Золотые пылинки плясали в лучах солнца над полем, пропитанным зловонием от крови, серы и испражнений. И всюду кишели мухи.
Филипп почувствовал, как паж дрожит, когда они проезжали мимо трупа без головы и ног, и подбодрил его:
– Закрой глаза, сынок, и старайся дышать через рот. – Он и сам попытался отвести взгляд в сторону. Сколько бы раз ни приходилось ему наблюдать последствия сражений, он так и не сумел настолько ожесточиться, чтобы спокойно видеть эти ужасы.
К тому времени, как они пробрались сквозь эти дебри и оказались у стен Парижа, звон в ушах Филиппа заметно ослабел. Теперь его сознание стало яснее, острая головная боль перешла в тупое гудение в висках. Прошло меньше получаса с тех пор, как его разбудили в палатке госпиталя, а он уже беспрепятственно миновал городские ворота и направил Балтуса на Риволи.
То, что поджидало их внутри городских стен, было еще более ужасным, чем то, что они видели по дороге к городу. Знакомая когда-то часть веселого Парижа превратилась в обитель скорби. Вереницы раненых солдат и горожан, еле передвигая ноги, тащились по захламленным улицам. Кого-то несли на носилках, кого-то – на поломанных, обугленных досках или на руках. Повсюду на мостовой, прямо там, где упали, лежали недвижные изуродованные тела. Воздух был наполнен густым дымом и воплями горожан, пытающихся спасти немудреные пожитки из горящих домов и лавок.
Когда копыта Балтуса разъехались, попав в кровь солдата, простертого у сточной канавы, молодые, крепкие руки юноши так сильно сжали Филиппа, что он едва смог выдохнуть:
– Полегче, парень! Если ты сломаешь мне ребра, прежде чем мы туда доберемся, от меня не будет никакого проку.
– Простите, сир. Я просто испугался – я не хотел свалиться и испачкаться в крови.
– Никто не хочет пачкаться в крови, мальчик. – Услышав свои слова, Филипп вдруг понял, что именно это заставили его сделать регентша и ее честолюбивый любовник – испачкаться в крови.
Там, где прежде стояли чистые, красивые здания, теперь были сплошные развалины, не было ни одного дома, не тронутого, хотя бы частично, разрушением. Филипп потуже натянул поводья Балтуса, чтобы не задеть распростертые на раскаленной мостовой тела. Они миновали нишу, где, прислонившись к дверному косяку, сидела перепачканная в саже молодая женщина в цветастом шелке. Укрывшись от слепящего солнца, она невидящими глазами смотрела на недвижное тельце своего мертвого ребенка.
Горло Филиппа сжалось.
Дети. Теперь они уже убивают и детей. Когда же закончится это безумие?
Наконец паж показал пальцем налево:
– Это здесь, ваша милость, прямо на соседней улице.
Очевидно, в счетной палате расположился командный пункт отступившей Фронды. Обоз армии Конде загромождал весь квартал, и повсюду находились раненые солдаты в мундирах Фронды.
Вынужденный спешиться, Филипп вел своего коня через хаотическое скопище людей и подвод. Не обращая внимания на возбужденные и гневные выражения на лицах из-за его гвардейского мундира, он решительно пробирался среди вражеских войск. Наконец он остановился возле крыльца, охраняемого часовыми с вымпелами Фронды на пиках.
Один из них взглянул на форму Филиппа и преградил ему путь своей пикой. Паж шагнул вперед.
– Все в порядке, господа. За ним посылали. – Он вытащил из своего камзола кольцо с печаткой и протянул его часовым. – Это должно обеспечить нам свободный проход.
Один из охранников взял кольцо.
– Все в порядке. Входите.
Стены тесной прихожей сотрясались от беспорядочных приказов и криков раненых. Каждый кусочек пола был занят людьми. Все были перепачканы в крови и грязи.
Он пытался расспросить об Анне-Марии или о принцессе. Мрачные отрицательные ответы либо полнейшее безразличие. Казалось, в рядах Фронды полностью развалилась дисциплина. Ответственных просто не было. И как же, черт побери, он сможет отыскать свою жену в этом сумасшедшем доме? Точно такими же бесплодными оказались попытки пажа найти принцессу.
Невообразимый шум привлек все взгляды к закрытым дверям, за которыми, должно быть, находилась гостиная. Филипп узнал голос Конде, орущего во всю силу своих легких, и ответные гневные вопли монсеньора Гастона. О чем они? Филипп отдал бы месячное жалованье, чтобы подслушать их. Но голоса принцессы не было слышно, значит, ее здесь нет, и надо продолжать поиски. Лишь бы найти кого-нибудь, кто видел Великую Мадемуазель или Анну-Марию.
Неожиданно он услышал знакомый голос.
Он рванулся через комнату.
