Впрочем, в хижине было довольно чисто. И тепло.
Она слышала, как сэр Корбетт заложил дверь на засов, а потом вздрогнула, когда он еще передвинул тяжелый сундук и загородил им дверь. Затем он уселся на сундук, вытянув вперед длинные ноги, откинулся назад, опершись спиной на дверь, и принялся разглядывать Лиллиану.
Ей совсем не понравилась его довольная улыбка, потому что в этой улыбке не было ни грана теплоты. Но и вынести это затянувшееся молчание она не могла.
— Теперь станете придумывать, как бы отомстить мне, сэр рыцарь? — спросила она самым храбрым тоном, на какой была способна. — Будете мне угрожать, и обвинять, и бить меня? — Она заносчиво вскинула голову, прекрасно понимая, что сейчас, промокшая и перемазанная, она выглядит в этой высокомерной позе просто смехотворно. Но она — леди Лиллиана Оррик, напомнила она себе. Дочь доблестного лорда Бартона. Ей не подобает пресмыкаться, как бы ни была велика грозящая ей опасность. Сэр Корбетт сегодня уже довел ее до слез. Больше это не должно повториться.
— Что-то не похоже, что брань или даже побои сделают тебя послушной женой. — Он пожал плечами, словно эта тема совсем не занимала его, и глаза Лиллианы расширились от изумления. — Сейчас я придумываю, как бы согреться, — продолжал он.
С этими словами он стащил сперва один сапог, а потом другой. Затем снял намокшую тунику и перекинул ее через скамью, чтобы она просохла. А потом взглянул на Лиллиану:
— Если ты думаешь отвертеться от нашего брака, подхватив смертельную простуду или лихорадку, так я клянусь, что это тебе не удастся. Точно так же, как не удались и другие твои попытки расстроить мои планы. А теперь сними свои мокрые наряды. Быстро! — добавил он, видя, что она не торопится повиноваться.
— Это не… это не… это непристойно… — еле выдавила из себя Лиллиана.
— Прежде чем кончится завтрашний день, мы будем обвенчаны. Не вижу, почему…
— Нет! — закричала она, вскочив на ноги. — Помолвлены, женаты… не в этом дело. Я бы с радостью скинула эти мокрые тряпки, будь я одна. Но не в вашем присутствии. Никогда!..
Она не могла знать, что он ответит на эти слова. Но он поднялся со своего импровизированного кресла с такой решимостью во взгляде, что у нее не осталось никаких сомнений в его намерении. Прежде чем она успела собраться с мыслями, он взял ее за обе руки. Его лицо было совсем близко.
— Ты так ничего и не поняла, женщина? Ты никогда не победишь, идя против меня. Хоть бранись, хоть дерись — исход предрешен.
В этот момент Лиллиане открылась чудовищная правда этих слов. Разве не убедил он ее отца выполнить условия их давнего брачного договора, несмотря на все ее мольбы? Разве не отыскал он ее, когда, по всем доводам рассудка, гроза должна была задержать его?
А теперь, запертая в этой маленькой хижине вместе с ним, как могла она ему помешать, если он решил, что ей следует снять платье?
Она отвернулась, не в силах вынести его упорный взгляд, и внезапный озноб пробежал по всему ее телу. Она почувствовала, что в продолжение всего этого вечера ей еще не было так холодно, как сейчас даже зубы у нее застучали. Но когда он ослабил свою хватку, она вдруг почувствовала, какими удивительно горячими были его руки. Она ощущала тепло там, где он касался ее кожи, тогда как все остальное тело обволакивал ужасный холод.
Лиллиана вырвалась от него — и он не стал ее удерживать. Он знал, что победил. Опять.
Она попробовала снять свое изодранное платье, но, не выдержав упорного взгляда Корбетта, повернулась к нему спиной. Шнурки по бокам намокли так, что ей не удавалось развязать узелки. Шнуровка никак не хотела распускаться, и это даже принесло Лиллиане какое-то злобное удовлетворение. Она взглянула на него, и, как видно, он успел уловить в ее глазах какую-то тень торжества. Впрочем, от удовлетворения не осталось и следа, когда он вытащил из ножен, висевших у него на оружейном поясе, длинный обоюдоострый кинжал. Понадобилась вся сила ее воли, чтобы не кинуться прочь от него, когда он приблизился к ней.
Она стояла прямая, как статуя, предоставив ему заняться шнурками у нее на боку. Он опустился на одно колено, его склоненная голова находилась ниже груди Лиллианы. Когда он подсунул палец под шнуровку и слегка оттянул ее, чтобы должным образом направить лезвие, Лиллиана задержала дыхание. Опять это поразительное тепло.
Потом он повернул ее к себе другим боком.
— Ты всегда сможешь заменить шнурки, — сказал он спокойно.
