Но что же из того, что случилось между нами, было в реальности, а что — во сне?"
Солнечный свет, освещая новую мебель, залил гостиную, которая каких-нибудь две недели назад была пустой и ободранной. Ком встал в горле Миген, когда она вспомнила, как много времени и сил потратила на то, чтобы все здесь продумать и со вкусом обставить.
На смену изношенному турецкому ковру был уложен текстильный кубинский ковер синего, серого, клюквенно-красного и желто-коричневого оттенков. Обшитые панелями стены выкрасили в серый и белый цвета, а камин заново обложили белоснежным мрамором. У высокого окна стояли кресла, обитые красной тканью, и из такой же ткани были изготовлены все драпировки в комнате. Несколько бронзовых подсвечников на каминной полке и на столах усиливали ощущение тепла в гостиной.
Миген гордилась этой комнатой. Она стала ее частью, частью Лайона, частью проведенного ими вместе времени. Ей было больно думать о Присцилле в качестве хозяйки виллы «Марквуд», ведь бывшая подруга никогда не познает истинной любви и привязанности к этому дому.
Слезы переполнили глаза Миген, когда она провела изящными пальчиками по покрытой резьбой спинке стула, вспомнив, как они с Лайоном выбирали и расставляли мебель. Лайон тогда несколько отступил назад, чтобы оценить результаты их труда, а потом испустил крик счастья, крик, который прозвучал куда красноречивее любых слов о том, какие чувства вызывает у любящих совместный труд по преобразованию виллы «Марквуд».
Затем Миген быстро прошла по дому к двери в сад. В это утро стояла божественная погода. А какой же сатанинской была ночь!
Воздух был до головокружения свежим. На каждом листке, на каждой травинке сверкали капли дождя. Миген прошла по выложенной кирпичом тропинке, разграничивающей огромные клумбы. Аккуратно постриженные квадратными бордюрами кусты самшита издавали резкий аромат, смешивающийся с благоуханием глициний, которые этим утром впервые раскрыли свои белые и фиолетовые цветки. «Скоро над ними зароятся пчелы», — подумала Миген.
Она прошла к тому месту, где сад переходил в пологий холм. Здесь убирались прошлогодние листья и не было самшита, который заглушал аромат весенних цветов.
Цветущие красные розы украшали террасы, но не могли скрыть все многоцветье растений, пробивающихся к солнцу после бури. Гордые, ярко пылающие бледно-желтые нарциссы покачивались над образующими бордюры гиацинтами и анютиными глазками. Кустарниковая полынь росла вдоль ступеней. Плакучие ивы и рожковые деревья возвышались над еще не распустившимися жимолостью, жасмином и вьющимся виноградом.
Миген расправила юбки и села на старую скамью, вновь загрустив обо всем, чего в предстоящие месяцы ей будет так не хватать. Стараясь отвлечься от печальных мыслей, она попыталась подогнать друг к другу составные части вчерашней головоломки.
Часы пролетели так незаметно. Сейчас Миген вспоминала лишь бесконечные ласки, дарящие наслаждение поцелуи, его глаза, улыбку, магические прикосновения. Пламя.
Все было похоже на ночь, проведенную вне времени, вне известного им мира. Что же это означало?
Миген была слишком озадачена и дезориентирована, слишком охвачена болью, чтобы продумать какую-либо стратегию. Ее отношения с Лайоном больше не были просто сердечно-дружескими. Она не видела выхода и уже сомневалась в том, что сможет одержать победу.
* * *
С каждым днем недели, последовавшей за бурей, становилось все теплее. И восемнадцатое апреля выпало на редкость жарким.
В полдень Лайон и Миген легко позавтракали рыбным суфле, запеченной морковью и шпинатным салатом. Они оба отказались от приготовленного Брэмбл миндального торта, предпочтя ему вчерашние масленые лепешки. Впервые за несколько дней Лайону удалось заметить на лице Брэмбл хоть какую-то реакцию. Затем они с Миген вышли в сад.
— Не знаю, — проговорил он, — кажется мне это или на самом деле так, но повариха смягчила свое отношение ко мне.
Что вы думаете?
— Вот уже несколько дней Брэмбл не произнесла ни одного сердитого слова. Я не могу вспомнить, чтобы она хоть раз нахмурилась, глядя на нас. — Улыбка Миген слегка померкла. — Я думаю, не жалеет ли она меня.., нас?
Миген отвернулась и, срезав несколько цветков, мечтательно улыбнулась.
