– Очень хорошо вас понимаю, – продолжал он, хотя не понимал ровным счетом ничего.
Впрочем, кое-что Фидлер все-таки понял: эта женщина, добившаяся такого грандиозного успеха, на самом деле довольно уязвима и, похоже, боится чего-то. Чего именно – это ему еще предстояло выяснить. Отказ же Фидлера не огорчил, напротив, обрадовал: ведь, читая книги у Мары, он мог видеть ее гораздо чаще. Он даже рассчитывал на то, что ему посчастливится увидеть святилище, то есть спальню Мары, о которой она упоминала.
– Вы сказали, что за чтением утратили представление о времени, – напомнила Мара. – Я понимаю вас. Потому что тоже потеряла чувство времени, когда была под гипнозом. Вы сказали, что прошло всего два часа, но мне казалось, прошли годы. Это правда. Я как будто прожила всю жизнь Мары… будто это была именно я… – Она смутилась и умолкла.
– Нет, не вы. То была Мара Юинг Тэйт. Вы только представляли себе, что являетесь ею. Вот и все.
Мара отложила вилку и уставилась в свою тарелку.
– Не знаю… Все казалось таким реальным… Но вы говорите, это продолжалось только два часа?
– Альберт Эйнштейн в своей лекции в Принстоне предложил группе первокурсников упрощенное объяснение теории относительности. Он сказал им: «Вы здесь сидите и слушаете болтовню старого человека о высшей математике, и для вас каждая минута – как вечность, но сегодня вечером некоторые из вас будут сидеть в своих машинах на улице и обнимать хорошеньких благоухающих молодых женщин, и два часа покажутся вам мгновением». Понимаете, что он хотел сказать?
Мара рассмеялась:
– Не сомневайтесь. И вы хотите сказать, что нечто подобное произошло со мной?
– Да. Для вас это был чрезвычайно приятный опыт: вы вспомнили все, что знали, что слышали от вашей матери и бабушки или читали в семейных хрониках; но я хочу кое-что добавить об Эйнштейне, вернее, о его теории относительности. По мнению Эйнштейна, оказавшись на борту космического корабля, который мчится почти со скоростью света, вы бы почувствовали, что время останавливается, замедляет свой ход. Даже при скорости девяносто три тысячи миль в секунду – а это всего лишь половина скорости света – ваши часы стали бы отставать на пятнадцать минут в час. При скорости сто шестьдесят три тысячи миль в секунду – а это семь восьмых скорости света – ваши часы отстали бы на полчаса.
– Что-то не очень понятно… И вообще, какое отношение все это имеет ко мне?
Фидлер проглотил нежнейшую креветку и облизал пальцы.
– Теперь подвожу вас к теории относительности Фидлера. Ни один компьютер на свете не может превзойти человеческий мозг, даже самый совершенный из компьютеров. О да, машины молниеносно производят вычисления, но я уверен: если бы удалось задействовать в полной мере возможности человеческого мозга, он не уступил бы любому компьютеру. Более того, превзошел бы его в некоторых отношениях. Даже такой гений, как Эйнштейн, использовал лишь малую долю потенциальных возможностей своего мозга.
А теперь объясню, в чем заключается моя теория. При оперировании сверхвысокими скоростями, я полагаю, мыслительные процессы также должны замедляться по времени. Иными словами, Мара, временем накопления информации в банке вашей памяти можно управлять. Теперь улавливаете связь?
– Да, думаю, я понимаю. И это очень меня заинтриговало. С нетерпением жду нашего следующего сеанса, Макс. Когда вы снова погрузите меня в транс?
Фидлер откинулся на спинку стула, в задумчивости потирая подбородок. У него были опасения насчет следующего сеанса. Он полагал, что прошло слишком мало времени после окончания предыдущего эксперимента.
– Думаю, нам следует немного подождать, прежде чем я снова погружу вас в прошлое. Это весьма рискованная процедура – и для вашего психического здоровья, и для физического. Продолжим лечение обычными средствами в течение нескольких недель.
Губы Мары превратились в узкую малиновую полоску; на лице появилось упрямое выражение; глаза же, до этого серые, стали ярко-синими.
– Но это абсурд! – выпалила она. – Я же с самого начала говорила вам, Макс, что мозгоправ-психоаналитик мне не нужен. Моя голова в порядке. И у меня нет ни малейшего желания лежать здесь и бормотать всякую чушь о разочарованиях в моей сексуальной жизни. Я не какая-нибудь уэстчестерская матрона. К вашему сведению, с сексом у меня полный порядок. И меня никогда и ничто не подавляло, не сдерживало в этом отношении. Если я чего-то хочу, я к этому стремлюсь. И всегда говорю то, что думаю. И делаю только то, что захочу.
Макс вытер губы льняной салфеткой и встал. Его улыбка была неискренней, в голосе звучали нотки раздражения.
