Нет, предметом ее ожидания было нечто иное.
Нечто такое, к чему стремилось ее тело… только она не знала, что именно.
Или, говоря точнее, она не знала почему. Почему она жаждет его прикосновения? Его ласки? Почему она так упорно воскрешает в памяти неповторимый восторг поцелуя, когда его губы прижимаются к ее губам, порождая в ней упоительную панику?
Она беспокойно металась в постели, не находя себе места, и наконец сердито отбросила покрывало. Почему она должна терпеть эту пытку, без конца вспоминая момент, когда он овладел ею? Снова и снова переживала она тот миг и с каждым разом только сильнее терзалась. Пробормотав вслух проклятие, не вполне подобающее леди, она встала с кровати и босиком проследовала до таза с водой, который ей принесли в комнату накануне вечером. Дрожащими руками она ополоснула лицо, потом намочила в тазу кусок полотна и прижала его к полыхающим щекам. Но ни эта мокрая тряпица, ни холодный пол под ногами не остудили разгоряченное тело. Она подозревала, что даже купание в ледяной воде родника не сумело бы притушить огонь, сжигающий ее изнутри.
Она отбросила ткань. Ах, пропади он пропадом, этот мучитель, кипятилась она. отыскивая чистую сорочку и накидывая ее на себя. Это не человек, а сатана, убеждала она неведомо кого, просовывая руки в рукава. Люцифер, вот он кто, клеймила она обидчика, одергивая книзу полы сорочки. Единственный способ отделаться от таких порочных чувств — отделаться от него самого. И чем скорее, тем лучше. Но как? Как?
Именно над этим она ломала голову во время раннего завтрака. Теперь Эрик, наряду с прочими Слугами, получал свою пищу в парадной зале, сидя за тем столом, который был дальше всех от господского возвышения и ближе всех к дверям. Сейчас он тоже находился там, и, несмотря на все благие намерения Розалинды, ее глаза то и дело обращались к нему.
В отличие от большинства слуг, он ел весьма аккуратно. Ножа у него не было, он мог пользоваться только ложкой и собственными пальцами, но, несмотря на это, выглядел более чистым и более благовоспитанным, чем все другие работники, сидевшие с ним за одним столом. Его завтрак состоял из хлеба, сыра, небольшой миски с овсянкой и кружки эля. Розалинда украдкой наблюдала за ним — до тех пор, пока он не кончил есть и не встал из-за стола. Только после этого она поспешно завершила собственную трапезу.
Ей не потребовалось много времени, чтобы раздать слугам указания насчет предстоящих им сегодня работ. В конце концов они были вынуждены смириться с тем, что жизнь в Стенвуде уже никогда не вернется в прежнюю колею. Чистота, благопристойность — вот чего требовала новая хозяйка замка, и всем было ясно, что ради достижения этой цели она сама будет неустанно трудиться и им житья не даст.
Когда Розалинда добралась до своего сада, Эрик уже начал выкорчевывать последнюю из злополучных ив. Тяжелыми садовыми вилами он разрыхлил почву. Затем с помощью изогнутой пластины кованого металла, прикрепленной к концу толстой дубовой палки, начал копать.
Вот он наклонился, вонзил лопату на глубину, вытащил ком земли, выпрямился. Снова и снова повторяя эти движения, он медленно перемещался вокруг разросшегося деревца, а Розалинда как зачарованная стояла и наблюдала за ним. Один из назойливых щенков устремился к ней, он радостно подпрыгивал, повизгивал и терся о ее ноги, требуя внимания. Но хотя Розалинда и снизошла до того, чтобы дружелюбно почесать его между ушами, ее взгляд не отрывался от Эрика.
Окопав дерево со всех сторон, он отложил лопату и оперся спиной о ствол. Однако, увидев Розалинду, тут же выпрямился.
— С добрым утром. Роза, — поздоровался он. Тон приветствия был слишком фамильярным для слуги при разговоре с госпожой. Но Розалинда понимала, что протестовать бесполезно. Он и не подумает менять свои повадки. Очевидно, ему правилось дразнить ее таким способом. Поэтому она ограничилась небрежной улыбкой и прошествовала к грядке многолетних трав, которые она отбирала и пересаживала.
— Хороню спала? — не унимался он. — Да, кстати, ты случайно меня во сне не видела?
— Совсем это было бы некстати, — огрызнулась она, но кровь прилила к щекам Розалинды, когда она подумала, как он близок к истине.
— А мне снилась ты, — сообщил он, когда она бочком проходила мимо него по расчищенной дорожке. — Мне снилось, что ты рядом со мной… подо мной…
— О-о! До чего же ты гнусен, — зашипела она в ужасе, почувствовав, каким жарким пламенем вспыхивает у нее внутри притаившаяся там искорка. — Ты накличешь беду такими недостойными речами!
