Тяжелая рука стиснула плечо невольницы, потом по-хозяйски легла на грудь. Эмин наслаждался дрожью ее тела. Глаза девушки были широко раскрыты, губы крепко сжаты, на лице застыло выражение смешанной с отчаянием внутренней силы.
Асфандияр-ага глубоко вздохнул и восхищенно покачал головой: как же хороша она была сейчас, с рассыпавшимися по подушкам волосами, пылающим страстной ненавистью лицом и изящным телом, в это мгновение похожим на туго натянутую струну! Эмин распустил завязки шаровар Мадины, и его рука властно коснулась спрятанной под ними горячей и нежной плоти.
– Потом ты сама придешь ко мне на ложе и, как другие женщины, будешь умолять, чтобы я взял тебя!
– Никогда!
Внезапно в душе Мадины всколыхнулись с трудом сдерживаемые чувства, напряжение отпустило и прорвалось наружу волной бурной ненависти. Она изогнулась, быстро нашарила на ковре кинжал и, не дрогнув, вонзила его в грудь Асфандияр-аги. Тот страшно закричал, а девушка вскочила с ложа, схватила одежду и бросилась бежать. Ее схватили в коридоре, заломили руки, заткнули рот.
В доме начался переполох. Эмин хриплым голосом звал на помощь. Прибежали слуги, послали за хакимом. К счастью, рана оказалась не смертельной, хотя и опасной. Врач обработал порез и хотел дать эмину опия, но тот воспротивился:
– Подожди. Сначала я должен распорядиться об одном деле. Позови моего слугу и оставь нас одних.
Вошел Орхан, человек, готовый и способный выполнить любое поручение эмина. Асфандияр-ага сказал:
– Мне не нужна эта девчонка, я не хочу о ней вспоминать. Сделай так, чтобы она больше никогда не увидела солнца.
Орхан поклонился.
– Прикажете задушить? – Эмин поморщился.
– Слишком просто. Свяжи, зашей в мешок и выброси в море. И не забудь положить туда что-нибудь тяжелое.
– Не забуду, господин.
– Сделай это прямо сейчас. Возьми с собой Мусу. И смотрите, без разговоров! Будьте осторожны, чтобы никто не заметил.
Орхан еще раз поклонился и вышел. Ему был понятен замысел господина. Девчонка должна понять, что с ней сделают, и пережить ужас ожидания страшной гибели. Слуги не испытывали к Мадине враждебных чувств, но она столь неистово вырывалась, царапалась и кусалась, что они поневоле разозлились, избили девушку и крепко связали ей руки и ноги. Затолкав Мадину в мешок, они не забыли положить в него увесистый камень. Потом тихо вышли со своей ношей за ворота дома.
Мадина чувствовала, что вот-вот задохнется, она была вся в поту и извивалась как могла, пока не получила удар, от которого у нее перехватило дыхание. После этого она перестала сопротивляться и замерла, положившись на волю судьбы.
Глава VI
Мансур вернулся в казарму. Он был в бешенстве и в то же время не мог ничего сделать, поскольку понимал: ему не под силу изменить себя и свое сердце, внезапно ставшее совершенно иным, чем прежде.
А может, оно и было таким, просто он об этом не знал? Как не знал о том, где родился, кем были его родители. Он ничего не помнил, потому что был слишком мал, когда его разлучили с ними. Из него, как из глины, жестокие руки вылепили другого человека с новой судьбой. Его никогда не учили жалеть, прощать, любить. Только сражаться и убивать. И лишь сейчас он начал понимать, что это было противоестественно и неправильно.
Мансур сел и закрыл лицо руками, словно желая отгородиться от действительности. Подошел Бекир и положил руку на его плечо.
– Сегодня Джахангир-ага поссорился с эмином, Асфандияр-агой. Говорят, какой-то бешеный янычар пытался отбить черкешенку, которую эмин купил на рынке. Джахангир-ага заявил, что этого не может быть, и стоял на своем до конца. Да, Джахангир-ага суров и строг, но он хороший командир и умеет нас защищать.
– Почему ты всегда обо всем знаешь? – Прошептал Мансур.
– Потому что в этом городе даже камни имеют уши, – невозмутимо ответил Бекир.
– Значит, человек, купивший черкешенку, эмин?
– Именно. Там очень высокие стены, Мансур, и очень хорошая охрана!
– Что же мне делать? – Потерянно произнес янычар.
– Для начала тебе надо пойти и выпить с нами.
Ночные попойки в портовых тавернах и драки с моряками были неотъемлемой частью развлечений воинов янычарского корпуса. Обычно начальство закрывало на это глаза и давало янычарам возможность насладиться свободой и потратить жалованье. Солдаты не привыкли проводить время в бездействии, так пусть лучше истратят свой пыл в пьяных драках, чем устроят очередной бунт!
