– Где? Из озера выловили? – спросил Ведринский, отставляя чашку и вставая, вместе с адмиралом.
– Нет, – ответил дрожавший, как в лихорадке, лакей. – Барыня лежат на лестнице, ведущей к озеру.
– Невозможно! – воскликнул Георгий Львович, бросаясь к указанному месту.
Внизу лестницы и на террасе уже собрались бледные и онемевшие все слуги дома. Взоры всех были устремлены на распростертое, ступеней на десять ниже террасы, тело с запрокинутой головой и вытянутыми руками. Положение тела производило впечатление, как будто Мила хотела спуститься с лестницы и упала в обморок. Кружевной пеньюар был разорван, запачкан тиной, покрыт кровавыми пятнами, и с него струилась вода; на посиневшем и вздутом лице застыло словно выражение страдания и гнева; но она и мертвой все же оставалась красавицей. Взволнованные и опечаленные, Ведринский и адмирал склонились над трупом несчастной жертвы страшных законов, которые преступный отец ее дерзнул нарушать.
С большим трудом удалось Ивану Андреевичу убедить слуг перенести покойную в дом. Те боялись трупа, который, по их словам, только черт мог принести сюда, и только когда увидели, что господа приподняли его, некоторые устыдились и подошли помочь им. Такие же тяжелые сцены повторились в спальне Милы. Служанки отказались обмыть и одеть покойницу, и только ключница взялась за это печальное дело; при этом она открыла на трупе молодой женщины такие же черные пятна, какие видела раньше на теле Маруси. На г-жу Морель смерть Милы произвела ошеломляющее впечатление. Сначала она так отчаянно рыдала и вопила, что походила на безумную; потом она впала в апатию, из которой выходила только для того, чтобы кричать, что хочет уехать из Го – рок, – этого проклятого места, где погибает все любимое ею.
Масалитинов проснулся поздно, расстроенный и видимо больной; известие, что тело Милы нашли на лестнице террасы произвело на него тягостное впечатление. Он тоже объявил, что не останется ни за что в Горках и ночь проведет в церковном доме до похорон, назначенных через день, а затем поместится где-нибудь в окрестностях, пока не приведет в порядок необходимые дела.
Днем Георгий Львович верхом отправился в замок Бельского, чтобы сообщить Наде о происшедшем, а графиня поручила ему передать Масалитинову и г-же Морель предложение поселиться у нее до тех пор, пока они не определят свое будущее местопребывание. Но вечером, за первой панихидой, у г-жи Морель был такой приступ отчаяния, что стали опасаться за ее рассудок и решили немедленно перевезти ее к Наде, пригласив врача.
Погребение Милы и ребенка ознаменовалось неприятным случаем. Одна из свечей упала из подсвечника и воспламенила платье покойницы; с трудом потушили небольшой пожар и переодели тело.
Прямо с кладбища Масалитинов отправился в замок Бельского. Надя приняла его дружески и с опасением заметила, что у него очень дурной вид. Она сообщила ему о болезни г-жи Морель, которую доктор велел уложить в постель. Та бредила, и ей представлялись то Мила, то Красинский, от которых она отбивалась и кричала. Из города уже выписали сестру милосердия. Доктор был еще в замке и собирался уехать только вечером. Но во время обеда Михаил Дмитриевич неожиданно упал в обморок и, осмотрев его, врач заявил, что начинается, по-видимому, в тяжелой форме нервная горячка. Действительно, болезнь усиливалась с невероятной быстротой, и три недели жизнь Масалитинова буквально была на волоске.
Обессилев от хлопот вокруг двух боровшихся со смертью больных, Надя телеграфировала матери, умоляя приехать помочь ей, а также и ради соблюдения приличия. Зоя Иосифовна не замедлила приехать и, с присущей ей добротой, ухаживала за обоими больными, не питая против них злобы за прошедшее.
Однако относительно г-жи Морель все заботы оказались напрасными и апоплексический удар унес ее в могилу. Ровно через три недели после смерти Милы она соединилась в ином мире с той, кого любила, как родную дочь.
Что касается Масалитинова, то его молодой и сильный организм победил болезнь, но доктор сказал, что выздоровление пойдет медленно.
Как только Михаил Дмитриевич оказался вне опасности, Надя уехала в Киев, где надо было свести денежные счеты с наследником графа Адама, – бедным пехотным офицером, служившим на границе и принадлежавшим к младшей, боковой ветви графов Бельских.
Прошло месяца четыре, и все это время Надя с Масалитиновым были заняты приведением в порядок своих дел. Граф Адам, вполне уверенный, что переживет молодую жену, прекрасно выставил себя, назначив Наде миллион рублей. Такое великодушие ничего не стоило ему, так как он не сомневался в словах Фаркача, что жена не протянет более трех лет, а свой «великодушный» дар он получит таким образом обратно.
Но судьба решила иначе; а наследник Бельского, славный, скромный юноша, совершенно подавленный и ослепленный неожиданно выпавшим ему громадным наследством, и не подумал оспаривать у молодой вдовы троюродного брата того, что ей дал муж. Итак, все устроилось миролюбиво, и новый граф Бельский сделался частым гостем в доме Зои Иосифовны.
Как только состояние здоровья позволило, Михаил Дмитриевич поспешил уехать в Киев, потому что даже самая близость Горок была ему невыносима. По завещанию Милы, муж являлся ее единственным наследником, но он ни за что не хотел поселяться в доме, где проживал с Милой, и очень выгодно продал его еврею банкиру, женившему сына. Михаил Дмитриевич чувствовал себя счастливым, а душа его, как и тело, мало-помалу возрождались. Он вышел в отставку, так как физические и нравственные потрясения совершенно расстроили его организм, и ему предписан был продолжительный отдых. Он был обручен с Надей, но это оставалось в тайне до конца официального траура обоих. Теперь он иначе смотрел на свое счастье, и в душе его произошел полный переворот. Он не был уже прежним, самонадеянным «скептиком», потому что видел и ощущал «невидимое», а страшные силы иного мира едва не убили его. Он сделался верующим, с умилением благодаря Бога за свое спасение и за дарованное ему новое счастье. Врачи определили, что для окончательного выздоровления Михаил Дмитриевич должен проводить зимние месяцы на юге, и решено было поселиться в окрестностях Генуи, куда отвезут его адмирал и Георгий Львович, отправлявшиеся затем снова в Индию.
Иван Андреевич и его молодой спутник не покидали своих друзей и деятельно помогали Наде с женихом разбираться в делах. В особенности Масалитинов, по слабости и болезненному состоянию, нуждался в поддержке и помощи в хлопотах по наследству жены. Теперь молодой человек страстно хотел отделаться от Горок до своего отъезда за границу, а Иван Андреевич обещал ему, когда представится случай, показать покупщику имение и сделать запродажную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122