— А что туг недостойного, если муж желает, чтобы его жена находилась с ним в постели? — возразил он. — И, Роза, можешь не сомневаться, я действительно хочу, чтобы ты находилась в моей постом.
— В твоей постели! В твоей постели? Да у тебя даже тюфяка нет! Куча сена! Много себе позволяешь…
— Да, верно, — перебил он ее, и глаза у него потемнели. — Моя постель действительно очень убога. Это вообще не постель, по правде говоря. И… да, я позволяю себе много — я хочу владеть тем, что мое по праву. По-твоему, я навлекаю на нас беду, говора правду. Вот в этом как раз и состоит наше отличие, милая женушка. Я много себе позволяю — я готов рискнуть многим ради правды, а ты от этой правды убегаешь. Тебя просто коробит от правды!
С этими словами он схватил ее за руку и подтащил под купол свисающих ветвей ивы — здесь они были скрыты от посторонних взглядов. А потом привлек ее к себе почти вплотную.
Розалинда была уверена, что он собирается ее поцеловать. Он держал ее крепко, серые глаза сверкали опасным огнем, а губы оказались угрожающе близко. Она ждала его поцелуя, и каждый удар сердца гулом отзывался в ушах.
Но приняла она совсем не такой поцелуй, какого ожидала. Его губы сначала коснулись ее лба, затем эта ласка повторилась, а потом он прижался виском к ее виску.
— Милая Роза, — шепнул он ей на ухо. — Мое колючая упрямая Роза.
Поддавшись непонятной тревоге, Розалинда безотчетно потянулась к нему, прильнула всем телом… Что-то мучило ее, когда он был рядом. Что-то… как голод. Как необходимость дышать. Рассудок твердил: эта пища отравлена. Вдохнуть этот воздух — значит погибнуть. И, невзирая на все, она хотела его — и не имело значения, чем потом придется расплачиваться. В прежней размеренной жизни ничто не подготовило ее к подобному урагану новых и запретных чувств. Да и не могло подготовить.
Она вдохнула запах пота и земли, которым, казалось, пропитана его одежда, и, сама того не сознавая, прижалась к нему еще теснее, стремясь ощутить на своих губах вкус его поцелуя. Однако он снова удивил ее. Он наклонился, но губы их не встретились. Он тихо проговорил:
— Ты моя, и скоро весь свет узнает об этом.
— Нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Нечто такое, к чему стремилось ее тело… только она не знала, что именно.
Или, говоря точнее, она не знала почему. Почему она жаждет его прикосновения? Его ласки? Почему она так упорно воскрешает в памяти неповторимый восторг поцелуя, когда его губы прижимаются к ее губам, порождая в ней упоительную панику?
Она беспокойно металась в постели, не находя себе места, и наконец сердито отбросила покрывало. Почему она должна терпеть эту пытку, без конца вспоминая момент, когда он овладел ею? Снова и снова переживала она тот миг и с каждым разом только сильнее терзалась. Пробормотав вслух проклятие, не вполне подобающее леди, она встала с кровати и босиком проследовала до таза с водой, который ей принесли в комнату накануне вечером. Дрожащими руками она ополоснула лицо, потом намочила в тазу кусок полотна и прижала его к полыхающим щекам. Но ни эта мокрая тряпица, ни холодный пол под ногами не остудили разгоряченное тело. Она подозревала, что даже купание в ледяной воде родника не сумело бы притушить огонь, сжигающий ее изнутри.
Она отбросила ткань. Ах, пропади он пропадом, этот мучитель, кипятилась она. отыскивая чистую сорочку и накидывая ее на себя. Это не человек, а сатана, убеждала она неведомо кого, просовывая руки в рукава. Люцифер, вот он кто, клеймила она обидчика, одергивая книзу полы сорочки. Единственный способ отделаться от таких порочных чувств — отделаться от него самого. И чем скорее, тем лучше. Но как? Как?
Именно над этим она ломала голову во время раннего завтрака. Теперь Эрик, наряду с прочими Слугами, получал свою пищу в парадной зале, сидя за тем столом, который был дальше всех от господского возвышения и ближе всех к дверям. Сейчас он тоже находился там, и, несмотря на все благие намерения Розалинды, ее глаза то и дело обращались к нему.
В отличие от большинства слуг, он ел весьма аккуратно. Ножа у него не было, он мог пользоваться только ложкой и собственными пальцами, но, несмотря на это, выглядел более чистым и более благовоспитанным, чем все другие работники, сидевшие с ним за одним столом. Его завтрак состоял из хлеба, сыра, небольшой миски с овсянкой и кружки эля. Розалинда украдкой наблюдала за ним — до тех пор, пока он не кончил есть и не встал из-за стола. Только после этого она поспешно завершила собственную трапезу.
