тем более что он по-прежнему волнует ее, и она приказала себе перестать плакать. Раз и навсегда она должна перестать думать об этом бесчувственном человеке. С этого момента она будет думать только о Сете, ведь она многим обязана ему. В конце концов, ей придется поступить с ним очень плохо – он будет считать ребенка Келеба Коулмена своим.
Она рассердилась на себя:
– Я должна быть рада, что такой мужчина, как Сет, хочет жениться на мне. В нем есть все, что так понравилось бы маме и папе. Он джентльмен во всех отношениях, он думает о нашем благополучии и так уважает меня.
Но когда некоторое время спустя Гидеон и Летти вошли в комнату и присели рядом с ее кроватью, слезы снова полились из ее глаз.
Гидеону хотелось пожалеть плачущую девушку, но он никак не решался. Плечи Роксаны подрагивали, и он, наконец, дотянулся до нее и похлопал ее по плечу. Продолжая ее поглаживать, он заговорил с ней:
– Не думай, Рокси, – попытался он уговорить ее, – Келебу дела нет до Нелл Хейл. Он знает, кто она такая.
Роксана перестала рыдать и повернулась на спину. Летти подалась вперед, и обе женщины уставились на Гидеона.
– Гидеон, что ты говоришь? – с надеждой в голосе быстро спросила Роксана.
Летти нетерпеливо повторила этот вопрос. Она-то знала, что Гидеон теперь каждый день, примерно в два часа пополудни, уходит из дома и возвращается только к ужину. Когда он садится вечером за стол, на лице его расслабленное и довольное выражение. Летти подозревала, что он нашел себе какую-то новую молоденькую индейскую девушку.
Но если бы это было так, то почему же он продолжал каждый вечер звать к себе Летти? Но, возражала она сама себе, она проводила в его постели теперь гораздо меньше времени, чем раньше. В такие ночи Гидеону достаточно было одного раза, и потом он быстро засыпал. Летти было странно возвращаться к себе свежей и не уставшей до смерти.
С двенадцатилетнего возраста ее принудил к сожительству ее пожилой дядя. Летти привыкла, что ей приходится заниматься этим каждую ночь. То, что с ней делали, было унизительным и длилось бесконечно.
Этот ночной кошмар начался десять лет назад. Она до сих пор вздрагивала, вспоминая об этом. Она жила с родителями в лачуге, состоявшей из одной-единствённой комнаты, в которой бегало и ползало семеро детей.
Сколько Летти себя помнила, каждую весну, как по календарю, в их бедной хибарке на свет появлялся новый пищащий младенец. Троих похоронили под горой, семеро осталось жить.
Когда последнему младенцу исполнился месяц, старая повитуха, которая пользовала всех женщин по соседству, предупредила мать, что очередные роды убьют ее. Кинув сердитый взгляд на отца Летти, она сказала:
– Мегг, над твоим телом слишком долго и слишком много издевались.
Но отец, как обычно подвыпивший, лишь высмеял повитуху. На ее изумленных глазах он повалил жену в кровать и грубо овладел ею. Откатившись от плачущей женщины, он ухмыльнулся:
– Ты, сука, распустила слюни. Я хорошо отделал тебя, посмотрим, умрешь ты или нет.
Его слова предназначались повитухе, но та убежала сразу, как только он набросился на жену. Перепуганные дети, сжавшись, наблюдали за отцом. Он плюхнулся на стул, а они тихо уселись на полу.
– Я показал этой старой суке, а, братец? Не будет учить меня, когда мне ложиться с моей старухой в постель.
Летти поймала на себе дядин взгляд, когда ее отец насиловал мать. По выражению его толстого жестокого лица она поняла, что он хочет, и отвернулась, когда он расстегнул свои домотканые штаны, – она и так знала, что он возбуждает сам себя. Он часто делал это.
Но теперь она взглянула на него и забеспокоилась: ему было явно не до брата – он смотрел на нее. Она уложила младенца в старую колыбельку и пошла помочь матери, так и оставшейся лежать в постели. Когда она проходила мимо, дядя схватил ее за запястье. Он рывком притянул ее к себе, и, вырываясь, она невольно прижалась к нему.
Она попыталась отстраниться, когда он просунул свою шершавую руку под ее тоненькое поношенное платье, но хватка его лишь усилилась. Летти умоляюще взглянула в сторону, где стоял отец. Но тот лишь угрожающе нахмурился.
– Поприветливей со своим дядей, девчонка, – прорычал он, поднося к губам кувшин с кукурузным виски.
Дрожа от страха и стыда, она чувствовала, как грубые ладони скользят по ее худеньким бедрам и плоскому животу. Потом эти толстые грязные пальцы нащупали ее незрелые груди и сильно ущипнули ее за нежный сосок. Она закричала и стала вырываться. Но мужчины лишь громко смеялись, передавая друг другу кувшин с виски.