– Босарж! Где Великая Мадемуазель? Вы ее видели?
Седовласый капитан посмотрел на него ввалившимися глазами.
– А с чего это я буду перед вами отчитываться? Или вы наконец-то решили поменять свои взгляды? Если так, сейчас неудачное время. Я считал, вы умнее. Или вам хочется прокатиться на телеге палача?
Филипп дрался на дуэли и из-за меньших оскорблений, но сейчас он не мог себе позволить задерживаться.
– Мадемуазель послала за мной. Моя жена вместе с ее высочеством была в Бастилии, и там ее ранили. Вы не видели их?
Выражение сочувствия сменило озлобленность старого служаки.
– Так она – ваша жена? Простите, друг. Я сказал, не подумав. – Он показал на второй этаж. – Ее недавно принесли, всю в крови. Она наверху. – Босарж, собравшись с силами, встал на ноги и окликнул гвардейца, охранявшего вход на лестницу: – Пропусти капитана Корбея. Я за него ручаюсь.
Филипп прошел мимо часового и замер на месте, увидев следы крови, засохшей на дубовых ступенях, ведущих наверх. Как много крови! Крови Анны-Марии.
Он поднимался по ступенькам быстро, как только мог.
Самые худшие опасения не смогли подготовить Филиппа к тому ужасному зрелищу, которое ожидало его в спальне. Алый след тянулся через порог к высокой кровати красного дерева, рядом с которой расхаживала принцесса.
Великая Мадемуазель обернулась и бросилась к нему.
– Филипп! Слава богу, вы живы!
Филипп, едва заметив ее, прошел мимо к кровати, где лежала его жена. Бледная, как полотно, Анна-Мария застыла в неестественной позе, рука, вывернутая ладонью наружу, была приколота к груди стрелой из арбалета. Желтый корсаж ее шелкового платья отвердел от пропитавшей его крови. Внутри его все перевернулось.
– Великий боже! Она жива?
Вглядевшись, он увидел, что с каждым ударом сердца на ее ладонь вытекает тонкая струйка крови, и с каждым судорожным вздохом древко оперенной стрелы слегка колышется.
Принцесса упала в кресло возле кровати.
– Пока она жива, но я не знаю, надолго ли. Что мы можем сделать? Мы должны ей помочь, но здесь нет врачей. – В ее голосе, как и в бледно-голубых глазах, было заметно неподдельное волнение. – Она спасла мне жизнь, Филипп. Мы обязаны помочь ей.
У него вырвался мучительный стон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Филипп почувствовал, как паж дрожит, когда они проезжали мимо трупа без головы и ног, и подбодрил его:
– Закрой глаза, сынок, и старайся дышать через рот. – Он и сам попытался отвести взгляд в сторону. Сколько бы раз ни приходилось ему наблюдать последствия сражений, он так и не сумел настолько ожесточиться, чтобы спокойно видеть эти ужасы.
К тому времени, как они пробрались сквозь эти дебри и оказались у стен Парижа, звон в ушах Филиппа заметно ослабел. Теперь его сознание стало яснее, острая головная боль перешла в тупое гудение в висках. Прошло меньше получаса с тех пор, как его разбудили в палатке госпиталя, а он уже беспрепятственно миновал городские ворота и направил Балтуса на Риволи.
То, что поджидало их внутри городских стен, было еще более ужасным, чем то, что они видели по дороге к городу. Знакомая когда-то часть веселого Парижа превратилась в обитель скорби. Вереницы раненых солдат и горожан, еле передвигая ноги, тащились по захламленным улицам. Кого-то несли на носилках, кого-то – на поломанных, обугленных досках или на руках. Повсюду на мостовой, прямо там, где упали, лежали недвижные изуродованные тела. Воздух был наполнен густым дымом и воплями горожан, пытающихся спасти немудреные пожитки из горящих домов и лавок.
Когда копыта Балтуса разъехались, попав в кровь солдата, простертого у сточной канавы, молодые, крепкие руки юноши так сильно сжали Филиппа, что он едва смог выдохнуть:
– Полегче, парень! Если ты сломаешь мне ребра, прежде чем мы туда доберемся, от меня не будет никакого проку.
– Простите, сир. Я просто испугался – я не хотел свалиться и испачкаться в крови.
– Никто не хочет пачкаться в крови, мальчик. – Услышав свои слова, Филипп вдруг понял, что именно это заставили его сделать регентша и ее честолюбивый любовник – испачкаться в крови.
Там, где прежде стояли чистые, красивые здания, теперь были сплошные развалины, не было ни одного дома, не тронутого, хотя бы частично, разрушением. Филипп потуже натянул поводья Балтуса, чтобы не задеть распростертые на раскаленной мостовой тела. Они миновали нишу, где, прислонившись к дверному косяку, сидела перепачканная в саже молодая женщина в цветастом шелке. Укрывшись от слепящего солнца, она невидящими глазами смотрела на недвижное тельце своего мертвого ребенка.
