Лучше всего отослать портрет с посыльным. Обещание выполнено. Деньги получены. Сказке конец.
Прошло еще несколько дней, а Николас так и не появился. Тогда Элли завернула портрет в грубую оберточную бумагу и попросила Джима отнести его Николасу домой. Она с нетерпением ждала его возвращения в надежде, что Николас коротко напишет ей, понравился ему портрет или нет. Она должна знать, что он хотя бы видел его. Она не получила ничего.
На следующее утро кто-то громко забарабанил в дверь ее спальни.
— Элли! Скорее вставай! Голос Барнарда. Она испуганно села на кровати.
Что-то случилось с Джонасом! Элли бросилась к двери и широко распахнула ее.
— Барнард! Что случилось?! — Читай! Утренняя газета! Ты только посмотри! От страха она забыла обо всем. Опять! — На третьей странице, — добавил Барнард. Элли схватилась рукой за косяк, чтобы не упасть.
— Да читай же, черт возьми! Трясущимися руками она развернула на третьей странице свежий номер «Таймс».
М. М.ДЖЕЙ ПОДТВЕРЖДАЕТ СВОЕ МАСТЕРСТВО
Вы можете думать что угодно о скандально известном М. М. Джее. Но оставьте в покое талант художника. Год назад я писал, что Джей сдерживает свое дарование. Теперь все могут видеть, как я был тогда прав.
Последняя картина художника, безусловно, главная из всех его работ. Художник сумел уловить и показать внутреннюю суть человека, изображенного на холсте. Под маской высокомерия и властолюбия таится завораживающая красота легкоранимой души. Это портрет человека, полного неизбывной тоски, разрывающегося между ненавистью и любовью.
Картина впечатляла бы, будь ее автор мужчиной. Потрясают точность мазка, невероятная уверенность линий, удивительно глубокое понимание перспективы и цвета. Но я спрашиваю: мог бы мужчина написать такую картину?
Смог бы он раскрыть собственную душу? Я более чем уверен, что нет. Большинство мужчин слепы и не видят своих душевных переживаний. Только М. М. Джей, женщине, удалось заглянуть под эту годами не снимаемую маску внешней уверенности и ложного благополучия.
В данном случае не важно, кто такая М. М. Джей и что о ней думает свет. Мы должны признать, что появился талант, своей глубиной и уникальностью заслуживающий самого глубокого уважения. Весьма скоро за ее картины будут платить поистине фантастические суммы. Эйбл Смайт»
У Элли не было сил пошевелиться. Слезы радости все бежали и бежали из глаз.
— Я тебе когда еще говорил! Ты мне не верила! — кричал Барнард. — Я говорил, что ты сможешь! Смогла! Ведь смогла!! Ты доказала им, что ты настоящий мастер!
Слава Богу, она не обманула ожиданий. «Нет, честное слово, я справилась», — подумала Элли, смеясь и плача одновременно.
— Немного терпения, девочка, — успокоившись, добавил Барнард. — Ты увидишь, как в мгновение ока все переменится.
В этот же день началось настоящее паломничество. Казалось, что каждый житель Нью-Йорка воспылал желанием заполучить свой портрет кисти М. М. Джея. К вечеру Элли наконец поняла, что она идет нарасхват. О недавнем прошлом все вдруг забыли. Барнард расхаживал по дому с гордым видом победителя. Ханна сияла от счастья, Мириам приветливо ее поздравила, а Джим тихо и просто радовался вместе со всеми. Только сама Элли не разделяла общей радости. Она прижимала к себе Джонаса с пугающим ее саму отчаянием.
Когда первые восторги улеглись, до нее дошло, что все это счастье свалилось ей на голову только потому, что Николас показал картину Смайту. В этом она не сомневалась. Холодок страха пробежал у нее вдоль спины. Зачем он это сделал? Не было ли это очередной попыткой обидеть ее, но попыткой провалившейся? Она слишком хорошо помнила, как он ненавидел ее отца, какие невероятные усилия положил, чтобы расправиться с ним. Не пытается ли Николас снова проучить ее? А если это так, то когда же он остановится? Боже мой, чем все это кончится?
— Элли, что с тобой?
Она подняла глаза и встретила озабоченный взгляд Мириам.
— Ничего, Мириам, просто задумалась. Джонас слез с колен матери и, звонко хохоча, затопал через комнату. Все вокруг были так откровенно счастливы, что малыш, безусловно, это почувствовал. Если бы только она тоже могла быть беззаботно счастлива. Если бы она могла безоглядно доверять невероятной удаче. Но жизнь так часто обманывала ее ожидания, что она не могла заставить себя поверить в чудо.