Ей не потребовалось много времени, чтобы раздать слугам указания насчет предстоящих им сегодня работ. В конце концов они были вынуждены смириться с тем, что жизнь в Стенвуде уже никогда не вернется в прежнюю колею. Чистота, благопристойность — вот чего требовала новая хозяйка замка, и всем было ясно, что ради достижения этой цели она сама будет неустанно трудиться и им житья не даст.
Когда Розалинда добралась до своего сада, Эрик уже начал выкорчевывать последнюю из злополучных ив. Тяжелыми садовыми вилами он разрыхлил почву. Затем с помощью изогнутой пластины кованого металла, прикрепленной к концу толстой дубовой палки, начал копать.
Вот он наклонился, вонзил лопату на глубину, вытащил ком земли, выпрямился. Снова и снова повторяя эти движения, он медленно перемещался вокруг разросшегося деревца, а Розалинда как зачарованная стояла и наблюдала за ним. Один из назойливых щенков устремился к ней, он радостно подпрыгивал, повизгивал и терся о ее ноги, требуя внимания. Но хотя Розалинда и снизошла до того, чтобы дружелюбно почесать его между ушами, ее взгляд не отрывался от Эрика.
Окопав дерево со всех сторон, он отложил лопату и оперся спиной о ствол. Однако, увидев Розалинду, тут же выпрямился.
— С добрым утром. Роза, — поздоровался он. Тон приветствия был слишком фамильярным для слуги при разговоре с госпожой. Но Розалинда понимала, что протестовать бесполезно. Он и не подумает менять свои повадки. Очевидно, ему правилось дразнить ее таким способом. Поэтому она ограничилась небрежной улыбкой и прошествовала к грядке многолетних трав, которые она отбирала и пересаживала.
— Хороню спала? — не унимался он. — Да, кстати, ты случайно меня во сне не видела?
— Совсем это было бы некстати, — огрызнулась она, но кровь прилила к щекам Розалинды, когда она подумала, как он близок к истине.
— А мне снилась ты, — сообщил он, когда она бочком проходила мимо него по расчищенной дорожке. — Мне снилось, что ты рядом со мной… подо мной…
— О-о! До чего же ты гнусен, — зашипела она в ужасе, почувствовав, каким жарким пламенем вспыхивает у нее внутри притаившаяся там искорка. — Ты накличешь беду такими недостойными речами!
— А что туг недостойного, если муж желает, чтобы его жена находилась с ним в постели? — возразил он. — И, Роза, можешь не сомневаться, я действительно хочу, чтобы ты находилась в моей постом.
— В твоей постели! В твоей постели? Да у тебя даже тюфяка нет! Куча сена! Много себе позволяешь…
— Да, верно, — перебил он ее, и глаза у него потемнели. — Моя постель действительно очень убога. Это вообще не постель, по правде говоря. И… да, я позволяю себе много — я хочу владеть тем, что мое по праву. По-твоему, я навлекаю на нас беду, говора правду. Вот в этом как раз и состоит наше отличие, милая женушка. Я много себе позволяю — я готов рискнуть многим ради правды, а ты от этой правды убегаешь. Тебя просто коробит от правды!
С этими словами он схватил ее за руку и подтащил под купол свисающих ветвей ивы — здесь они были скрыты от посторонних взглядов. А потом привлек ее к себе почти вплотную.
Розалинда была уверена, что он собирается ее поцеловать. Он держал ее крепко, серые глаза сверкали опасным огнем, а губы оказались угрожающе близко. Она ждала его поцелуя, и каждый удар сердца гулом отзывался в ушах.
Но приняла она совсем не такой поцелуй, какого ожидала. Его губы сначала коснулись ее лба, затем эта ласка повторилась, а потом он прижался виском к ее виску.
— Милая Роза, — шепнул он ей на ухо. — Мое колючая упрямая Роза.
Поддавшись непонятной тревоге, Розалинда безотчетно потянулась к нему, прильнула всем телом… Что-то мучило ее, когда он был рядом. Что-то… как голод. Как необходимость дышать. Рассудок твердил: эта пища отравлена. Вдохнуть этот воздух — значит погибнуть. И, невзирая на все, она хотела его — и не имело значения, чем потом придется расплачиваться. В прежней размеренной жизни ничто не подготовило ее к подобному урагану новых и запретных чувств. Да и не могло подготовить.
Она вдохнула запах пота и земли, которым, казалось, пропитана его одежда, и, сама того не сознавая, прижалась к нему еще теснее, стремясь ощутить на своих губах вкус его поцелуя. Однако он снова удивил ее. Он наклонился, но губы их не встретились. Он тихо проговорил:
— Ты моя, и скоро весь свет узнает об этом.
— Нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112