ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Один взгляд на запертую дверь в углу комнаты – и вся радость жизни исчезала, поднималось непреодолимое раздражение при мыслях о человеке, находящемся за ней.
За дверью был Филипп. Горевал ли он, как и она, о неродившемся ребенке? Ненавидел ли ее за то, на что она их обрекла? Чувствовал ли себя изгнанником, униженным и загнанным в угол, с потерей Мезон де Корбей?
Единственным ответом была запертая дверь.
Всякий раз, когда ей слышался малейший шорох за дверью, она бросала все дела и вслушивалась в надежде, что сейчас услышит скрежет отодвигаемого засова и скрип открывающейся двери. Но ничего не менялось, и Энни день за днем, в одиночестве, пыталась исцелить свое сердце, уговаривая себя, что пора расстаться с прошлым, со всеми его надеждами и разочарованиями.
Она осталась в живых. Она в безопасности. Скоро она вновь станет сильной. Этого вполне достаточно.
Тем не менее ей с каждым днем все труднее было отбросить чувства, которые заполняли ее. Ее тело трепетало, когда она вновь вспоминала минуты страсти. Как она ни пыталась, она не могла освободиться от острого, мучительного томления, не могла больше радоваться одиночеству, к которому так стремилась когда-то.
Сад стал для нее всем: его крошечная беседка – столовой, его вымощенные дорожки – местом для прогулок, тенистый павильон – гостиной. В свою комнату она возвращалась, лишь чтобы поспать во время полуденной жары.
Каждый вечер она проводила возле низкой стены сада, наблюдая, как тихо умирает очередной день и рождается еще одна одинокая ночь. Когда наступал закат, она глядела вдаль, на подножие горы, на женщин, возвращающихся домой после работы в садах и оливковых рощах. Еще ниже, у моря, рыбаки развешивали под навес свои сети и поднимались по тропкам наверх, в деревню. В сумерках были видны безымянные человеческие силуэты, встречающиеся на улицах и разбивающиеся на пары. Вскоре улицы пустели и мягким светом зажигались окна в деревне. Только тогда Энни переводила взгляд на ласковую безмятежную гладь моря и пыталась подавить чувство собственной неустроенности в этом мире.
Каждое утро она вновь ловила себя на том, что, сидя в саду, прислушивается к топоту копыт Балтуса, доносящемуся из-под навеса. Это значило, что Филипп вернулся с утренней прогулки. Он до сих пор ни разу не зашел к ней. Невзирая на все заботы слуг, Энни чувствовала себя все более одинокой – все сильнее тяготилась этой запертой дверью, олицетворявшей собой все ее промахи, все ее вопросы, остающиеся без ответа.
Как-то, в жаркий августовский полдень, она решила, что с нее довольно. Поворочавшись на кровати в полуденном пекле, но так и не заснув, она встала и решительно направилась к двери, ведущей в библиотеку. С чего это она так уверена, что дверь заперта? А что, если нет? А что, если все эти недели Филипп ждал, что она отворит эту дверь? Она потянула за ручку.
Заперто.
Энни, чувствуя себя несчастной, прислонилась к полированному дереву, силы оставили ее, когда она воочию убедилась, что Филипп продолжает уклоняться от встречи. Однако, когда она поняла, что вновь впадает в отчаяние, ее остановил приступ какой-то злости. Нет. Она не уйдет покорно и не ляжет в постель. Она должна знать, что именно встало между ними. Прерывисто вздохнув, она отправилась на кухню.
Когда Филипп понял, что в третий раз перечитывает одну и ту же строчку, он раздраженно вздохнул и посмотрел на клочок голубого неба, виднеющегося из высоких окон библиотеки. Его внимание то и дело отвлекалось, словно у неугомонного юнца.
Неужели ему не суждено успокоиться, не найти убежища даже в любимых книгах? Поначалу образ Анны-Марии вторгался в его сны только ночью, не давая ему спать спокойно. Сейчас он даже не мог читать без того, чтобы какое-либо слово неожиданно не вызывало смутные видения пережитой страсти или темные, пугающие образы, преследующие его в ночных кошмарах. Он в который раз посмотрел на запертую дверь, ведущую в ее комнату.
Может быть, ему удалось бы вернуть душевный покой, если бы он отворил эту дверь и встретился с ней. Однако чувство самосохранения удерживало его. А что, если она задаст вопросы, на которые у него нет ответа? Филипп слишком хорошо узнал, как опасно иногда вытаскивать истину на свет божий.
Нет. Пока она бодрствует, он не войдет в эту дверь. Только глубокой ночью, когда весь дом затихает, это можно сделать, ничем не рискуя. Когда Филипп начал свои полуночные визиты, он убеждал себя, что виной этому – его кошмары. Они налетали на него, такие ужасные и реалистичные, что он просыпался в холодном поту. Он видел, как она, умирая, лежит в луже крови, текущей из раны. Когда жуткая картина в первый раз приснилась ему, он, проснувшись, бросился к ее постели, чтобы услышать ее спокойное дыхание и собственными глазами убедиться в том, что она жива. Но позднее, когда кошмары прекратились, уже другая причина тянула его к ней по ночам: он чувствовал себя одиноким.
Однако, несмотря на свое одиночество, он даже и не думал открыто искать ее общества. Анну-Марию следовало остерегаться. Если она поймет, что он любит ее…
Жизнь научила его, что любовь всегда используют в корыстных целях. Анна-Мария перевернула всю его душу. Он не мог допустить, чтобы она заметила, какую власть имеет над ним. Вот почему он держался от нее подальше.
Днем было проще – он как-то отвлекал себя: то верховыми прогулками, то плаванием, то чтением, то выпивкой. Но когда наступала ночь, ничто не могло заполнить тоскливую пустоту. И ничто, кроме возможности видеть ее, не могло успокоить его мятущуюся душу, вернуть ему спокойный сон. Ночь за ночью он прокрадывался в угол, потихоньку отодвигал засов, приоткрывал дверь и проскальзывал в ее темную спальню, чтобы там спрятаться в тени и смотреть, как она спит.
Иногда она шевелилась во сне, вспышки боли искажали лицо страданием. Иной раз он видел, как беспокойные сны тревожили ее безмятежное лицо. Тогда он с трудом удерживался, чтобы не схватить ее в свои объятия, разбудить нежными словами и поделиться своим горем, своими утратами с ней, с женщиной, которая потеряла так же много, как и он.
Но он не смел. Он так надеялся, что, уехав из Парижа, они забудут прошлое, однако облако тайн продолжало кружить между ними, темное и мертвящее. Он не мог рассказать Анне-Марии про историю Мезон де Корбей. Трудно было ожидать, что она поверит в его невиновность и в то, что он не знал, что украл у нее право на это владение. Правда казалась невероятной даже ему.
Столько уже потеряно. Филипп все еще был сердит на себя, на своего отца, на Мазарини и на бога, допустившего, чтобы подобные люди ради своей выгоды истребляли целые нации. Анна-Мария просто была невинной жертвой в этой игре. Ее шрамы оставались несмываемым воспоминанием о том, как много сделано ошибок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95