Невнятно извинившись, Элли торопливо выскользнула из дома, чтобы побыть одной и подумать. Она шла куда глаза глядят по раскаленным, душным улицам Нью-Йорка. Безотчетно она вышла к гранитной башне, на которую ее затащил Николас в тот вечер, когда она помешала ему купить дома на Шестнадцатой улице. С трудом преодолевая высокие гранитные ступеньки, Элли взобралась на верхнюю площадку.
Вот когда она оказалась в долгожданном уединении. Элли всегда вела замкнутый образ жизни, большей частью общаясь с такими же, как она. Но когда в ее жизни появился Николас, ей открылось очень много такого, о чем она просто не знала.
Правда ли это, задумалась она, глядя в тусклое от жары августовское небо. Она жила своими картинами, потому что это был понятный ей мир. А можно ли жить без картин, просто жить, а не искупать своей жизнью чужую вину? Жить и не быть рабой собственных страхов? Можно ли получать от жизни такую же радость, какую ей дарит творчество?
Да, Николас дал ей пример такой любви, которой у нее никогда не будет. Но Элли была убеждена, что без него она бы никогда не узнала, что такое материнская любовь. Сейчас сама мысль о том, что Джонаса могло не быть в ее жизни, казалась ей невыносимой. Но у нее есть ребенок — вопреки всему.
Холодок восторга пробежал у нее по спине; «'Мириам тоже справилась», — подумала Элли. Мириам, брошенная и униженная, не сломалась, а выстояла. Они стали подругами, настоящими, и могут доверять друг другу.
И вдруг Элли поняла, что она больше не дочь своего отца. Она художник, мать, подруга — короче говоря, преуспевающая женщина, имеющая право на счастье. Она стала больше, чем просто Элиот Синклер, незаконнорожденная дочь Гарри Дилларда. Эта мысль поразила Элли в самое сердце, и ее охватило забытое ощущение счастья. Как странно, что к этой мысли ее подтолкнул Николас, когда раскрыл ее псевдоним. Не скажи он правду, она так бы и жила с Чарлзом, скрывая свою любовь к живописи. Никто бы не узнал, что М. М. Джей — это она. И конечно, она никогда не решилась бы написать его портрет. И разве сумела бы она доказать миру, что заслуживает в этой жизни большего?
И тут на нее снизошло просветление, такое же пронзительное, как боль от утраты Шарлотты. Николас никогда не пытался обидеть ее. В тот день, когда они виделись в последний раз и были близки, она увидела в его глазах окончательное, убийственное признание того, что им никогда не быть вместе, потому что им не дано отказаться от прошлого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Прошло еще несколько дней, а Николас так и не появился. Тогда Элли завернула портрет в грубую оберточную бумагу и попросила Джима отнести его Николасу домой. Она с нетерпением ждала его возвращения в надежде, что Николас коротко напишет ей, понравился ему портрет или нет. Она должна знать, что он хотя бы видел его. Она не получила ничего.
На следующее утро кто-то громко забарабанил в дверь ее спальни.
— Элли! Скорее вставай! Голос Барнарда. Она испуганно села на кровати.
Что-то случилось с Джонасом! Элли бросилась к двери и широко распахнула ее.
— Барнард! Что случилось?! — Читай! Утренняя газета! Ты только посмотри! От страха она забыла обо всем. Опять! — На третьей странице, — добавил Барнард. Элли схватилась рукой за косяк, чтобы не упасть.
— Да читай же, черт возьми! Трясущимися руками она развернула на третьей странице свежий номер «Таймс».
М. М.ДЖЕЙ ПОДТВЕРЖДАЕТ СВОЕ МАСТЕРСТВО
Вы можете думать что угодно о скандально известном М. М. Джее. Но оставьте в покое талант художника. Год назад я писал, что Джей сдерживает свое дарование. Теперь все могут видеть, как я был тогда прав.
Последняя картина художника, безусловно, главная из всех его работ. Художник сумел уловить и показать внутреннюю суть человека, изображенного на холсте. Под маской высокомерия и властолюбия таится завораживающая красота легкоранимой души. Это портрет человека, полного неизбывной тоски, разрывающегося между ненавистью и любовью.
Картина впечатляла бы, будь ее автор мужчиной. Потрясают точность мазка, невероятная уверенность линий, удивительно глубокое понимание перспективы и цвета. Но я спрашиваю: мог бы мужчина написать такую картину?
Смог бы он раскрыть собственную душу? Я более чем уверен, что нет. Большинство мужчин слепы и не видят своих душевных переживаний. Только М. М. Джей, женщине, удалось заглянуть под эту годами не снимаемую маску внешней уверенности и ложного благополучия.
В данном случае не важно, кто такая М. М. Джей и что о ней думает свет. Мы должны признать, что появился талант, своей глубиной и уникальностью заслуживающий самого глубокого уважения. Весьма скоро за ее картины будут платить поистине фантастические суммы. Эйбл Смайт»
У Элли не было сил пошевелиться. Слезы радости все бежали и бежали из глаз.