– Пророк запретил пить вино.
– Пророк запретил многое, но ты многое нарушаешь, просто не задумываешься об этом, – беспечно заметил Бекир и убежденно добавил: – Пусть он судит султанов, кади, эминов и прочих господ, а мы – простые воины, наша жизнь коротка и трудна, и нас можно простить!
В некоторые периоды истории Османской империи янычарский корпус был очагом смут и орудием дворцовых группировок. Мансур согласился – ему хотелось забыться, во что бы то ни стало отбросить навязчивые мысли, скинуть с себя мучительное бремя душевных переживаний.
Солдаты двигались вперед беспорядочной, шумной толпой, бесцеремонно расталкивая прохожих, многие из которых заранее отскакивали в сторону – благо янычар можно было узнать издалека по высоким колпакам, с которых свисали длинные войлочные хвосты. Все побережье Галаты: было застроено большими и маленькими тавернами и кабачками – выбирай любой! А там полно вина, табака и опиума!
Разлившийся над морем закат был великолепен: багрово-красный, пропитавший собой все вокруг, почти безумный в своей ослепительной яркости, он казался почти живым. На лице Мансура играли алые всполохи, но само лицо выглядело неподвижным, неживым. Молодой янычар понимал, что все пропало, он поневоле упустил единственную в жизни возможность приблизиться к тому, чего желал всем сердцем! Он помнил чистый, пламенный взгляд черкешенки: она его не узнала, она испугалась и вместе с тем понадеялась и поверила!
В таверне было много матросов; увидев воинов великого султана, они нехотя потеснились. Янычары еще не напились, потому вели себя мирно. Заказали «лучшее» вино, копченую говядину с чесноком, поджаренную на вертеле баранину и фаршированные рисом виноградные листья. Все это было с поклоном подано на огромном медном подносе. Янычары могли и не заплатить, но хозяину стоило молиться хотя бы о том, чтобы они не разнесли таверну в щепки.
Вопреки мусульманским обычаям, трапеза сопровождалась громкими разговорами и взрывами смеха. Потом, как водится, завязалась драка. Кто-то кого-то задел, кто-то обронил резкое слово. Сначала янычары дрались с матросами в таверне, потом вышли на улицу. Распаленный вином и отчаянием, Мансур сражался яростно и свирепо. Он выплескивал свое бессилие и злость, тогда как другие просто были рады помахать кулаками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Асфандияр-ага глубоко вздохнул и восхищенно покачал головой: как же хороша она была сейчас, с рассыпавшимися по подушкам волосами, пылающим страстной ненавистью лицом и изящным телом, в это мгновение похожим на туго натянутую струну! Эмин распустил завязки шаровар Мадины, и его рука властно коснулась спрятанной под ними горячей и нежной плоти.
– Потом ты сама придешь ко мне на ложе и, как другие женщины, будешь умолять, чтобы я взял тебя!
– Никогда!
Внезапно в душе Мадины всколыхнулись с трудом сдерживаемые чувства, напряжение отпустило и прорвалось наружу волной бурной ненависти. Она изогнулась, быстро нашарила на ковре кинжал и, не дрогнув, вонзила его в грудь Асфандияр-аги. Тот страшно закричал, а девушка вскочила с ложа, схватила одежду и бросилась бежать. Ее схватили в коридоре, заломили руки, заткнули рот.
В доме начался переполох. Эмин хриплым голосом звал на помощь. Прибежали слуги, послали за хакимом. К счастью, рана оказалась не смертельной, хотя и опасной. Врач обработал порез и хотел дать эмину опия, но тот воспротивился:
– Подожди. Сначала я должен распорядиться об одном деле. Позови моего слугу и оставь нас одних.
Вошел Орхан, человек, готовый и способный выполнить любое поручение эмина. Асфандияр-ага сказал:
– Мне не нужна эта девчонка, я не хочу о ней вспоминать. Сделай так, чтобы она больше никогда не увидела солнца.
Орхан поклонился.
– Прикажете задушить? – Эмин поморщился.
– Слишком просто. Свяжи, зашей в мешок и выброси в море. И не забудь положить туда что-нибудь тяжелое.
– Не забуду, господин.
– Сделай это прямо сейчас. Возьми с собой Мусу. И смотрите, без разговоров! Будьте осторожны, чтобы никто не заметил.
Орхан еще раз поклонился и вышел. Ему был понятен замысел господина. Девчонка должна понять, что с ней сделают, и пережить ужас ожидания страшной гибели. Слуги не испытывали к Мадине враждебных чувств, но она столь неистово вырывалась, царапалась и кусалась, что они поневоле разозлились, избили девушку и крепко связали ей руки и ноги. Затолкав Мадину в мешок, они не забыли положить в него увесистый камень. Потом тихо вышли со своей ношей за ворота дома.