– Восхищаюсь вашей откровенностью, Мара. Я не в силах что-либо изменить, но не позволю вам ставить самой себе диагноз, тем более назначать себе лечение.
Мара также поднялась из-за стола. Она невольно сжала кулаки.
– Черт бы вас побрал, Макс! Иногда вы бываете чертовски занудным. Вы меня ужасно раздражаете.
Он уверенно встретил ее гневный взгляд.
– Полагаю, это вы меня раздражаете, мисс Тэйт. И еще раз повторяю: никаких салонных игр до тех пор, пока я не сочту это нужным.
– Но ведь наш эксперимент вовсе не был салонной игрой. Вы ведь и сами так сказали, Макс. О… Макс!
На мгновение ему показалось, что Мара вот-вот разразится слезами, но он ошибся. Она закурила сигарету и отвернулась к окну.
– Я не привыкла выполнять чьи-либо распоряжения.
– Я тоже не привык. Особенно когда кто-нибудь пытается указывать мне, как мне следует вести себя… в профессиональном плане. И знаете ли, эти уэстчестерские матроны, которых вы так презираете, – они, как правило, славные, милые женщины. Они приходят ко мне только потому, что отчаянно нуждаются в помощи. И всегда бывают благодарны, если мне удается помочь им пережить тяжелое для них время. Но я не могу, не стану тратить свое время на такую капризную и испорченную особу, как вы. Прощайте, мисс Тэйт. Я пришлю вам счет по почте. – Фидлер коротко кивнул и повернулся, собираясь уйти. – Провожать меня не надо. Я сам найду выход.
Он направился к двери, но Мара догнала его.
– Макс, пожалуйста, не бросайте меня, – пробормотала она.
Фидлер, однако, не остановился – стал подниматься по ступенькам, ведущим в холл.
– Макс!
Фидлер услышал в ее голосе отчаяние – именно этого он и ожидал.
– Макс, не оставляйте меня. Мне нужна ваша помощь. Нужна! Обещаю вас слушаться, пусть будет все так, как вы хотите. Господи, ну почему я здесь всегда чувствую себя так, будто не вольна в своих поступках?
Он спустился по ступенькам, подошел к Маре и взял ее за руки.
– Никто не может быть абсолютно свободен – ни женщины, ни мужчины, ни вы, ни я. Мы все зависим друг от друга. Мы все нуждаемся друг в друге, чтобы было на кого опереться в трудную минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Впрочем, кое-что Фидлер все-таки понял: эта женщина, добившаяся такого грандиозного успеха, на самом деле довольно уязвима и, похоже, боится чего-то. Чего именно – это ему еще предстояло выяснить. Отказ же Фидлера не огорчил, напротив, обрадовал: ведь, читая книги у Мары, он мог видеть ее гораздо чаще. Он даже рассчитывал на то, что ему посчастливится увидеть святилище, то есть спальню Мары, о которой она упоминала.
– Вы сказали, что за чтением утратили представление о времени, – напомнила Мара. – Я понимаю вас. Потому что тоже потеряла чувство времени, когда была под гипнозом. Вы сказали, что прошло всего два часа, но мне казалось, прошли годы. Это правда. Я как будто прожила всю жизнь Мары… будто это была именно я… – Она смутилась и умолкла.
– Нет, не вы. То была Мара Юинг Тэйт. Вы только представляли себе, что являетесь ею. Вот и все.
Мара отложила вилку и уставилась в свою тарелку.
– Не знаю… Все казалось таким реальным… Но вы говорите, это продолжалось только два часа?
– Альберт Эйнштейн в своей лекции в Принстоне предложил группе первокурсников упрощенное объяснение теории относительности. Он сказал им: «Вы здесь сидите и слушаете болтовню старого человека о высшей математике, и для вас каждая минута – как вечность, но сегодня вечером некоторые из вас будут сидеть в своих машинах на улице и обнимать хорошеньких благоухающих молодых женщин, и два часа покажутся вам мгновением». Понимаете, что он хотел сказать?
Мара рассмеялась:
– Не сомневайтесь. И вы хотите сказать, что нечто подобное произошло со мной?
– Да. Для вас это был чрезвычайно приятный опыт: вы вспомнили все, что знали, что слышали от вашей матери и бабушки или читали в семейных хрониках; но я хочу кое-что добавить об Эйнштейне, вернее, о его теории относительности. По мнению Эйнштейна, оказавшись на борту космического корабля, который мчится почти со скоростью света, вы бы почувствовали, что время останавливается, замедляет свой ход. Даже при скорости девяносто три тысячи миль в секунду – а это всего лишь половина скорости света – ваши часы стали бы отставать на пятнадцать минут в час. При скорости сто шестьдесят три тысячи миль в секунду – а это семь восьмых скорости света – ваши часы отстали бы на полчаса.