— Я тебе когда еще говорил! Ты мне не верила! — кричал Барнард. — Я говорил, что ты сможешь! Смогла! Ведь смогла!! Ты доказала им, что ты настоящий мастер!
Слава Богу, она не обманула ожиданий. «Нет, честное слово, я справилась», — подумала Элли, смеясь и плача одновременно.
— Немного терпения, девочка, — успокоившись, добавил Барнард. — Ты увидишь, как в мгновение ока все переменится.
В этот же день началось настоящее паломничество. Казалось, что каждый житель Нью-Йорка воспылал желанием заполучить свой портрет кисти М. М. Джея. К вечеру Элли наконец поняла, что она идет нарасхват. О недавнем прошлом все вдруг забыли. Барнард расхаживал по дому с гордым видом победителя. Ханна сияла от счастья, Мириам приветливо ее поздравила, а Джим тихо и просто радовался вместе со всеми. Только сама Элли не разделяла общей радости. Она прижимала к себе Джонаса с пугающим ее саму отчаянием.
Когда первые восторги улеглись, до нее дошло, что все это счастье свалилось ей на голову только потому, что Николас показал картину Смайту. В этом она не сомневалась. Холодок страха пробежал у нее вдоль спины. Зачем он это сделал? Не было ли это очередной попыткой обидеть ее, но попыткой провалившейся? Она слишком хорошо помнила, как он ненавидел ее отца, какие невероятные усилия положил, чтобы расправиться с ним. Не пытается ли Николас снова проучить ее? А если это так, то когда же он остановится? Боже мой, чем все это кончится?
— Элли, что с тобой?
Она подняла глаза и встретила озабоченный взгляд Мириам.
— Ничего, Мириам, просто задумалась. Джонас слез с колен матери и, звонко хохоча, затопал через комнату. Все вокруг были так откровенно счастливы, что малыш, безусловно, это почувствовал. Если бы только она тоже могла быть беззаботно счастлива. Если бы она могла безоглядно доверять невероятной удаче. Но жизнь так часто обманывала ее ожидания, что она не могла заставить себя поверить в чудо.
Невнятно извинившись, Элли торопливо выскользнула из дома, чтобы побыть одной и подумать. Она шла куда глаза глядят по раскаленным, душным улицам Нью-Йорка. Безотчетно она вышла к гранитной башне, на которую ее затащил Николас в тот вечер, когда она помешала ему купить дома на Шестнадцатой улице. С трудом преодолевая высокие гранитные ступеньки, Элли взобралась на верхнюю площадку.
Вот когда она оказалась в долгожданном уединении. Элли всегда вела замкнутый образ жизни, большей частью общаясь с такими же, как она. Но когда в ее жизни появился Николас, ей открылось очень много такого, о чем она просто не знала.
Правда ли это, задумалась она, глядя в тусклое от жары августовское небо. Она жила своими картинами, потому что это был понятный ей мир. А можно ли жить без картин, просто жить, а не искупать своей жизнью чужую вину? Жить и не быть рабой собственных страхов? Можно ли получать от жизни такую же радость, какую ей дарит творчество?
Да, Николас дал ей пример такой любви, которой у нее никогда не будет. Но Элли была убеждена, что без него она бы никогда не узнала, что такое материнская любовь. Сейчас сама мысль о том, что Джонаса могло не быть в ее жизни, казалась ей невыносимой. Но у нее есть ребенок — вопреки всему.
Холодок восторга пробежал у нее по спине; «'Мириам тоже справилась», — подумала Элли. Мириам, брошенная и униженная, не сломалась, а выстояла. Они стали подругами, настоящими, и могут доверять друг другу.
И вдруг Элли поняла, что она больше не дочь своего отца. Она художник, мать, подруга — короче говоря, преуспевающая женщина, имеющая право на счастье. Она стала больше, чем просто Элиот Синклер, незаконнорожденная дочь Гарри Дилларда. Эта мысль поразила Элли в самое сердце, и ее охватило забытое ощущение счастья. Как странно, что к этой мысли ее подтолкнул Николас, когда раскрыл ее псевдоним. Не скажи он правду, она так бы и жила с Чарлзом, скрывая свою любовь к живописи. Никто бы не узнал, что М. М. Джей — это она. И конечно, она никогда не решилась бы написать его портрет. И разве сумела бы она доказать миру, что заслуживает в этой жизни большего?
И тут на нее снизошло просветление, такое же пронзительное, как боль от утраты Шарлотты. Николас никогда не пытался обидеть ее. В тот день, когда они виделись в последний раз и были близки, она увидела в его глазах окончательное, убийственное признание того, что им никогда не быть вместе, потому что им не дано отказаться от прошлого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82