Мадина чувствовала, что вот-вот задохнется, она была вся в поту и извивалась как могла, пока не получила удар, от которого у нее перехватило дыхание. После этого она перестала сопротивляться и замерла, положившись на волю судьбы.
Глава VI
Мансур вернулся в казарму. Он был в бешенстве и в то же время не мог ничего сделать, поскольку понимал: ему не под силу изменить себя и свое сердце, внезапно ставшее совершенно иным, чем прежде.
А может, оно и было таким, просто он об этом не знал? Как не знал о том, где родился, кем были его родители. Он ничего не помнил, потому что был слишком мал, когда его разлучили с ними. Из него, как из глины, жестокие руки вылепили другого человека с новой судьбой. Его никогда не учили жалеть, прощать, любить. Только сражаться и убивать. И лишь сейчас он начал понимать, что это было противоестественно и неправильно.
Мансур сел и закрыл лицо руками, словно желая отгородиться от действительности. Подошел Бекир и положил руку на его плечо.
– Сегодня Джахангир-ага поссорился с эмином, Асфандияр-агой. Говорят, какой-то бешеный янычар пытался отбить черкешенку, которую эмин купил на рынке. Джахангир-ага заявил, что этого не может быть, и стоял на своем до конца. Да, Джахангир-ага суров и строг, но он хороший командир и умеет нас защищать.
– Почему ты всегда обо всем знаешь? – Прошептал Мансур.
– Потому что в этом городе даже камни имеют уши, – невозмутимо ответил Бекир.
– Значит, человек, купивший черкешенку, эмин?
– Именно. Там очень высокие стены, Мансур, и очень хорошая охрана!
– Что же мне делать? – Потерянно произнес янычар.
– Для начала тебе надо пойти и выпить с нами.
Ночные попойки в портовых тавернах и драки с моряками были неотъемлемой частью развлечений воинов янычарского корпуса. Обычно начальство закрывало на это глаза и давало янычарам возможность насладиться свободой и потратить жалованье. Солдаты не привыкли проводить время в бездействии, так пусть лучше истратят свой пыл в пьяных драках, чем устроят очередной бунт!
– Пророк запретил пить вино.
– Пророк запретил многое, но ты многое нарушаешь, просто не задумываешься об этом, – беспечно заметил Бекир и убежденно добавил: – Пусть он судит султанов, кади, эминов и прочих господ, а мы – простые воины, наша жизнь коротка и трудна, и нас можно простить!
В некоторые периоды истории Османской империи янычарский корпус был очагом смут и орудием дворцовых группировок. Мансур согласился – ему хотелось забыться, во что бы то ни стало отбросить навязчивые мысли, скинуть с себя мучительное бремя душевных переживаний.
Солдаты двигались вперед беспорядочной, шумной толпой, бесцеремонно расталкивая прохожих, многие из которых заранее отскакивали в сторону – благо янычар можно было узнать издалека по высоким колпакам, с которых свисали длинные войлочные хвосты. Все побережье Галаты: было застроено большими и маленькими тавернами и кабачками – выбирай любой! А там полно вина, табака и опиума!
Разлившийся над морем закат был великолепен: багрово-красный, пропитавший собой все вокруг, почти безумный в своей ослепительной яркости, он казался почти живым. На лице Мансура играли алые всполохи, но само лицо выглядело неподвижным, неживым. Молодой янычар понимал, что все пропало, он поневоле упустил единственную в жизни возможность приблизиться к тому, чего желал всем сердцем! Он помнил чистый, пламенный взгляд черкешенки: она его не узнала, она испугалась и вместе с тем понадеялась и поверила!
В таверне было много матросов; увидев воинов великого султана, они нехотя потеснились. Янычары еще не напились, потому вели себя мирно. Заказали «лучшее» вино, копченую говядину с чесноком, поджаренную на вертеле баранину и фаршированные рисом виноградные листья. Все это было с поклоном подано на огромном медном подносе. Янычары могли и не заплатить, но хозяину стоило молиться хотя бы о том, чтобы они не разнесли таверну в щепки.
Вопреки мусульманским обычаям, трапеза сопровождалась громкими разговорами и взрывами смеха. Потом, как водится, завязалась драка. Кто-то кого-то задел, кто-то обронил резкое слово. Сначала янычары дрались с матросами в таверне, потом вышли на улицу. Распаленный вином и отчаянием, Мансур сражался яростно и свирепо. Он выплескивал свое бессилие и злость, тогда как другие просто были рады помахать кулаками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58