Внезапный страх охватил девочку. Ведь если она попадется здесь, все решат, что она пришла воровать; Тревельян потребует, чтобы ее наказали. Он даже может сам наказать ее. Она подумала о том, что многие называют его дьяволом, но сразу же поборола страх. Она докажет всем им, что Тревельян не колдун. Равенна осторожно прикрыла за собой дверь замка.
* * *
– Гриффин О'Руни сводит меня с ума, я хочу, чтобы вы переговорили с ним. – Владетель Тревельяна злобным взглядом обвел окрестности. Он торопился. Экипаж только что проехал стоячий камень, четыре поля графства Лир расстилались внизу как свадебный килт. Через несколько минут они будут в замке.
– Гриффин старается как может, сын мой. Но он стареет, как и все мы. – Отец Нолан оперся руками на терновую палку, которой был вынужден пользоваться все эти годы. Полированный брогам Тревельяна раскачивался на надежных рессорах, однако священник кривился при каждом толчке, словно от боли в костях.
– Вы говорите о себе самом, отец. Я не старею. Отец Нолан рассмеялся:
– Нет? По-моему, здесь достаточно света, чтобы я мог сказать, что вижу перед собой мужчину, а не мальчика.
Улыбка его померкла, когда он заметил, с каким выражением Тревельян рассматривает окрестности.
Ниалл переменился за годы, прошедшие после встречи на совете. Гнев искорежил его нутро, как ветер старые вязы на кладбище. Лишь счастье могло исцелить раны Тревельяна, и священник иногда – как и сейчас – опасался, что оно может опоздать со своим приходом.
– Вам тридцать три года, Ниалл, – проговорил священник. – Многие в этом возрасте еще молоды, но не вы. Жизнь ожесточила вас.
Холодные водянистые глаза Тревельяна остановились на священнике.
– Тогда держите Гриффина подальше от моего кладбища.
– Он считает себя ответственным за него.
– К черту, какая еще ответственность!
Священник, привыкший к вспышкам гнева Ниалла, спокойно сказал:
– Это не секрет, что вы не любили девицу. Вы поспешили жениться на ней, чтобы посрамить нас вместе с гейсом. Вы забываете о том, что Гриффин хоронил их… глядел на них…
– Старик, оставь прошлое в покое, – прервал священника Тревельян. – И скажи, чтобы твои друзья сделали то же самое. Моя жена умерла тринадцать лет назад не из-за вашего гейса, а от осложнений беременности… беременности, к которой все вы не имеете ни малейшего отношения.
– Беременности, к которой не имеете никакого отношения и вы.
Холодное молчание превратило в мавзолей обитую теплой, рубинового цвета тканью карету, и Тревельян пронзил священника холодным взглядом.
– Сын мой, – мягко проговорил отец Нолан скрипучим от старости голосом, – приходите-ка в воскресенье к мессе – она поможет смягчить вам гнев…
– Гнев мой должным образом утешится, когда вы навсегда выставите О'Руни с моего кладбища.
Священник сурово поглядел на него, Тревельян отвел глаза и обратился к окрестностям.
Они долго ехали в молчании, которое наконец сделалось столь тяжелым, что отец Нолан не мог не нарушить его.
– Вы до сих пор слышите ее смех? – прошептал он. Тревельян закрыл глаза, ярость превращала каждую черту его лица в холодный камень. Он не ответил.
– Я помню боль в вашем голосе, когда вы рассказали мне о своем медовом месяце. Когда она уже более не могла скрывать свой секрет. Она смеялась тогда, таковы были ваши слова. Ваши комнаты выходили на Монмартр, и вам казалось, что хохот ее гуляет по всему Парижу. Она знала о своей беременности. Знала с самого начала.
Тревельян хлопнул ладонью по мягкой обивке стенки.
– Довольно об этом.
– Но вы должны выслушать. Вы не виноваты в ее смерти… их смерти, – произнес отец Нолан.
– Вам лучше знать, отец. Вы исповедали умирающую. Скажите, перед самым концом Элен освободила меня от вины? – В словах его звучала еще большая, чем обычно, жестокость.
– Их участь предрешила судьба, – проговорил священник; горе затуманило его старческие глаза. – Господь был милосерден. И вы должны согласиться с этим.
Зловещий смешок Тревельяна мгновенно угас.
Сняв с терновой палки руку – ту, которая прежде носила золотое кольцо, в точности подобное тому, что было на пальце Тревельяна, – он протянул ее к плечу Ниалла.
– Вы поспешили жениться, и девица обманула вас. Вы не могли знать, что она носит чужого ребенка. Ниалл, это была женщина расчетливая. Черное сердце. И лишь сам Господь своею любовью мог бы исправить ее. Я молюсь за нее каждый день. И за младенца.
