Он отпил большой глоток пива и вытер пену с усов.
— Скажи, как мне лучше служить моему господину — Императору.
Весь вечер, пока он дожидался возможности поговорить наедине с римским посланцем, Аурелиус представлял себе бурные с ним объяснения — посланник будет циничным, но монах с помощью Христа выкажет полное презрение ненужной дипломатии.
Он сочинил в уме сложный характер Тентиуса, как у действующего лица в пьесе.
Наконец поздно вечером он нашел Тентиуса одного в углу у очага, с удовольствием пьющего германское пиво. Монах придвинул к нему ближе стул и сел рядом.
— Ну, друг соотечественник, — сказал Тентиус и подвинулся к нему. Аурелиус был поражен его дружелюбием и смутился.
Германцы уже улеглись спать или собирались сделать это и не обращали внимания на двух римлян. Аурелиус оглядел комнату. Деревянные стены вокруг них источали смолу и пахли лесом. Тепло очага смешивалось и охлаждалось сквозняком, тянущим сквозь щели в полу.
— Как вы очутились среди наших друзей варваров? — спросил монаха Тентиус. — И как вам среди них живется?
— Хорошо. Тентиус почесал нос.
— Да, они — христиане, но из тех, что поддерживают арийскую ересь.
— Я не был среди христиан, — ответил ему монах. — Я провел последние несколько месяцев среди хунну.
— Неужели? — глаза у Тентиуса широко раскрылись. — Это же невспаханная целина. Вам удалось кого-либо обратить в христианство?
— Нет.
Тентиус жестом показал, как он ему сочувствует. Они помолчали. Аурелиус поднял голову и заговорил, пытаясь повлиять на посланца.
— Вы христианин?
— Конечно.
— Тогда как понять ваши функции здесь?
— Что вы хотите сказать?
— Вы же не станете отрицать, что пытаетесь убедить короля гепидов, чтобы он атаковал гуннов?
Тентиус улыбнулся.
— Конечно, я ничего не стану отрицать. Гунны не являются христианами, и они угрожают христианской империи. И с ними необходимо окончательно расправиться. Вы считаете мои действия неправильными?
— Убийство противоречит законам божьим.
Аурелиус подумал, что даже самому себе он кажется высокопарным. Римлянин прикрыл глаза.
— Да. Но философские проблемы можно найти абсолютно во всем. Моя цель состоит в службе императору. Нам следует сломить гуннов, чтобы принести добро Риму, а философию я оставляю людям, которые должны ею заниматься по роду своей деятельности.
Аурелиус набрал воздух в легкие и потом медленно его выдохнул. Он ожидал встретить сопротивление, а нашел полное отсутствие интереса. Тентиус продолжал глотками отпивать пиво, и при каждом глотке он делал гримасу. Аурелиус сказал:
— Вам не нравится пиво, но у них есть вино. Тентиус отставил чашу.
— Мне было приказано, чтобы я старался хвалить их обычаи.
Он снова закрыл глаза. Монах хотел спросить его, почему он должен служить императору, но заранее знал, какие он получит ответы. Он вспомнил о Трубаче, и ему стало очень грустно, и перехватило дыхание. Да и что он мог сказать?! Он покрепче запахнул на себе сутану, чтобы не так сильно дуло, и, подобно Тентиусу, скорчился на кресле, ожидая, когда его поведут спать.
Утром Такса уже не было в конюшне. Веревка у кольца была разрезана, и когда Ардарик послал за монахом, ему сказали, что тот исчез. Никто не видел, как они удрали. Дитрик стоял рядом с Ардариком и не сводил глаз с его лица во время расследования побега. Даже когда Ардарик расспрашивал часовых, стоявших на карауле всю ночь у ворот, Дитрик был абсолютно равнодушен.
Никто из караульных не видел ни монаха, ни гунна, и вообще они ничего не видели. И никто из них не признался, что они оставляли свой пост. Ардарик со злостью отослал их прочь и откинулся в кресле. Оно было украшено, как кресло Великого Кагана в Хунгваре. В зале кипела утренняя активность. Слуги ходили взад и вперед. Женщины сидели за ткацкими станками и болтали, не переставая. Дитрик продолжал наблюдать за отцом.
— Ты очень непочтителен, — сказал ему Ардарик. — Кто тебя научил так смотреть на отца, как паршивый гунн?
— Прости, — Дитрик отвел взгляд.
— Наверно, кто-то из них отходил от ворот. Иначе как мог удрать монах? И вообще как он мог вынести Такса? Он — маленький человек и к тому же слабый… Как ты считаешь, мог ли он вынести отсюда человека с покалеченными ногами?
— Нет, — ответил Дитрик. — Но он этого и не делал. Это сделал я.
Ардарик выругался и, наклонившись вперед, схватил Дитрика за руку и притянул к себе.
— Что ты сказал? Ты это сделал? Ты его выпустил? Казалось, он был счастлив, что мог выпустить пар. Он ударил сына по щеке.