В эти дни для них стало обычным бродить после ленча по маленькому, уютному саду. Миген носила у пояса ножницы и собирала букет для обеденного стола. Узкие, выложенные кирпичом дорожки протянулись мимо обсаженных вечнозелеными растениями миниатюрных клумб с яркими тюльпанами и бледно-желтыми нарциссами. Миген любила отдыхать на скамейке в тени раскидистого клена. Порой они более часа просиживали там вместе с Лайоном, совершенно не замечая, как бежит время.
— Моя дорогая, — начал с грустной улыбкой Лайон, — я позволю себе, не теряя времени и учитывая ваши предчувствия…
— Вам пора отправляться к доктору Франклину, — закончила Миген за него.
— Правильно. И я отнюдь не желаю ссориться с вами.
Рука Лайона лежала у нее на спине, ощущая тепло через ее бледно-лиловое платье. Они сидели близко друг к другу и беззвучно сгорали от неиссякаемой любви. Миген прильнула щекой к его плечу, пока Лайон не поднял ее лицо для неспешного, чувственного поцелуя.
— Вам нужно идти, — тихо сказала она.
— Знаю.
Но вместо того чтобы уйти, Лайон снова поцеловал ее; совершенно не торопясь расстаться с ней.
Все было спокойно на заднем дворе, если не считать весело играющих там внуков Франклина. Лайон прислушался к пению птиц и возгласам детей. Время от времени раздавался стук двери, захлопывавшейся за выбегавшими из дома детишками.
Когда знакомые — и даже друзья — заговаривали приглушенными голосами об изнурительной болезни доктора, они часто упоминали о «недисциплинированных, раздражающих» детях Сэлли Бэче. Но Лайон хорошо знал, что безудержное веселье младшего поколения было для Франклина самым эффективным снадобьем.
Сэлли Бэче распахнула окно и пригласила Хэмпшира войти в дом. Ее отец проснулся. После продолжительных препирательств она разрешила Лайону взять поднос с приготовленными ею пшеничными лепешками и чаем.
— Насколько я знаю, вы вот-вот собираетесь жениться? — поинтересовалась она с материнской улыбкой. — Вы должны знать, что ваша невеста всех нас здесь очаровала.
Лайон внутренне вздрогнул при этом напоминании о тех зыбких песках, которые его засасывали.
— Я согласен, что она очаровательная девушка, — безучастно отреагировал он: никакой новой лжи его слова не содержали.
Поднимаясь по лестнице, Лайон был поражен тем, как неприятно вспотели его руки при мысли о том, что он собирался сказать доктору.
Хэмпшир задержался перед дверью и услышал ободряющий голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Солнечный свет, освещая новую мебель, залил гостиную, которая каких-нибудь две недели назад была пустой и ободранной. Ком встал в горле Миген, когда она вспомнила, как много времени и сил потратила на то, чтобы все здесь продумать и со вкусом обставить.
На смену изношенному турецкому ковру был уложен текстильный кубинский ковер синего, серого, клюквенно-красного и желто-коричневого оттенков. Обшитые панелями стены выкрасили в серый и белый цвета, а камин заново обложили белоснежным мрамором. У высокого окна стояли кресла, обитые красной тканью, и из такой же ткани были изготовлены все драпировки в комнате. Несколько бронзовых подсвечников на каминной полке и на столах усиливали ощущение тепла в гостиной.
Миген гордилась этой комнатой. Она стала ее частью, частью Лайона, частью проведенного ими вместе времени. Ей было больно думать о Присцилле в качестве хозяйки виллы «Марквуд», ведь бывшая подруга никогда не познает истинной любви и привязанности к этому дому.
Слезы переполнили глаза Миген, когда она провела изящными пальчиками по покрытой резьбой спинке стула, вспомнив, как они с Лайоном выбирали и расставляли мебель. Лайон тогда несколько отступил назад, чтобы оценить результаты их труда, а потом испустил крик счастья, крик, который прозвучал куда красноречивее любых слов о том, какие чувства вызывает у любящих совместный труд по преобразованию виллы «Марквуд».
Затем Миген быстро прошла по дому к двери в сад. В это утро стояла божественная погода. А какой же сатанинской была ночь!
Воздух был до головокружения свежим. На каждом листке, на каждой травинке сверкали капли дождя. Миген прошла по выложенной кирпичом тропинке, разграничивающей огромные клумбы. Аккуратно постриженные квадратными бордюрами кусты самшита издавали резкий аромат, смешивающийся с благоуханием глициний, которые этим утром впервые раскрыли свои белые и фиолетовые цветки. «Скоро над ними зароятся пчелы», — подумала Миген.
Она прошла к тому месту, где сад переходил в пологий холм. Здесь убирались прошлогодние листья и не было самшита, который заглушал аромат весенних цветов.
