Крачка настороженно повертела головой в разные стороны. Ее встревожили подозрительные звуки, чуждые этому безмолвному миру: поскрипывание уключин и стекающая с весел вода.
С пронзительным криком – «ке-е-е-ке-е-е» – птица взмыла с воды и исчезла. Из тумана выплыла лодка. Птичий крик заставил людей встрепенуться, и они с тревожным вниманием стали озираться вокруг. Сидящий у руля Мирон Шамиль поднял вверх руку, требуя тишины, и выдохшиеся гребцы с облегчением опустили в воду тяжелые весла. Они гребли двадцать часов кряду, без попутного ветра, наскоро подкрепившись салом и глотком водки.
Один из казаков с длинным шестом в руках стоял на носу лодки и воспаленными глазами напряженно вглядывался в пелену густого тумана, стараясь уловить хоть один звук, показывающий, что рядом с ними находятся турецкие лодки. Опять закричала птица, на этот раз вдалеке.
– Что-то ее спугнуло, – сказал тихий голос со скамьи для гребцов. Пугачев, склонив голову на плечо, слушал. Прошло несколько томительных минут, и он тихо приказал:
– Плывем дальше.
Лодка медленно заскользила вперед. Казя лежала на корме под холстиной, закутанная в сырой плащ, со всех сторон окруженная мушкетами, пиками и торбами с провиантом. Она промокла, озябла, а ее ноги, замотанные в лохмотья, болезненно ныли. Ее мысли были такими же тусклыми и бесцветными, как окружающий их лодку туман. От съеденного сала выворачивало живот; дрожа от холода, она с тоской вспомнила теплый и уютный гарем, где она с точностью знала, что с ней произойдет в следующий час. Но все равно ей пришлось бы покинуть Керчь и отправиться вместе с этим отвратительным стариком в Стамбул. Вспомнив, как с ней поступил Диран-бей, Казя ожесточилась. Но можно ли было его винить? С точки зрения правоверного турка, она была всего лишь рабыней, которой можно распоряжаться, как заблагорассудится хозяину.
Лица гребцов не выражали ничего, кроме усталости. Их суровые бородатые лица, казалось, никогда в жизни не освещала улыбка. Была ли она хоть сколько-нибудь лучше этих людей? Только Бог может ответить на это. Впереди была мгла неизвестности. Она плотнее завернулась в плащ и закрыла глаза, убаюканная мерным поскрипыванием уключин. У нее не было будущего. Они будут бесконечно скользить сквозь белесоватый туман, никого не встречая, никуда не стремясь, словно бесшумный корабль-призрак, населенный молчаливыми мертвецами. Она получше укуталась в плащ, чтобы унять внезапную дрожь.
Чья-то рука сжала ее плечо.
– Возьми, – Пугачев накинул поверх нее толстый войлочный плащ. Он сделал это грубо и в то же время удивительно нежно. Казя благодарно кивнула, с трудом раздвинув губы в улыбке.
– Земля рядом, – прошептал он. Его черные глаза дерзко оглядывали ее печальное, изможденное лицо.
«Он совсем молодой, – подумала Казя. – Единственный, кто не носит бороды среди них, и, однако же, безоговорочный вожак этой ватаги».
– Когда выйдем на берег... – начал он, но прервался, увидев жест рулевого, который требовал тишины. Сквозь туман едва слышно пробивался звук моря, лижущего песчаный берег. Казя приподнялась на локте и проследила за взглядом Пугачева, который, подбоченясь, стоял на корме с небрежно надвинутой на один глаз бараньей папахой. Но она ничего не увидела.
– Ежели на берегу турки, – неуверенно пробормотал один из гребцов. Пугачев угрожающим жестом заставил его замолчать.
– Ежели там турки, – откликнулся он, – то-то они пожалеют, что напали на казаков по их дороге домой.
– С пустыми руками, – проворчал кто-то.
– Лучше с пустыми руками, чем с содранной кожей, – отпарировал Пугачев.
Началось сердитое перешептывание. Был близок мятеж – казаки устали, промокли и проголодались, и перспектива возвращения на Дон ни с чем их не прельщала.
– Бабы нас засмеют. Они...
– Тихо! Кто еще молвит хоть слово, получит пулю в башку, – Пугачев рванул из-за пояса пистолет, обводя лодку сузившимися глазами.
– Правь к берегу!
Какое-то мгновение казаки колебались, нерешительно ерзая на скамьях и переглядываясь.
– И верно, чего разгалделись, – тихо сказал Шамиль, – допрежь того как домой вернемся, не след нам вздорить. Яков, мерь глубину.
Яков погрузил в воду длинный шест. Одно за другим медленно поднимались весла.
– Две сажени – и песок. Лодка ползла вперед.
– Сажень.
Весла едва двигались. Протяжно вздыхая, море лизало невидимый берег. Дно лодки заскрипело о гальку, и с резким толчком лодка остановилась.
Казаки закутались в кожухи и улеглись на песчаной дюне среди колючих кустарников. Пугачев не позволил развести костер, и им удалось погреться, лишь выпив несколько глотков водки. Ночной туман пробирал до костей. Казя лежала в полудреме, а кругом раздавался мерный казачий храп. Рядом с нею, раскинув в стороны руки, но не касаясь ее, спал Пугачев. Она слышала, как он вставал среди ночи и уходил в темноту проверять расставленных вокруг бивака дозорных. Дозорные не слышали ничего, кроме крика чаек, а ближе к рассвету в кустарниках начал шелестеть ветерок.
Казя окончательно очнулась ото сна, продрогшая и онемевшая от холода. Ее правая нога распухла. Она была голодна, как никогда в жизни. Пугачев спал как убитый, с головой завернувшись в кожух. Туман почти рассеялся, оставив клочковатую полосу вдоль береговой линии.
Поднялось солнце и уничтожило остатки тумана, превратив море в сверкающую зеркальную гладь. Внезапно у подножия дюны появился казак и быстро побежал к ним, увязая ногами в песке. Он потряс спящего Пугачева, и тот мгновенно открыл глаза, в которых уже не было и следа сна.
– Жуков увидал верховых на востоке. Пугачев вскочил на ноги.
– Скажи Шамилю, пущай подымает казаков. Казак кивнул и со всех ног кинулся к Шамилю, спящему в стороне от остальных.
– Ты, девка, пойдешь со мной.
Казя заковыляла вслед за Пугачевым на холм, где, спрятавшись за кустами, лежал Жуков.
– Вон, – он указал на стайку птиц, кружащуюся в рассветном небе. Казя вспомнила слова Мишки: «...Татар завсегда по птицам упредить можно».
– Видишь?
Казя увидела вереницу маленьких черных точек, а потом первой различила среди них верблюдов.
– У девки глазища, как у орла, – с восхищением пробормотал Жуков.
– Это большой караван, – глаза Пугачева рыскали вокруг холма. – Они пройдут здесь, не иначе, – он указал вниз на тропу, которая проходила между покатых дюн, покрытых густым кустарником. – Зови Шамиля, живо!
Казя слушала, как Пугачев распоряжается. – ...захоронимся, покуда караван не сровняется вон с тем тамариском. Не стрелять, покуда я не стрельну. А до стрельбы дело дойдет, стрелять метко! Каждый выстрел должен валить али татарина, али лошадь. Понятно? Мирон Шамиль кивнул.
– Нас меньше будет, – сказал Пугачев, – да ведь басурманы-то нас к себе в гости не ждут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100