— Я донес Такса до реки, — сказал Дитрик. Он вел себя так, будто отец не прикасался к нему. — Монах не мог его тащить. Их лошади оставались там, и поэтому больше я не был им нужен.
Ардарик снова ударил сына. Лицо у него горело от ярости. Рука с силой врезалась в лицо Дитрика, тот повернул голову, чтобы удар был скользящим. Но все равно, ему было очень больно. На щеке осталась яркая горящая метка от руки отца, но казалось, что Дитрик даже не ощутил удара. Он продолжал смотреть в лицо Ардарику. Тот ударил его в третий раз.
— Ты — дурак и сумасшедший! Он отпустил сына.
— Убирайся! И подумай о своих грехах, а потом приходи просить у меня прощение!
Дитрик ничего не ответил, продолжая оставаться в комнате. Ардарик сделал вид, что не замечает его, и Дитрик пошел к двери.
Над головой Такса в горящее небо поднимались белые ветки березы. Ноги ужасно болели, боль накатывала волнами. Когда он вспоминал, как они его схватили, у него от ярости текли слезы. Он узнал двоих германцев — друзей Дитрика. Такс зарылся лицом в землю и крепко сжал зубы.
Монах возвращался, Такс чувствовал его шаги. Они передавались сквозь землю у него под щекой. Такс поднял голову. Было забавно видеть монаха, одетого в одежду хунну. На монахе была куртка и рубашка Такса, и мешковатые штаны хунну. В его руках дымился кусок материи, это был обрывок рясы монаха. Он стал на колени и осторожно снял повязку с ног Такса. Он наложил свежую повязку на ноги Такса именно туда, где было больнее всего.
— Тебе нужно было остаться с ними, — сказал ему Такс.
— Не болтай глупости. Кто бы тогда стал ухаживать за тобой?
Такс об этом не думал. Потом он повернулся, чтобы видеть, что делает монах. Тот складывал использованные повязки. Это все были обрывки его рясы. Такс пробормотал:
— Трубач мог бы мне помочь лучше тебя.
— Я знаю, — ответил ему монах. Он провел рукой по своему худому лицу. — Мне бы хотелось, чтобы он был с нами. Я уверен, что он бы лучше знал, как тебя лечить.
— Трубач знал все на свете.
— Он действительно знал очень много.
В то утро, когда они хоронили шамана, Такса и девушку поймали. Но потом девушка куда-то пропала.
— У нас есть вода?
Монах встал и отошел, Такс его теперь не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Скажи, как мне лучше служить моему господину — Императору.
Весь вечер, пока он дожидался возможности поговорить наедине с римским посланцем, Аурелиус представлял себе бурные с ним объяснения — посланник будет циничным, но монах с помощью Христа выкажет полное презрение ненужной дипломатии.
Он сочинил в уме сложный характер Тентиуса, как у действующего лица в пьесе.
Наконец поздно вечером он нашел Тентиуса одного в углу у очага, с удовольствием пьющего германское пиво. Монах придвинул к нему ближе стул и сел рядом.
— Ну, друг соотечественник, — сказал Тентиус и подвинулся к нему. Аурелиус был поражен его дружелюбием и смутился.
Германцы уже улеглись спать или собирались сделать это и не обращали внимания на двух римлян. Аурелиус оглядел комнату. Деревянные стены вокруг них источали смолу и пахли лесом. Тепло очага смешивалось и охлаждалось сквозняком, тянущим сквозь щели в полу.
— Как вы очутились среди наших друзей варваров? — спросил монаха Тентиус. — И как вам среди них живется?
— Хорошо. Тентиус почесал нос.
— Да, они — христиане, но из тех, что поддерживают арийскую ересь.
— Я не был среди христиан, — ответил ему монах. — Я провел последние несколько месяцев среди хунну.
— Неужели? — глаза у Тентиуса широко раскрылись. — Это же невспаханная целина. Вам удалось кого-либо обратить в христианство?
— Нет.
Тентиус жестом показал, как он ему сочувствует. Они помолчали. Аурелиус поднял голову и заговорил, пытаясь повлиять на посланца.
— Вы христианин?
— Конечно.
— Тогда как понять ваши функции здесь?
— Что вы хотите сказать?
— Вы же не станете отрицать, что пытаетесь убедить короля гепидов, чтобы он атаковал гуннов?
Тентиус улыбнулся.
— Конечно, я ничего не стану отрицать. Гунны не являются христианами, и они угрожают христианской империи. И с ними необходимо окончательно расправиться. Вы считаете мои действия неправильными?
— Убийство противоречит законам божьим.
Аурелиус подумал, что даже самому себе он кажется высокопарным. Римлянин прикрыл глаза.
— Да. Но философские проблемы можно найти абсолютно во всем. Моя цель состоит в службе императору. Нам следует сломить гуннов, чтобы принести добро Риму, а философию я оставляю людям, которые должны ею заниматься по роду своей деятельности.