– Я мог бы спасти ее, – охрипшим голосом шепнул Тревельян. – У меня бы все получилось. В конце концов, я мог бы признать ребенка своим, как и утверждает то самое надгробье на могильном дворе.
– Вы совершили бы достойный и правильный поступок, сын мой, – в словах священника звучало отчаяние, – но вы не Бог, Тревельян. Вам не по силам исправить всякое зло. Вы не сумели бы исторгнуть кровь из камня. – Голос священника сделался тверже. – Все, что случилось, случилось по Божьей воле.
– Неужели это Бог велел мне прогнать ее?
Вопрос ответа не требовал, однако отец Нолан понял, что должен ответить.
– Вы были в гневе. Что еще могло прийти вам в голову, когда она призналась, что одурачила вас. Утешайтесь тем, что вы не расторгли брак и не бросили ее в бедности, как сделал бы человек менее благородный. Ну, а она получила замок Тревельянов вместе с его роскошью.
– Моя жена ненавидела его, и вам это известно. Элен считала кошмаром наше уединенное ирландское графство, далекое от всего, что она любила. Я знал это, отсылая ее сюда. Что же касается роскоши… – Лицо Тревельяна сделалось твердым словно скала. – У нее было все, кроме врача, способного объяснить ходившим за ней дурам, что ждать пять недель до родов, после того как отошли воды, нельзя.
– Даже врач, возможно, не сумел бы спасти ее.
– Тем не менее она воспользовалась бы услугами врача. Если бы я не отослал ее сюда, она имела бы такую возможность.
– Теперь у нас есть врач. Вы оказали это благодеяние всему Лиру. – Священник протянул вперед трясущуюся руку. – Сын мой, – прошептал он, – настало время исцеления. Люди считают вас одним из Верхов, а после смерти Элен вы постарались жить как дебошир и распутник, однако подчиняться всем своим причудам – это не выход.
– А в чем выход?
– Милорд Тревельян, вы знаете ответ. В угрюмом хохоте Тревельяна не было радости.
– Ах да. Гейс. Мое намеренное пренебрежение им стало причиной несчастья. Вы хотите сказать именно это?
– Ниалл, я знаю, что вы хороший человек. Вы заботитесь о графстве. В Лире никто не голодает, нет бездомных. Ваше попечение над графством просто великолепно, слишком великолепно. И некоторые, как вам известно, охотно обошлись бы без него. Ведь эти селяне не представляют, что избавлены от бедности и болезней, одолевающих большинство графств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
* * *
– Гриффин О'Руни сводит меня с ума, я хочу, чтобы вы переговорили с ним. – Владетель Тревельяна злобным взглядом обвел окрестности. Он торопился. Экипаж только что проехал стоячий камень, четыре поля графства Лир расстилались внизу как свадебный килт. Через несколько минут они будут в замке.
– Гриффин старается как может, сын мой. Но он стареет, как и все мы. – Отец Нолан оперся руками на терновую палку, которой был вынужден пользоваться все эти годы. Полированный брогам Тревельяна раскачивался на надежных рессорах, однако священник кривился при каждом толчке, словно от боли в костях.
– Вы говорите о себе самом, отец. Я не старею. Отец Нолан рассмеялся:
– Нет? По-моему, здесь достаточно света, чтобы я мог сказать, что вижу перед собой мужчину, а не мальчика.
Улыбка его померкла, когда он заметил, с каким выражением Тревельян рассматривает окрестности.
Ниалл переменился за годы, прошедшие после встречи на совете. Гнев искорежил его нутро, как ветер старые вязы на кладбище. Лишь счастье могло исцелить раны Тревельяна, и священник иногда – как и сейчас – опасался, что оно может опоздать со своим приходом.
– Вам тридцать три года, Ниалл, – проговорил священник. – Многие в этом возрасте еще молоды, но не вы. Жизнь ожесточила вас.
Холодные водянистые глаза Тревельяна остановились на священнике.
– Тогда держите Гриффина подальше от моего кладбища.
– Он считает себя ответственным за него.
– К черту, какая еще ответственность!
Священник, привыкший к вспышкам гнева Ниалла, спокойно сказал:
– Это не секрет, что вы не любили девицу. Вы поспешили жениться на ней, чтобы посрамить нас вместе с гейсом. Вы забываете о том, что Гриффин хоронил их… глядел на них…
– Старик, оставь прошлое в покое, – прервал священника Тревельян. – И скажи, чтобы твои друзья сделали то же самое. Моя жена умерла тринадцать лет назад не из-за вашего гейса, а от осложнений беременности… беременности, к которой все вы не имеете ни малейшего отношения.