– Что-то не очень понятно… И вообще, какое отношение все это имеет ко мне?
Фидлер проглотил нежнейшую креветку и облизал пальцы.
– Теперь подвожу вас к теории относительности Фидлера. Ни один компьютер на свете не может превзойти человеческий мозг, даже самый совершенный из компьютеров. О да, машины молниеносно производят вычисления, но я уверен: если бы удалось задействовать в полной мере возможности человеческого мозга, он не уступил бы любому компьютеру. Более того, превзошел бы его в некоторых отношениях. Даже такой гений, как Эйнштейн, использовал лишь малую долю потенциальных возможностей своего мозга.
А теперь объясню, в чем заключается моя теория. При оперировании сверхвысокими скоростями, я полагаю, мыслительные процессы также должны замедляться по времени. Иными словами, Мара, временем накопления информации в банке вашей памяти можно управлять. Теперь улавливаете связь?
– Да, думаю, я понимаю. И это очень меня заинтриговало. С нетерпением жду нашего следующего сеанса, Макс. Когда вы снова погрузите меня в транс?
Фидлер откинулся на спинку стула, в задумчивости потирая подбородок. У него были опасения насчет следующего сеанса. Он полагал, что прошло слишком мало времени после окончания предыдущего эксперимента.
– Думаю, нам следует немного подождать, прежде чем я снова погружу вас в прошлое. Это весьма рискованная процедура – и для вашего психического здоровья, и для физического. Продолжим лечение обычными средствами в течение нескольких недель.
Губы Мары превратились в узкую малиновую полоску; на лице появилось упрямое выражение; глаза же, до этого серые, стали ярко-синими.
– Но это абсурд! – выпалила она. – Я же с самого начала говорила вам, Макс, что мозгоправ-психоаналитик мне не нужен. Моя голова в порядке. И у меня нет ни малейшего желания лежать здесь и бормотать всякую чушь о разочарованиях в моей сексуальной жизни. Я не какая-нибудь уэстчестерская матрона. К вашему сведению, с сексом у меня полный порядок. И меня никогда и ничто не подавляло, не сдерживало в этом отношении. Если я чего-то хочу, я к этому стремлюсь. И всегда говорю то, что думаю. И делаю только то, что захочу.
Макс вытер губы льняной салфеткой и встал. Его улыбка была неискренней, в голосе звучали нотки раздражения.
– Восхищаюсь вашей откровенностью, Мара. Я не в силах что-либо изменить, но не позволю вам ставить самой себе диагноз, тем более назначать себе лечение.
Мара также поднялась из-за стола. Она невольно сжала кулаки.
– Черт бы вас побрал, Макс! Иногда вы бываете чертовски занудным. Вы меня ужасно раздражаете.
Он уверенно встретил ее гневный взгляд.
– Полагаю, это вы меня раздражаете, мисс Тэйт. И еще раз повторяю: никаких салонных игр до тех пор, пока я не сочту это нужным.
– Но ведь наш эксперимент вовсе не был салонной игрой. Вы ведь и сами так сказали, Макс. О… Макс!
На мгновение ему показалось, что Мара вот-вот разразится слезами, но он ошибся. Она закурила сигарету и отвернулась к окну.
– Я не привыкла выполнять чьи-либо распоряжения.
– Я тоже не привык. Особенно когда кто-нибудь пытается указывать мне, как мне следует вести себя… в профессиональном плане. И знаете ли, эти уэстчестерские матроны, которых вы так презираете, – они, как правило, славные, милые женщины. Они приходят ко мне только потому, что отчаянно нуждаются в помощи. И всегда бывают благодарны, если мне удается помочь им пережить тяжелое для них время. Но я не могу, не стану тратить свое время на такую капризную и испорченную особу, как вы. Прощайте, мисс Тэйт. Я пришлю вам счет по почте. – Фидлер коротко кивнул и повернулся, собираясь уйти. – Провожать меня не надо. Я сам найду выход.
Он направился к двери, но Мара догнала его.
– Макс, пожалуйста, не бросайте меня, – пробормотала она.
Фидлер, однако, не остановился – стал подниматься по ступенькам, ведущим в холл.
– Макс!
Фидлер услышал в ее голосе отчаяние – именно этого он и ожидал.
– Макс, не оставляйте меня. Мне нужна ваша помощь. Нужна! Обещаю вас слушаться, пусть будет все так, как вы хотите. Господи, ну почему я здесь всегда чувствую себя так, будто не вольна в своих поступках?
Он спустился по ступенькам, подошел к Маре и взял ее за руки.
– Никто не может быть абсолютно свободен – ни женщины, ни мужчины, ни вы, ни я. Мы все зависим друг от друга. Мы все нуждаемся друг в друге, чтобы было на кого опереться в трудную минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95