Хотя каждый из эпизодов того дня встает в моей памяти в малейших подробностях, я избавлю Вас, любезный друг, от рассказа об ужине и дальнейшем вечере, от описания того, как гости начали перебрасываться картами в ожидании крупной игры, подобно тому, как передовые посты ведут перестрелку перед главным сражением.
Я и г-жа де Шамбле уединились в одном из уголков гостиной; никто не обращал на нас внимания, даже граф, что позволяло нам продолжать беседу, прерванную звуком колокольчика.
Таким образом, мы сидели и разговаривали примерно до одиннадцати часов. Игра шла оживленно, хотя все считали ее лишь прелюдией к предстоящей битве; г-н де Шамбле держал банк и постоянно выигрывал.
В одиннадцать часов г-жа де Шамбле удалилась, пожав мне на прощание руку. Вскоре после этого я последовал за слугой, ожидавшим в прихожей, чтобы показать мне комнату. Как и сказал Грасьен, моя комната была расположена рядом со спальней графини.
Проходя мимо ее закрытой двери, я вновь почувствовал тот пьянящий аромат, что Эдмея оставляла на своем пути. Если бы я был один, я упал бы на колени перед ее дверью и стал бы целовать порог.
Но я смог лишь мысленно поклониться графине, пожелав ей от всей души спокойной ночи, и прошептал полустишие Вергилия:
Incessu patuit dea. note 14
Мне совсем не хотелось спать; я попытался читать (в комнате стоял книжный шкаф с набором отменных книг), но мои глаза перебегали от строки к строке, а мысли были далеко.
Лунный свет проникал сквозь ставни. Я открыл окно, выходившее на балкон.
И тотчас же мне послышалось, что рядом, тоже на балконе, закрывают окно.
Вероятно, Эдмею, как и меня, мучила бессонница, и она старалась как-то скоротать время. Видимо, графиня случайно закрыла окно в тот же миг, когда я открывал свое, либо она вернулась в свою комнату, испугавшись, что я ее увижу, и наша близость придаст мне смелости.
Я не меньше часа стоял на балконе в призрачном печальном свете луны, озарявшей мирно спящую землю, и наблюдал за движением других миров.
Кругом царило безмолвие, но мне чудилось, что с неба, по которому блуждали, совершая круговорот, звезды, доносится исходящий от них голос божественной гармонии. Человек не может услышать на таком расстоянии этот торжественный хор вечности, но музыка сфер проникает в нашу душу благодаря неведомому чувству, вызывая в нас неодолимую веру, которую в глубине души испытывает каждый, и, погружая в смутные воспоминания о былом и навевая сладостные надежды на будущее, предрасполагает к слезам.
Я видел, как во сне, в прозрачном сумраке дивной летней ночи маленькое кладбище, напоминавшее то, что вдохновило Грея на одну из его самых прекрасных элегий; во тьме белели два-три надгробия, воздвигнутые тщеславием, а в середине погоста сурово возвышалась романская церковь; в одном из ее окон отражался лунный свет, и оно казалось мне глазом, глядящим в небо. Селение лежало передо мной как на ладони, вплоть до крыши дома Грась-ена, стоявшего на склоне холма и утопавшего в зелени сада по самую кровлю. Временами до меня доносилось ясное, чистое, быстрое, неровное пение соловья, неожиданно умолкавшее и столь же внезапно возобновлявшееся. Я узнал голос питомца Эдмеи, выводившего свои последние трели, перед тем как замолкнуть и улететь. Я находился в том состоянии духа, когда все это наполняло мое сердце неизбывной тихой грустью, которая, подобно всем глубоким чувствам, включая радость, едва ли не причиняет боль.
Собираясь было вернуться в комнату, я заметил какую-то неясную тень; она выскользнула из-за деревьев и направилась в сторону служебных строений, размещавшихся у ограды усадьбы.
Я закрыл окно, но не стал задвигать ставни, чтобы лунный свет по-прежнему заливал всю комнату. Кроме того, я должен был подняться на рассвете и, не зная, когда смогу уснуть, рассчитывал, что меня разбудит солнце.
Подходя к кровати, я увидел бумагу, которая высовывалась из-под двери, сообщавшейся с туалетной комнатой г-жи де Шамбле.
Быстро взяв записку, я поднес ее к свету и узнал почерк Эдмеи. Вот что она писала:
«Друг, я была бы рада разделить с Вами то тихое созерцание природы, из которого меня вывел звук открываемого Вами окна, но за нами следили, и мне пришлось отказаться от этого удовольствия. Женщина, которую Вы видели в тот день, когда мы провели час в саду у Зои, прячется за деревьями, прямо у нас под окнами. Если она узнает нашу тайну, то тотчас же выдаст ее злому духу, который не спускает с нас глаз.
Думайте обо мне перед тем как заснуть и вспомните обо мне, когда проснетесь.
Я люблю Вас, Макс!
Эдмея».
Я поцеловал записку, чуть ли не благословляя злобную фурию, из-за которой получил это послание. Затем я подошел к двери туалетной комнаты и прислушался. Все было тихо.
Перед сном я еще раз прочитал записку Эдмеи и уснул, прижимая ее к груди.
На рассвете меня разбудили не только лучи восходящего солнца, но и доезжачий г-на де Шамбле, обходивший всех гостей и стучавший в двери. Мой охотничий костюм, приготовленный Жоржем, лежал на стуле. Я снова перечел записку Эдмеи, поцеловал ее и стал одеваться.
Слуга предупредил меня, что в обеденной зале приготовлена легкая закуска для гостей. В одиннадцать часов ловчие должны были отвести нас в рощу, где нам предстояло позавтракать среди развалин небольшой готической часовни.
Я вышел из комнаты, гадая, нельзя ли увидеть Эдмею перед отъездом. Когда я поравнялся с дверью графини, ее дверь приоткрылась; показавшаяся оттуда рука явно ждала поцелуя.
Мои губы не заставили себя ждать, и сквозь приоткрытую дверь я увидел, что графиня стоит в длинном ночном пеньюаре — очевидно, она занималась туалетом и прервала его ради меня. Ее длинные распущенные волосы пепельного цвета (о густоте и пышности которых ее обычная прическа не давала никакого представления) доставали почти до пола.
— О Эдмея! — прошептал я. — Я так вам благодарен и так вас люблю! Скрип открывающейся двери заставил графиню убрать руку, но, прежде чем
захлопнуть дверь, она успела передать мне одну вещь, которую хранила у себя
на груди.
Это был платок, насыщенный ароматом, который не раз кружил мне голову.
К нему была приколота булавкой маленькая записка:
«Вы говорили, что любите не только цветок, но и его запах. Возьмите платок и вытирайте им лоб в этот утомительный день.
Я заставлю Вас думать обо мне.
Э.»
Я прижал благоухающий платок к губам, а затем положил в него обе записки — вчерашнюю и утреннюю — и спрятал его на груди.
Если Эдмея не собиралась сделать меня когда-нибудь самым счастливым из смертных, ей, несомненно, было суждено сделать меня несчастнейшим из людей.
XXXIII
Господин де Шамбле уже ждал нас в обеденной зале.
Быстро проглотив по два яйца и выпив чашку чая или кофе, каждый взял свою охотничью сумку, повесил на плечо ружье и вышел во двор, сопровождаемый лаем собак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116