Аурелиус набрал воздух в легкие и потом медленно его выдохнул. Он ожидал встретить сопротивление, а нашел полное отсутствие интереса. Тентиус продолжал глотками отпивать пиво, и при каждом глотке он делал гримасу. Аурелиус сказал:
— Вам не нравится пиво, но у них есть вино. Тентиус отставил чашу.
— Мне было приказано, чтобы я старался хвалить их обычаи.
Он снова закрыл глаза. Монах хотел спросить его, почему он должен служить императору, но заранее знал, какие он получит ответы. Он вспомнил о Трубаче, и ему стало очень грустно, и перехватило дыхание. Да и что он мог сказать?! Он покрепче запахнул на себе сутану, чтобы не так сильно дуло, и, подобно Тентиусу, скорчился на кресле, ожидая, когда его поведут спать.
Утром Такса уже не было в конюшне. Веревка у кольца была разрезана, и когда Ардарик послал за монахом, ему сказали, что тот исчез. Никто не видел, как они удрали. Дитрик стоял рядом с Ардариком и не сводил глаз с его лица во время расследования побега. Даже когда Ардарик расспрашивал часовых, стоявших на карауле всю ночь у ворот, Дитрик был абсолютно равнодушен.
Никто из караульных не видел ни монаха, ни гунна, и вообще они ничего не видели. И никто из них не признался, что они оставляли свой пост. Ардарик со злостью отослал их прочь и откинулся в кресле. Оно было украшено, как кресло Великого Кагана в Хунгваре. В зале кипела утренняя активность. Слуги ходили взад и вперед. Женщины сидели за ткацкими станками и болтали, не переставая. Дитрик продолжал наблюдать за отцом.
— Ты очень непочтителен, — сказал ему Ардарик. — Кто тебя научил так смотреть на отца, как паршивый гунн?
— Прости, — Дитрик отвел взгляд.
— Наверно, кто-то из них отходил от ворот. Иначе как мог удрать монах? И вообще как он мог вынести Такса? Он — маленький человек и к тому же слабый… Как ты считаешь, мог ли он вынести отсюда человека с покалеченными ногами?
— Нет, — ответил Дитрик. — Но он этого и не делал. Это сделал я.
Ардарик выругался и, наклонившись вперед, схватил Дитрика за руку и притянул к себе.
— Что ты сказал? Ты это сделал? Ты его выпустил? Казалось, он был счастлив, что мог выпустить пар. Он ударил сына по щеке.
— Я донес Такса до реки, — сказал Дитрик. Он вел себя так, будто отец не прикасался к нему. — Монах не мог его тащить. Их лошади оставались там, и поэтому больше я не был им нужен.
Ардарик снова ударил сына. Лицо у него горело от ярости. Рука с силой врезалась в лицо Дитрика, тот повернул голову, чтобы удар был скользящим. Но все равно, ему было очень больно. На щеке осталась яркая горящая метка от руки отца, но казалось, что Дитрик даже не ощутил удара. Он продолжал смотреть в лицо Ардарику. Тот ударил его в третий раз.
— Ты — дурак и сумасшедший! Он отпустил сына.
— Убирайся! И подумай о своих грехах, а потом приходи просить у меня прощение!
Дитрик ничего не ответил, продолжая оставаться в комнате. Ардарик сделал вид, что не замечает его, и Дитрик пошел к двери.
Над головой Такса в горящее небо поднимались белые ветки березы. Ноги ужасно болели, боль накатывала волнами. Когда он вспоминал, как они его схватили, у него от ярости текли слезы. Он узнал двоих германцев — друзей Дитрика. Такс зарылся лицом в землю и крепко сжал зубы.
Монах возвращался, Такс чувствовал его шаги. Они передавались сквозь землю у него под щекой. Такс поднял голову. Было забавно видеть монаха, одетого в одежду хунну. На монахе была куртка и рубашка Такса, и мешковатые штаны хунну. В его руках дымился кусок материи, это был обрывок рясы монаха. Он стал на колени и осторожно снял повязку с ног Такса. Он наложил свежую повязку на ноги Такса именно туда, где было больнее всего.
— Тебе нужно было остаться с ними, — сказал ему Такс.
— Не болтай глупости. Кто бы тогда стал ухаживать за тобой?
Такс об этом не думал. Потом он повернулся, чтобы видеть, что делает монах. Тот складывал использованные повязки. Это все были обрывки его рясы. Такс пробормотал:
— Трубач мог бы мне помочь лучше тебя.
— Я знаю, — ответил ему монах. Он провел рукой по своему худому лицу. — Мне бы хотелось, чтобы он был с нами. Я уверен, что он бы лучше знал, как тебя лечить.
— Трубач знал все на свете.
— Он действительно знал очень много.
В то утро, когда они хоронили шамана, Такса и девушку поймали. Но потом девушка куда-то пропала.
— У нас есть вода?
Монах встал и отошел, Такс его теперь не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68