Горло Филиппа сжалось.
Дети. Теперь они уже убивают и детей. Когда же закончится это безумие?
Наконец паж показал пальцем налево:
– Это здесь, ваша милость, прямо на соседней улице.
Очевидно, в счетной палате расположился командный пункт отступившей Фронды. Обоз армии Конде загромождал весь квартал, и повсюду находились раненые солдаты в мундирах Фронды.
Вынужденный спешиться, Филипп вел своего коня через хаотическое скопище людей и подвод. Не обращая внимания на возбужденные и гневные выражения на лицах из-за его гвардейского мундира, он решительно пробирался среди вражеских войск. Наконец он остановился возле крыльца, охраняемого часовыми с вымпелами Фронды на пиках.
Один из них взглянул на форму Филиппа и преградил ему путь своей пикой. Паж шагнул вперед.
– Все в порядке, господа. За ним посылали. – Он вытащил из своего камзола кольцо с печаткой и протянул его часовым. – Это должно обеспечить нам свободный проход.
Один из охранников взял кольцо.
– Все в порядке. Входите.
Стены тесной прихожей сотрясались от беспорядочных приказов и криков раненых. Каждый кусочек пола был занят людьми. Все были перепачканы в крови и грязи.
Он пытался расспросить об Анне-Марии или о принцессе. Мрачные отрицательные ответы либо полнейшее безразличие. Казалось, в рядах Фронды полностью развалилась дисциплина. Ответственных просто не было. И как же, черт побери, он сможет отыскать свою жену в этом сумасшедшем доме? Точно такими же бесплодными оказались попытки пажа найти принцессу.
Невообразимый шум привлек все взгляды к закрытым дверям, за которыми, должно быть, находилась гостиная. Филипп узнал голос Конде, орущего во всю силу своих легких, и ответные гневные вопли монсеньора Гастона. О чем они? Филипп отдал бы месячное жалованье, чтобы подслушать их. Но голоса принцессы не было слышно, значит, ее здесь нет, и надо продолжать поиски. Лишь бы найти кого-нибудь, кто видел Великую Мадемуазель или Анну-Марию.
Неожиданно он услышал знакомый голос.
Он рванулся через комнату.
– Босарж! Где Великая Мадемуазель? Вы ее видели?
Седовласый капитан посмотрел на него ввалившимися глазами.
– А с чего это я буду перед вами отчитываться? Или вы наконец-то решили поменять свои взгляды? Если так, сейчас неудачное время. Я считал, вы умнее. Или вам хочется прокатиться на телеге палача?
Филипп дрался на дуэли и из-за меньших оскорблений, но сейчас он не мог себе позволить задерживаться.
– Мадемуазель послала за мной. Моя жена вместе с ее высочеством была в Бастилии, и там ее ранили. Вы не видели их?
Выражение сочувствия сменило озлобленность старого служаки.
– Так она – ваша жена? Простите, друг. Я сказал, не подумав. – Он показал на второй этаж. – Ее недавно принесли, всю в крови. Она наверху. – Босарж, собравшись с силами, встал на ноги и окликнул гвардейца, охранявшего вход на лестницу: – Пропусти капитана Корбея. Я за него ручаюсь.
Филипп прошел мимо часового и замер на месте, увидев следы крови, засохшей на дубовых ступенях, ведущих наверх. Как много крови! Крови Анны-Марии.
Он поднимался по ступенькам быстро, как только мог.
Самые худшие опасения не смогли подготовить Филиппа к тому ужасному зрелищу, которое ожидало его в спальне. Алый след тянулся через порог к высокой кровати красного дерева, рядом с которой расхаживала принцесса.
Великая Мадемуазель обернулась и бросилась к нему.
– Филипп! Слава богу, вы живы!
Филипп, едва заметив ее, прошел мимо к кровати, где лежала его жена. Бледная, как полотно, Анна-Мария застыла в неестественной позе, рука, вывернутая ладонью наружу, была приколота к груди стрелой из арбалета. Желтый корсаж ее шелкового платья отвердел от пропитавшей его крови. Внутри его все перевернулось.
– Великий боже! Она жива?
Вглядевшись, он увидел, что с каждым ударом сердца на ее ладонь вытекает тонкая струйка крови, и с каждым судорожным вздохом древко оперенной стрелы слегка колышется.
Принцесса упала в кресло возле кровати.
– Пока она жива, но я не знаю, надолго ли. Что мы можем сделать? Мы должны ей помочь, но здесь нет врачей. – В ее голосе, как и в бледно-голубых глазах, было заметно неподдельное волнение. – Она спасла мне жизнь, Филипп. Мы обязаны помочь ей.
У него вырвался мучительный стон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95