— Платье все равно испорчено, — возразила Лиллиана, с трудом шевеля посиневшими губами.
Еще одно ловкое движение его руки — и последний узелок был срезан. Тогда он поднял голову и взглянул ей в лицо.
В тесной хижине, освещаемой лишь пляшущим пламенем очага, он выглядел совсем не так, как раньше. Может быть все дело было в отсутствии его темной туники. В белом подкольчужнике он казался не менее огромным, но почему-то менее устрашающим. А может быть, это было из-за золотых бликов света на его волосах, черных, как вороново крыло. А может быть, все объяснялось одним: просто он, стоя на колене, смотрел на нее снизу вверх, а не сверху вниз как обычно.
Впрочем, какова бы ни была причина, Лиллиана почувствовала в нем перемену. Но и это тоже испугало ее. Она не хотела, чтобы ее чувства к этому человеку хоть ненамного смягчились. Он был ее врагом, и оттого, что он имел права на ее руку, не переставал быть врагом.
Она попробовала отступить назад, но у него были другие планы. Мягким движением он захватил одной рукой почти всю ширину ее юбки. Юбка натянулась вокруг ног Лиллианы так туго, что было невозможно сделать ни единого шага. А между тем его свободная рука отыскала у нее на талии небольшой просвет, — там, где разошлась шнуровка. У Лиллианы прервалось дыхание.
Она взглянула на него, и в глаза ей бросились почему-то его рассеченная бровь, сверкающая чернота волос и аура сдержанной силы, которая была ему так свойственна.
Он рывком подтянул Лиллиану к себе, не спуская с нее внимательного взгляда. Потом его пальцы скользнули в отверстие на боку платья, и Лиллиана вздрогнула от этого легкого, но властного прикосновения.
Его рука была так горяча; она прожигала Лиллиану своей дерзкой лаской и отнимала у нее даже способность шевелиться. И все же она сознавала, что это безумие — вот так стоять и даже не пытаться вырваться. Она потянулась рукой к его запястью, решив отстранить его от себя. Но как только ее тонкие пальцы обхватили его запястье, она поняла, что ничего у нее не получится. Он уберет руки с ее талии только тогда, когда сам того пожелает. Не раньше.
Сердце Лиллианы мучительно билось в груди; как завороженная, она глядела прямо ему в глаза.
Разжав руку, удерживавшую юбку, Корбетт поднялся на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Она слышала, как сэр Корбетт заложил дверь на засов, а потом вздрогнула, когда он еще передвинул тяжелый сундук и загородил им дверь. Затем он уселся на сундук, вытянув вперед длинные ноги, откинулся назад, опершись спиной на дверь, и принялся разглядывать Лиллиану.
Ей совсем не понравилась его довольная улыбка, потому что в этой улыбке не было ни грана теплоты. Но и вынести это затянувшееся молчание она не могла.
— Теперь станете придумывать, как бы отомстить мне, сэр рыцарь? — спросила она самым храбрым тоном, на какой была способна. — Будете мне угрожать, и обвинять, и бить меня? — Она заносчиво вскинула голову, прекрасно понимая, что сейчас, промокшая и перемазанная, она выглядит в этой высокомерной позе просто смехотворно. Но она — леди Лиллиана Оррик, напомнила она себе. Дочь доблестного лорда Бартона. Ей не подобает пресмыкаться, как бы ни была велика грозящая ей опасность. Сэр Корбетт сегодня уже довел ее до слез. Больше это не должно повториться.
— Что-то не похоже, что брань или даже побои сделают тебя послушной женой. — Он пожал плечами, словно эта тема совсем не занимала его, и глаза Лиллианы расширились от изумления. — Сейчас я придумываю, как бы согреться, — продолжал он.
С этими словами он стащил сперва один сапог, а потом другой. Затем снял намокшую тунику и перекинул ее через скамью, чтобы она просохла. А потом взглянул на Лиллиану:
— Если ты думаешь отвертеться от нашего брака, подхватив смертельную простуду или лихорадку, так я клянусь, что это тебе не удастся. Точно так же, как не удались и другие твои попытки расстроить мои планы. А теперь сними свои мокрые наряды. Быстро! — добавил он, видя, что она не торопится повиноваться.
— Это не… это не… это непристойно… — еле выдавила из себя Лиллиана.
— Прежде чем кончится завтрашний день, мы будем обвенчаны. Не вижу, почему…
— Нет! — закричала она, вскочив на ноги. — Помолвлены, женаты… не в этом дело. Я бы с радостью скинула эти мокрые тряпки, будь я одна. Но не в вашем присутствии. Никогда!..
