— Это не супружеские разногласия, — прошипела Розалинда, бросив, однако, испуганный взгляд через плечо в тот конец конюшни, который тонул в темноте. — Это не супружеские разногласия, — повторила она уже тише, но не менее твердо. — Это… это… это чистейшее отвращение!
Она вызывающе смотрела на него: пусть только попробует отрицать, что он не внушает ей отвращение. Какая-то часть ее души твердо стояла на своем, готовая утверждать и доказывать до хрипоты, что он ей по-настоящему отвратителен и противен. Но все тот же слабый голос пробивался через ее оборонительные рубежи и нашептывал, что не все в Эрике так уж сильно ее отталкивает. И отмахиваться от назойливого голоса с каждой минутой становилось все труднее и труднее. Черный Меч был так подавляюще мужествен, он обладал властностью и даром повелевать. Она стояла , перед ним в этом тесном закутке и чувствовала, как заливает ее горячая волна воспоминаний о его пылких объятиях. В довершение всех бед его мысли, казалось, следовали тем же путем: серые неумолимые глаза медленно скользили по ее фигуре, словно запоминая каждый изгиб ее тела. Заключенная, как в броню, в плотное шерстяное платье с высоким воротником, Розалинда чувствовала всю силу его взгляда и не находила от него никакой защиты. Внезапно она ощутила, как обволакивает ее аура его мужского присутствия, и задохнулась от запретных воспоминаний и греховного желания. Их глаза встретились, и в его взгляде она прочла обещание-угрозу того, что будет потом, В паническом страхе она отступила на шаг, понимая только одно: надо спасаться, пока не поздно. Но Черный Меч оказался проворнее. Словно прочитав ее мысли, он быстрым движением схватил Розалинду за руку. Оба флакона с приготовленными ею целебными снадобьями упали на слой соломы между ними. Он взглянул на них, потом поднял глаза.
— О, это для меня? — спросил он с насмешливой галантностью. — Моя лесная нимфа вернулась, чтобы исцелить мои раны? Может ли такое быть? Неужели я вижу перед собой ту самую девушку, которая пожелала подставить меня под кнут? Ах, кровь Христова, как видно, красавица чувствует себя виноватой, если приходит с целебными мазями. — Он потянул ее за руку и привлек поближе к себе, как она ни упиралась. — Это правда, моя дикая роза? Тебя удручает мысль о глубоких следах, которые оставили твои острые шипы?
— Это не моих рук дело, — запротестовала она, безуспешно пытаясь освободиться от его железной хватки. — У меня нет причин, чтобы считать себя виноватой!
Но на самом деле она считала себя виноватой, и к ее немалой досаде он каким-то образом это знал,
— Ты чувствуешь свою вину, — уверенно возразил он. — Но это не более того, что чувствует любая знатная дама. Мужчина рискует жизнью и вечным блаженством, а прекрасная дева рукоплещет и подбодряет его радостными возгласами. И только когда смолкают фанфары и ликованию приходит конец, ее настигает печаль о ранах, которые он получил. — Он резко выпустил ее руку и цинично усмехнулся:
— Что ж, моя прекрасная Роза, ты можешь загладить свою вину.
Он повернулся к ней спиной и распрямил плечи.
— Нанеси бальзам на мои раны. Боюсь, однако, что он будет обжигать сильнее, чем любой кнут.
Первым побуждением Розалинды было немедленно повернуться и удрать. Но вид ужасных красных рубцов, пересекающих его спину, и струпьев запекшейся крови пригвоздил ее к месту. Эти отметины, на которые страшно было смотреть, достались ему из-за нее. Из-за нее он претерпел невыразимые муки и продолжает их терпеть. Несмотря на страх перед ним, несмотря на недоверие к его побуждениям, она не могла оставить его без помощи. Ненависть переплавилась в нестерпимый, удушающий стыд, и слезы набежали на глаза, когда она наконец наклонилась, чтобы поднять упавшие флаконы.
— Мне… мне нужна вода, — прошептала она, обращаясь к этой широкой неподвижной спине. — Я сейчас же вернусь.
Она схватила стоявшее поблизости ведро и умчалась в темноту. Но если Розалинда и рассчитывала найти хоть какое-нибудь утешение в безлюдной ночи, ей пришлось горько разочароваться. Когда она возвратилась с водой в конюшню, в горле стоял комок и сердце билось неровно, правда слезы высохли и руки больше не дрожали.
Черный Меч стоял на том же месте, хотя, на ее взгляд, стоял не так неестественно выпрямившись, как раньше. Однако при ее появлении он снова напрягся, и голос его зазвучал столь же насмешливо.
— Готовы начать, миледи? — спросил он, делая особенно издевательское ударение на последнем слове.
Но Розалинда не вскипела ответным гневом. Она была слишком подавлена трудной задачей, которую сама поставила перед собой, и слишком измучена раскаянием.
— Ты можешь сесть? — неуверенно спросила она. После секундного колебания он уселся на тот же ящик. Спина Черного Меча являла собой поистине устрашающее зрелище. При всех своих талантах целительницы и опыте врачевания, Розалинда так и не научилась справляться с дурнотой, которая накатывала на нее при виде разорванной кожи. Она понимала: сейчас, именно сейчас она обязана преодолеть свой ужас и выполнить все, что положено. Больше всего ее страшило то, что для лечения его ран придется произвести такие действия, от которых сначала ему станет еще больней. Но с этим ничего нельзя было поделать, и, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она приступила к своей миссии.
— Будет больно, — тихо предупредила она, после того как оторвала большой кусок полотна от подола своей сорочки и намочила этот кусок в холодной воде. Затем, стиснув зубы в предвкушении того, что неминуемо должно было последовать, она прижала мокрое полотно к рубцам у него на лопатках. Она почувствовала, как он вздрогнул. У нее самой тоже что-то дрогнуло внутри, и дурнота подкатила к горлу. Но он не издал ни единого звука, и она тоже была обязана держать себя в руках. Бережно касаясь его, она быстро размочила засохшие струпья и смыла их со спины. В какой-то момент ей пришлось опереться рукой на его плечо, и, как ни странно, тепло и твердость этого плеча, которого не коснулся кнут, дали ей силы, чтобы продолжать. Вдоль позвоночника, поверх литых мускулов, она проводила намоченной тканью, смывая кровь, грязь и клочья свисающей кожи. За этим последовало ополаскивание чистой водой, и наконец она осторожно нанесла бальзам на раны и рубцы, ощущая, как размягчается и тает мазь, согреваемая теплом его кожи. Только когда Розалинда благополучно завершила свою миссию, напряжение хоть немного отпустило ее, и, должно быть, он это почувствовал.
— Хорошо сработано, миледи, — тихим и слегка охрипшим голосом похвалил он ее. — Но знаете ли вы, что легчайшее прикосновение пальцев прекрасной девушки может оказаться куда более мучительной пыткой для мужчины, чем самое суровое бичевание?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112