Вдруг дядя поставил кувшин на пол и поднялся на ноги. Прижавшись всем своим весом к ее худенькому телу, он пробормотал:
– Пойдем, девочка, ты уже большая.
Она всеми силами старалась вырваться, но, несмотря на ее слезы и мольбы, он схватил ее за тонкую руку, протащил через всю комнату и бросил на ее постель.
Летти попыталась бороться, но ничего не могла поделать против его силы. Он держал ее за запястья, сведя ей руки над головой, и грубо развел коленом ноги. Устроившись там, он отпустил ее и, помогая себе рукой, глубоко вонзился в нее. Ее тело пронзила ужасная боль, и она громко застонала.
Раз за разом он брал ее, и никто не пришел ей на помощь. Мать тоже не осмелилась заступиться за нее.
Когда, наконец, он откатился от нее и заснул пьяным сном, она с трудом слезла со своей низенькой кровати и, корчась от боли, пошла в лес. Часто останавливаясь, Летти, в конце концов, добралась до пещеры, в которой обычно играла с сестрой в куклы, сделанные из кукурузных початков. Как больное животное, она забилась в уголок и свернулась там. На закате ее нашла там сестра, которая была всего годом младше. Следующие три дня она приносила Летти еду.
Оправившись, Летти вернулась домой, но, как только она вошла, ненавистный дядя снова приказал ей идти в постель. Постепенно ей становилось не так больно, и со временем она научилась терпеть его грубые атаки. К концу лета Летти надоела дяде, и он стал поглядывать на ее младшую сестру. И однажды он прошел мимо кровати Летти и улегся рядом с перепуганной девочкой. Через некоторое время в хижине раздались громкие стоны, а Летти, не в силах помочь сестре, слушала, сжав от ужаса кулаки.
На следующий день, как по сигналу, появились ее двоюродные браться, которые по очереди вонзались в ее измученное тело, равнодушно двигались вперед-назад, похрюкивая при этом, как поросята над корытом.
Еще через месяц в жизни Летти произошли большие перемены. Она сидела на колоде на скотном дворе и смотрела, как усатый охотник разговаривает с отцом, поглядывая в ее сторону. Потом охотник расстегнул сумку у себя на боку, достал несколько бумажек и отдал отцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Ей было стыдно, что она думает о нем, тем более что он по-прежнему волнует ее, и она приказала себе перестать плакать. Раз и навсегда она должна перестать думать об этом бесчувственном человеке. С этого момента она будет думать только о Сете, ведь она многим обязана ему. В конце концов, ей придется поступить с ним очень плохо – он будет считать ребенка Келеба Коулмена своим.
Она рассердилась на себя:
– Я должна быть рада, что такой мужчина, как Сет, хочет жениться на мне. В нем есть все, что так понравилось бы маме и папе. Он джентльмен во всех отношениях, он думает о нашем благополучии и так уважает меня.
Но когда некоторое время спустя Гидеон и Летти вошли в комнату и присели рядом с ее кроватью, слезы снова полились из ее глаз.
Гидеону хотелось пожалеть плачущую девушку, но он никак не решался. Плечи Роксаны подрагивали, и он, наконец, дотянулся до нее и похлопал ее по плечу. Продолжая ее поглаживать, он заговорил с ней:
– Не думай, Рокси, – попытался он уговорить ее, – Келебу дела нет до Нелл Хейл. Он знает, кто она такая.
Роксана перестала рыдать и повернулась на спину. Летти подалась вперед, и обе женщины уставились на Гидеона.
– Гидеон, что ты говоришь? – с надеждой в голосе быстро спросила Роксана.
Летти нетерпеливо повторила этот вопрос. Она-то знала, что Гидеон теперь каждый день, примерно в два часа пополудни, уходит из дома и возвращается только к ужину. Когда он садится вечером за стол, на лице его расслабленное и довольное выражение. Летти подозревала, что он нашел себе какую-то новую молоденькую индейскую девушку.
Но если бы это было так, то почему же он продолжал каждый вечер звать к себе Летти? Но, возражала она сама себе, она проводила в его постели теперь гораздо меньше времени, чем раньше. В такие ночи Гидеону достаточно было одного раза, и потом он быстро засыпал. Летти было странно возвращаться к себе свежей и не уставшей до смерти.
С двенадцатилетнего возраста ее принудил к сожительству ее пожилой дядя. Летти привыкла, что ей приходится заниматься этим каждую ночь. То, что с ней делали, было унизительным и длилось бесконечно.
Этот ночной кошмар начался десять лет назад. Она до сих пор вздрагивала, вспоминая об этом. Она жила с родителями в лачуге, состоявшей из одной-единствённой комнаты, в которой бегало и ползало семеро детей.