Она не могла знать, что он ответит на эти слова. Но он поднялся со своего импровизированного кресла с такой решимостью во взгляде, что у нее не осталось никаких сомнений в его намерении. Прежде чем она успела собраться с мыслями, он взял ее за обе руки. Его лицо было совсем близко.
— Ты так ничего и не поняла, женщина? Ты никогда не победишь, идя против меня. Хоть бранись, хоть дерись — исход предрешен.
В этот момент Лиллиане открылась чудовищная правда этих слов. Разве не убедил он ее отца выполнить условия их давнего брачного договора, несмотря на все ее мольбы? Разве не отыскал он ее, когда, по всем доводам рассудка, гроза должна была задержать его?
А теперь, запертая в этой маленькой хижине вместе с ним, как могла она ему помешать, если он решил, что ей следует снять платье?
Она отвернулась, не в силах вынести его упорный взгляд, и внезапный озноб пробежал по всему ее телу. Она почувствовала, что в продолжение всего этого вечера ей еще не было так холодно, как сейчас даже зубы у нее застучали. Но когда он ослабил свою хватку, она вдруг почувствовала, какими удивительно горячими были его руки. Она ощущала тепло там, где он касался ее кожи, тогда как все остальное тело обволакивал ужасный холод.
Лиллиана вырвалась от него — и он не стал ее удерживать. Он знал, что победил. Опять.
Она попробовала снять свое изодранное платье, но, не выдержав упорного взгляда Корбетта, повернулась к нему спиной. Шнурки по бокам намокли так, что ей не удавалось развязать узелки. Шнуровка никак не хотела распускаться, и это даже принесло Лиллиане какое-то злобное удовлетворение. Она взглянула на него, и, как видно, он успел уловить в ее глазах какую-то тень торжества. Впрочем, от удовлетворения не осталось и следа, когда он вытащил из ножен, висевших у него на оружейном поясе, длинный обоюдоострый кинжал. Понадобилась вся сила ее воли, чтобы не кинуться прочь от него, когда он приблизился к ней.
Она стояла прямая, как статуя, предоставив ему заняться шнурками у нее на боку. Он опустился на одно колено, его склоненная голова находилась ниже груди Лиллианы. Когда он подсунул палец под шнуровку и слегка оттянул ее, чтобы должным образом направить лезвие, Лиллиана задержала дыхание. Опять это поразительное тепло.
Потом он повернул ее к себе другим боком.
— Ты всегда сможешь заменить шнурки, — сказал он спокойно.
— Платье все равно испорчено, — возразила Лиллиана, с трудом шевеля посиневшими губами.
Еще одно ловкое движение его руки — и последний узелок был срезан. Тогда он поднял голову и взглянул ей в лицо.
В тесной хижине, освещаемой лишь пляшущим пламенем очага, он выглядел совсем не так, как раньше. Может быть все дело было в отсутствии его темной туники. В белом подкольчужнике он казался не менее огромным, но почему-то менее устрашающим. А может быть, это было из-за золотых бликов света на его волосах, черных, как вороново крыло. А может быть, все объяснялось одним: просто он, стоя на колене, смотрел на нее снизу вверх, а не сверху вниз как обычно.
Впрочем, какова бы ни была причина, Лиллиана почувствовала в нем перемену. Но и это тоже испугало ее. Она не хотела, чтобы ее чувства к этому человеку хоть ненамного смягчились. Он был ее врагом, и оттого, что он имел права на ее руку, не переставал быть врагом.
Она попробовала отступить назад, но у него были другие планы. Мягким движением он захватил одной рукой почти всю ширину ее юбки. Юбка натянулась вокруг ног Лиллианы так туго, что было невозможно сделать ни единого шага. А между тем его свободная рука отыскала у нее на талии небольшой просвет, — там, где разошлась шнуровка. У Лиллианы прервалось дыхание.
Она взглянула на него, и в глаза ей бросились почему-то его рассеченная бровь, сверкающая чернота волос и аура сдержанной силы, которая была ему так свойственна.
Он рывком подтянул Лиллиану к себе, не спуская с нее внимательного взгляда. Потом его пальцы скользнули в отверстие на боку платья, и Лиллиана вздрогнула от этого легкого, но властного прикосновения.
Его рука была так горяча; она прожигала Лиллиану своей дерзкой лаской и отнимала у нее даже способность шевелиться. И все же она сознавала, что это безумие — вот так стоять и даже не пытаться вырваться. Она потянулась рукой к его запястью, решив отстранить его от себя. Но как только ее тонкие пальцы обхватили его запястье, она поняла, что ничего у нее не получится. Он уберет руки с ее талии только тогда, когда сам того пожелает. Не раньше.
Сердце Лиллианы мучительно билось в груди; как завороженная, она глядела прямо ему в глаза.
Разжав руку, удерживавшую юбку, Корбетт поднялся на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97