Цветущие красные розы украшали террасы, но не могли скрыть все многоцветье растений, пробивающихся к солнцу после бури. Гордые, ярко пылающие бледно-желтые нарциссы покачивались над образующими бордюры гиацинтами и анютиными глазками. Кустарниковая полынь росла вдоль ступеней. Плакучие ивы и рожковые деревья возвышались над еще не распустившимися жимолостью, жасмином и вьющимся виноградом.
Миген расправила юбки и села на старую скамью, вновь загрустив обо всем, чего в предстоящие месяцы ей будет так не хватать. Стараясь отвлечься от печальных мыслей, она попыталась подогнать друг к другу составные части вчерашней головоломки.
Часы пролетели так незаметно. Сейчас Миген вспоминала лишь бесконечные ласки, дарящие наслаждение поцелуи, его глаза, улыбку, магические прикосновения. Пламя.
Все было похоже на ночь, проведенную вне времени, вне известного им мира. Что же это означало?
Миген была слишком озадачена и дезориентирована, слишком охвачена болью, чтобы продумать какую-либо стратегию. Ее отношения с Лайоном больше не были просто сердечно-дружескими. Она не видела выхода и уже сомневалась в том, что сможет одержать победу.
* * *
С каждым днем недели, последовавшей за бурей, становилось все теплее. И восемнадцатое апреля выпало на редкость жарким.
В полдень Лайон и Миген легко позавтракали рыбным суфле, запеченной морковью и шпинатным салатом. Они оба отказались от приготовленного Брэмбл миндального торта, предпочтя ему вчерашние масленые лепешки. Впервые за несколько дней Лайону удалось заметить на лице Брэмбл хоть какую-то реакцию. Затем они с Миген вышли в сад.
— Не знаю, — проговорил он, — кажется мне это или на самом деле так, но повариха смягчила свое отношение ко мне.
Что вы думаете?
— Вот уже несколько дней Брэмбл не произнесла ни одного сердитого слова. Я не могу вспомнить, чтобы она хоть раз нахмурилась, глядя на нас. — Улыбка Миген слегка померкла. — Я думаю, не жалеет ли она меня.., нас?
Миген отвернулась и, срезав несколько цветков, мечтательно улыбнулась.
В эти дни для них стало обычным бродить после ленча по маленькому, уютному саду. Миген носила у пояса ножницы и собирала букет для обеденного стола. Узкие, выложенные кирпичом дорожки протянулись мимо обсаженных вечнозелеными растениями миниатюрных клумб с яркими тюльпанами и бледно-желтыми нарциссами. Миген любила отдыхать на скамейке в тени раскидистого клена. Порой они более часа просиживали там вместе с Лайоном, совершенно не замечая, как бежит время.
— Моя дорогая, — начал с грустной улыбкой Лайон, — я позволю себе, не теряя времени и учитывая ваши предчувствия…
— Вам пора отправляться к доктору Франклину, — закончила Миген за него.
— Правильно. И я отнюдь не желаю ссориться с вами.
Рука Лайона лежала у нее на спине, ощущая тепло через ее бледно-лиловое платье. Они сидели близко друг к другу и беззвучно сгорали от неиссякаемой любви. Миген прильнула щекой к его плечу, пока Лайон не поднял ее лицо для неспешного, чувственного поцелуя.
— Вам нужно идти, — тихо сказала она.
— Знаю.
Но вместо того чтобы уйти, Лайон снова поцеловал ее; совершенно не торопясь расстаться с ней.
Все было спокойно на заднем дворе, если не считать весело играющих там внуков Франклина. Лайон прислушался к пению птиц и возгласам детей. Время от времени раздавался стук двери, захлопывавшейся за выбегавшими из дома детишками.
Когда знакомые — и даже друзья — заговаривали приглушенными голосами об изнурительной болезни доктора, они часто упоминали о «недисциплинированных, раздражающих» детях Сэлли Бэче. Но Лайон хорошо знал, что безудержное веселье младшего поколения было для Франклина самым эффективным снадобьем.
Сэлли Бэче распахнула окно и пригласила Хэмпшира войти в дом. Ее отец проснулся. После продолжительных препирательств она разрешила Лайону взять поднос с приготовленными ею пшеничными лепешками и чаем.
— Насколько я знаю, вы вот-вот собираетесь жениться? — поинтересовалась она с материнской улыбкой. — Вы должны знать, что ваша невеста всех нас здесь очаровала.
Лайон внутренне вздрогнул при этом напоминании о тех зыбких песках, которые его засасывали.
— Я согласен, что она очаровательная девушка, — безучастно отреагировал он: никакой новой лжи его слова не содержали.
Поднимаясь по лестнице, Лайон был поражен тем, как неприятно вспотели его руки при мысли о том, что он собирался сказать доктору.
Хэмпшир задержался перед дверью и услышал ободряющий голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93