Сколько Летти себя помнила, каждую весну, как по календарю, в их бедной хибарке на свет появлялся новый пищащий младенец. Троих похоронили под горой, семеро осталось жить.
Когда последнему младенцу исполнился месяц, старая повитуха, которая пользовала всех женщин по соседству, предупредила мать, что очередные роды убьют ее. Кинув сердитый взгляд на отца Летти, она сказала:
– Мегг, над твоим телом слишком долго и слишком много издевались.
Но отец, как обычно подвыпивший, лишь высмеял повитуху. На ее изумленных глазах он повалил жену в кровать и грубо овладел ею. Откатившись от плачущей женщины, он ухмыльнулся:
– Ты, сука, распустила слюни. Я хорошо отделал тебя, посмотрим, умрешь ты или нет.
Его слова предназначались повитухе, но та убежала сразу, как только он набросился на жену. Перепуганные дети, сжавшись, наблюдали за отцом. Он плюхнулся на стул, а они тихо уселись на полу.
– Я показал этой старой суке, а, братец? Не будет учить меня, когда мне ложиться с моей старухой в постель.
Летти поймала на себе дядин взгляд, когда ее отец насиловал мать. По выражению его толстого жестокого лица она поняла, что он хочет, и отвернулась, когда он расстегнул свои домотканые штаны, – она и так знала, что он возбуждает сам себя. Он часто делал это.
Но теперь она взглянула на него и забеспокоилась: ему было явно не до брата – он смотрел на нее. Она уложила младенца в старую колыбельку и пошла помочь матери, так и оставшейся лежать в постели. Когда она проходила мимо, дядя схватил ее за запястье. Он рывком притянул ее к себе, и, вырываясь, она невольно прижалась к нему.
Она попыталась отстраниться, когда он просунул свою шершавую руку под ее тоненькое поношенное платье, но хватка его лишь усилилась. Летти умоляюще взглянула в сторону, где стоял отец. Но тот лишь угрожающе нахмурился.
– Поприветливей со своим дядей, девчонка, – прорычал он, поднося к губам кувшин с кукурузным виски.
Дрожа от страха и стыда, она чувствовала, как грубые ладони скользят по ее худеньким бедрам и плоскому животу. Потом эти толстые грязные пальцы нащупали ее незрелые груди и сильно ущипнули ее за нежный сосок. Она закричала и стала вырываться. Но мужчины лишь громко смеялись, передавая друг другу кувшин с виски.
Вдруг дядя поставил кувшин на пол и поднялся на ноги. Прижавшись всем своим весом к ее худенькому телу, он пробормотал:
– Пойдем, девочка, ты уже большая.
Она всеми силами старалась вырваться, но, несмотря на ее слезы и мольбы, он схватил ее за тонкую руку, протащил через всю комнату и бросил на ее постель.
Летти попыталась бороться, но ничего не могла поделать против его силы. Он держал ее за запястья, сведя ей руки над головой, и грубо развел коленом ноги. Устроившись там, он отпустил ее и, помогая себе рукой, глубоко вонзился в нее. Ее тело пронзила ужасная боль, и она громко застонала.
Раз за разом он брал ее, и никто не пришел ей на помощь. Мать тоже не осмелилась заступиться за нее.
Когда, наконец, он откатился от нее и заснул пьяным сном, она с трудом слезла со своей низенькой кровати и, корчась от боли, пошла в лес. Часто останавливаясь, Летти, в конце концов, добралась до пещеры, в которой обычно играла с сестрой в куклы, сделанные из кукурузных початков. Как больное животное, она забилась в уголок и свернулась там. На закате ее нашла там сестра, которая была всего годом младше. Следующие три дня она приносила Летти еду.
Оправившись, Летти вернулась домой, но, как только она вошла, ненавистный дядя снова приказал ей идти в постель. Постепенно ей становилось не так больно, и со временем она научилась терпеть его грубые атаки. К концу лета Летти надоела дяде, и он стал поглядывать на ее младшую сестру. И однажды он прошел мимо кровати Летти и улегся рядом с перепуганной девочкой. Через некоторое время в хижине раздались громкие стоны, а Летти, не в силах помочь сестре, слушала, сжав от ужаса кулаки.
На следующий день, как по сигналу, появились ее двоюродные браться, которые по очереди вонзались в ее измученное тело, равнодушно двигались вперед-назад, похрюкивая при этом, как поросята над корытом.
Еще через месяц в жизни Летти произошли большие перемены. Она сидела на колоде на скотном дворе и смотрела, как усатый охотник разговаривает с отцом, поглядывая в ее сторону. Потом охотник расстегнул сумку у себя на боку, достал несколько бумажек и отдал отцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62