– Беременности, к которой не имеете никакого отношения и вы.
Холодное молчание превратило в мавзолей обитую теплой, рубинового цвета тканью карету, и Тревельян пронзил священника холодным взглядом.
– Сын мой, – мягко проговорил отец Нолан скрипучим от старости голосом, – приходите-ка в воскресенье к мессе – она поможет смягчить вам гнев…
– Гнев мой должным образом утешится, когда вы навсегда выставите О'Руни с моего кладбища.
Священник сурово поглядел на него, Тревельян отвел глаза и обратился к окрестностям.
Они долго ехали в молчании, которое наконец сделалось столь тяжелым, что отец Нолан не мог не нарушить его.
– Вы до сих пор слышите ее смех? – прошептал он. Тревельян закрыл глаза, ярость превращала каждую черту его лица в холодный камень. Он не ответил.
– Я помню боль в вашем голосе, когда вы рассказали мне о своем медовом месяце. Когда она уже более не могла скрывать свой секрет. Она смеялась тогда, таковы были ваши слова. Ваши комнаты выходили на Монмартр, и вам казалось, что хохот ее гуляет по всему Парижу. Она знала о своей беременности. Знала с самого начала.
Тревельян хлопнул ладонью по мягкой обивке стенки.
– Довольно об этом.
– Но вы должны выслушать. Вы не виноваты в ее смерти… их смерти, – произнес отец Нолан.
– Вам лучше знать, отец. Вы исповедали умирающую. Скажите, перед самым концом Элен освободила меня от вины? – В словах его звучала еще большая, чем обычно, жестокость.
– Их участь предрешила судьба, – проговорил священник; горе затуманило его старческие глаза. – Господь был милосерден. И вы должны согласиться с этим.
Зловещий смешок Тревельяна мгновенно угас.
Сняв с терновой палки руку – ту, которая прежде носила золотое кольцо, в точности подобное тому, что было на пальце Тревельяна, – он протянул ее к плечу Ниалла.
– Вы поспешили жениться, и девица обманула вас. Вы не могли знать, что она носит чужого ребенка. Ниалл, это была женщина расчетливая. Черное сердце. И лишь сам Господь своею любовью мог бы исправить ее. Я молюсь за нее каждый день. И за младенца.
– Я мог бы спасти ее, – охрипшим голосом шепнул Тревельян. – У меня бы все получилось. В конце концов, я мог бы признать ребенка своим, как и утверждает то самое надгробье на могильном дворе.
– Вы совершили бы достойный и правильный поступок, сын мой, – в словах священника звучало отчаяние, – но вы не Бог, Тревельян. Вам не по силам исправить всякое зло. Вы не сумели бы исторгнуть кровь из камня. – Голос священника сделался тверже. – Все, что случилось, случилось по Божьей воле.
– Неужели это Бог велел мне прогнать ее?
Вопрос ответа не требовал, однако отец Нолан понял, что должен ответить.
– Вы были в гневе. Что еще могло прийти вам в голову, когда она призналась, что одурачила вас. Утешайтесь тем, что вы не расторгли брак и не бросили ее в бедности, как сделал бы человек менее благородный. Ну, а она получила замок Тревельянов вместе с его роскошью.
– Моя жена ненавидела его, и вам это известно. Элен считала кошмаром наше уединенное ирландское графство, далекое от всего, что она любила. Я знал это, отсылая ее сюда. Что же касается роскоши… – Лицо Тревельяна сделалось твердым словно скала. – У нее было все, кроме врача, способного объяснить ходившим за ней дурам, что ждать пять недель до родов, после того как отошли воды, нельзя.
– Даже врач, возможно, не сумел бы спасти ее.
– Тем не менее она воспользовалась бы услугами врача. Если бы я не отослал ее сюда, она имела бы такую возможность.
– Теперь у нас есть врач. Вы оказали это благодеяние всему Лиру. – Священник протянул вперед трясущуюся руку. – Сын мой, – прошептал он, – настало время исцеления. Люди считают вас одним из Верхов, а после смерти Элен вы постарались жить как дебошир и распутник, однако подчиняться всем своим причудам – это не выход.
– А в чем выход?
– Милорд Тревельян, вы знаете ответ. В угрюмом хохоте Тревельяна не было радости.
– Ах да. Гейс. Мое намеренное пренебрежение им стало причиной несчастья. Вы хотите сказать именно это?
– Ниалл, я знаю, что вы хороший человек. Вы заботитесь о графстве. В Лире никто не голодает, нет бездомных. Ваше попечение над графством просто великолепно, слишком великолепно. И некоторые, как вам известно, охотно обошлись бы без него. Ведь эти селяне не представляют, что избавлены от бедности и болезней, одолевающих большинство графств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109