— О Боже! — воскликнула Элен. — Неужели это правда?
— И увидев вас, точнее услышав, подумал, что слышит вашу мать: то же лицо, та же чистота облика, тот же голос. Элен! Элен! Пусть вы будете счастливее ее, от всего сердца ваш отец молит об этом Небо!
— О Боже мой! — воскликнула Элен, — рука ваша дрожит от волнения… Сударь, сударь, вы сказали, что мой отец приехал меня встретить?
— Да.
— Сюда, в Рамбуйе? — Да.
— Вы говорите, что он был счастлив снова увидеть меня?
— О да, очень счастлив.
— Но этого счастья ему показалось мало, не правда ли? Он захотел поговорить со мной, захотел рассказать мне историю моего рождения, захотел, чтобы я могла поблагодарить его за любовь, упасть к его ногам, попросить его благословения? О, — воскликнула, падая на колени, Элен, — я у ваших ног, отец, благословите меня!
— Элен, дитя мое, дочь моя! — воскликнул незнакомец. — Не у моих ног, а в моих объятиях, в моих объятиях!
— О, отец, мой отец! — прошептала Элен.
— А ведь, — продолжал незнакомец, — я приехал с совсем другими намерениями, приехал, решившись все отрицать, сказаться тебе чужим, но я чувствовал, что ты здесь, со мной рядом, сжимал твою руку, слушал твой нежный голос, и у меня на это недостало сил; только не заставь меня раскаяться в моей слабости, и пусть вечная тайна…
— Матерью моей клянусь вам! — воскликнула Элен.
— Хорошо, это все, что надо, — продолжал незнакомец. — Теперь выслушайте меня, потому что мне нужно уезжать.
— О, уже, отец?
— Так нужно.
— Приказывайте, отец, я повинуюсь.
— Завтра вы отправитесь в Париж, дом для вас уже готов. Вас будет туда сопровождать госпожа Дерош, которой я дал необходимые указания, и я приеду вас повидать, как только мои обязанности мне это позволят.
— Это будет скоро, да, отец? Не забывайте, что я одна в этом мире.
— Сразу, как только смогу.
И, коснувшись последний раз губами лба Элен, незнакомец запечатлел на нем чистый и нежный поцелуй, столь же сладостный для сердца отца, как поцелуй страсти для любовника.
Через десять минут вошла со свечой госпожа Дерош. Элен стояла на коленях и молилась, прислонив голову к креслу. Девушка подняла глаза и, не переставая молиться, сделала знак госпоже Дерош поставить свечу на камин; та повиновалась и вышла.
Элен молилась еще несколько минут, потом поднялась и огляделась. Ей показалось, что все это ей привиделось; но все вещи, находившиеся в комнате во время ее свидания с отцом, по-прежнему стояли на своих местах и, казалось, готовы были поведать, что произошло. Свеча, которую внесла госпожа Дерош, едва освещавшая комнату; дверь, которая до того была все время заперта и которую госпожа Дерош, выйдя, оставила полуоткрытой, и самое главное, волнение, которое сама она испытывала, — все говорило, что ей это не привиделось, а в жизни ее произошло реальное и большое событие. Потом среди всех этих переживаний она вдруг вспомнила о Гастоне. Отец, свидания с которым она так боялась, такой добрый и любящий отец, который сам так любил и так страдал из-за своей любви, конечно, не будет противиться ее воле. Впрочем, Гастон, хотя и не принадлежал к столь знаменитому и прославленному в истории роду, был последним отпрыском одной из самых старых семей в Бретани, и, что самое важное, она любит Гастона так, что, разлучи их, она, кажется, умерла бы, и отец, если действительно любит ее, не захочет ее смерти.
Конечно, у Гастона тоже могли быть какие-то мешающие их союзу обстоятельства, но эти препятствия явно должны быть меньше тех, что стояли на ее пути, значит, они тоже могут быть преодолены, и будущее, представлявшееся молодым людям таким мрачным и уже окрасившееся надеждами для Элен, вскоре для них обоих будет полно любви и счастья.
В этих приятных размышлениях Элен и уснула, от счастливой яви перейдя к сладостным снам.
Гастон же к этому времени был освобожден, причем те, кто его задержал, принесли тысячу извинений, утверждая, что они приняли его за другого. Он в великом беспокойстве бросился за своим камзолом и плащом. К своей большой радости, он нашел и то и другое на месте. Он тут же побежал в гостиницу «Королевский тигр», тщательно запер двери комнаты и лихорадочно просмотрел бумажник, оказавшийся в том виде, в каком он его оставил, то есть совершенно нетронутым, и в особом отделении он нашел половину золотого и адрес капитана Ла Жонкьера, который он, для пущей надежности, тут же и сжег.
Став после этого если не повеселее, то поспокойнее и приписав вечерние события тем обычным приключениям, которые ожидают любителей ночных прогулок, он дал Овану распоряжения на завтра и улегся, шепча имя Элен, как и Элен шептала его имя.
В это время от дверей гостиницы «Королевский тигр» отъехали две кареты. В первой сидели два дворянина в охотничьих костюмах; она была ярко освещена, и впереди и позади нее скакали верхом по два доезжачих. Во второй карете ехал без фонаря скромный путешественник, укутанный в плащ; карета следовала за первой в двухстах шагах, ни на секунду не теряя ее из виду. Пути их разделились только у заставы Звезды: первая, ярко освещенная карета, остановилась у парадной лестницы Пале-Рояля, а вторая — у маленькой двери, выходящей на улицу Валуа.
Впрочем, оба экипажа доехали до места безо всяких происшествий.
XI. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ДЮБУА ДОКАЗЫВАЕТ, ЧТО ЕГО ЧАСТНАЯ ПОЛИЦИЯ БЫЛА ЛУЧШЕ ОРГАНИЗОВАНА ЗА 500.000 ЛИВРОВ, ЧЕМ НАША ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЗА ТРИ МИЛЛИОНА
Как бы он ни утомился ночью, провел ли он ее в разъездах или в оргиях, герцог Орлеанский ничего не менял в распорядке дня. Утро он посвящал делам, и каждый род дел имел свой час. Обычно, еще не одевшись, он начинал работать один или с Дюбуа, потом следовала церемония одевания, достаточно короткая, во время которой он принимал немногих. За этой церемонией следовали аудиенции, задерживавшие его обычно часов до одиннадцати или до полудня; потом к нему приходили главы советов: сначала Ла Врильер, за ним Леблан, докладывавший ему о результатах шпионажа, затем Торси, дававший ему отчет о перехваченных письмах, и, наконец, маршал де Вильруа, с которым, по словам Сен-Симона, он не работал, а чирикал. Около половины третьего ему подавали шоколад — единственное, что он пил утром, причем болтая и смеясь, в присутствии посетителей. Этот перерыв на дневной отдых продолжался около получаса; потом регент давал аудиенцию дамам, а по окончании ее шел обычно на половину герцогини Орлеанской, откуда направлялся приветствовать юного короля, которого обязательно навещал раз в день в то или иное время, причем он приближался к нему и уходил от него с самым почтительным видом и многократно кланяясь, что должно было показать всем, как следует говорить с королем. Раз в неделю к этой программе добавлялся прием иностранных послов, а по воскресеньям и праздникам — еще и месса, которую для него служили в его собственной часовне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100