– Ах, Анна Николаевна, он мне так неприятен. Не знаю почему, но он внушает мне отвращение.
Ростовская покачала головой.
– Вы неправы, крошка моя. Отвращение ваше – это остаток любви к Масалитинову, которую надо вырвать с корнем. Говоря правду, при матери Адам был много симпатичнее; у него было больше прелести и добродушия во взгляде и обращении. Но все это мелочи, вызванные, может быть, переменой настроения и чувств. Подумайте хорошенько, милая, прежде, чем примете решение. Имеете ли вы право отказаться от такой блестящей партии? Адам – красив, прекрасно воспитан и образован, а кроме того, – миллионер. Брак вернет вам все, что вы утратили; да не только вам, но и вашей матери. Он обеспечит будущность сестры и брата, потому что Адам добр и великодушен. Примите все это в соображение, Надя. Легко говорить про честную, трудолюбивую «бедность», легко идеализировать ее вместе с удовольствием зарабатывать самому хлеб; но как тяжел этот кусок трудового хлеба и как дорого стоит каждая пара перчаток или башмаков, купленных такой ценой!..
Работать без передышки, терзаться постоянной мыслью о необходимости добыть деньги на все мелочные, а между тем необходимые нужды в хозяйстве, какая это пытка! Да, тянуть вечно лямку, быть рабой труда, который старит раньше времени, сжигает на медленном огне, истощает силы, отравляет счастье жизни, парализует все стремления и превращает интеллигентного человека в автомата, который перестает даже желать что-либо, потому что крылья подрезаны – это очень тяжелая участь! Я знавала много таких тружеников: художников, музыкантов, литераторов, людей одаренных, а кончалось тем, что они ненавидели свой талант, впадали в мрачный маразм и потому только, что… приходилось жить этим талантом.
Не смотрите так удивленно и не смущайтесь, Надя; то, что я говорю – горькая истина. Разменивать ежедневно талант на гроши ради насущной нужды, которая непрерывно терзает, как отвратительный призрак, и уничтожает одаренного этой священной искрой человека, – это ужасно. А как часто такой человек гибнет, не будучи более в состоянии работать. Но если такова, зачастую, участь гения, что же сказать про обыкновенного работника, того несчастного, которого всякий эксплуатирует и сосет до последней капли крови? Взгляните на бедных тружеников в конторах, редакциях и т. д., скудно оплачиваемых и под гнетом страха, потеряв место, очутиться на улице. Толпа равнодушна и жестока, дитя мое; она восхищается и упивается произведениями таланта, не думая даже о том, что все эти красоты созданы потом и кровью, не подозревая всех внутренних бурь, всех обманутых надежд, всей борьбы человеческого сердца. Все любуются и восхищаются, а никто не подумает узнать, не нужна ли автору предмета всеобщего восторга помощь и поддержка? А уж мимо простых безработных тружеников, умирающих с голода в трущобе, проходят мимо, даже не глядя на них.
Я так говорю, Надя, потому, что все это знаю на опыте. Прежде чем стать богатой, я была очень бедна и работала из-за куска насущного хлеба. Отцу моему, – учителю музыки и пения, – человеку скромному, честному и доброму, не посчастливилось скопить копейку на черный день, и умер он в нужде, совсем не старым. Мне минуло тогда семнадцать лет, я была старшая в семье, и на меня легла обязанность содержать больную мать и двух маленьких братьев. У меня был чудный голос, и отец обработал его, развивая попутно мое музыкальное дарование. Я пробовала поступить в оперу; но, за отсутствием протекции, меня не приняли и я должна была перебиваться уроками музыки и пения. С утра до вечера, под проливным дождем, в холод и жар бегала я по городу и возвращалась раздраженная, с чувством отвращения и ужаса к своему таланту и знанию. Одиннадцать лет тянулась эта мука, и я не в состоянии высказать, сколько булавочных уколов, надменных взглядов, пренебрежения, наглости и обид всякого сорта выпало на мою долю. Платили мне плохо; не раз и вовсе не платили. Те, от кого зависишь, – собственники так называемых «свободных рабов», не церемонятся эксплуатировать бедного работника; они вполне уверены в своей безнаказанности.
Мне было двадцать восемь лет, когда однажды я пела с благотворительной целью, – бесплатно, конечно, – и меня увидел старик Ростовский. Он восхитился моим голосом и сделал мне предложение. Ему стукнуло пятьдесят восемь, и он очень мало походил на моего героя; но он любил меня и был очень богат. Брак с ним избавлял меня от забот о квартире, платье и, главное, от необходимости бегать во всякую погоду, чтобы слушать завыванье учеников. Я вышла за Ростовского и не пожалела об этом; мы прожили спокойно, и он сделал меня своей единственной наследницей. Вы – почти в таком же положении, Надя, даже в худшем, потому что выросли в роскоши, и еще вопрос, хватит ли вашей энергии на то, чтобы всю жизнь нести бремя тяжелого труда…
Надя слушала с поникшей головой, и по щекам ее катились крупные слезы. Она понимала правоту слов своей покровительницы, внушенных горьким личным опытом. Сама испытав разорение, она понимала, что такое – бедность. Правда, она не любит графа Бельского; но, может быть, в самом деле антипатия к нему – остаток любви к Мишелю, и она наконец привяжется к человеку, который так великодушно дает ей богатство, блестящее положение в свете и возможность улучшить судьбу ее семьи. Опустившись на колени перед Ростовской, она поцеловала ее руку и прошептала:
– Благодарю вас за вашу доброту ко мне, Анна Николаевна, и материнские советы; я решила последовать им. Я понимаю, что каждое ваше слово – истина. И не каждый может пройти, не споткнувшись, весь трудовой путь жизни. Завтра я напишу маме, а если граф сделает мне предложение, я его приму и надеюсь, при добром желании, полюбить его.
– Вот прекрасное, смелое решение, милое дитя, – сказала Анна Николаевна, привлекая ее к себе и целуя. – Наверно, Адам сумеет быть любимым, а для такой, как вы, – красивой и умной девушки, – с помощью Божией, легко будет направлять вашего мужа.
В эту минуту, из густого кустарника, вблизи которого сидели собеседницы, раздался глухой, но отчетливый смех и прервал слова Анны Николаевны. Надя вскочила и так сильно ударила зонтиком по кусту, что с него во все стороны полетели листья и цветы.
– Это, должно быть, сова! – заметила Ростовская. Но вслед за этим из чащи вылетела большая бабочка с темными крыльями и, почти касаясь щеки Нади, села на каменный стол около скамейки. При ярком свете луны Надя разглядела на спинке насекомого изображение мертвой головы. Под влиянием охватившего ее жуткого, неприятного чувства Надя опять ударила зонтиком; а бабочка, избежав удара, взвилась с резким сухим треском, и от нее шел такой сильный фосфорический свет, что она казалась окруженной красноватой дымкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122