Аттила уже выезжал так в кругу горящих факелов, но тогда все свидетели были гунны, и он направлялся не к невесте, а к могиле. Когда он ехал к телу своего брата, он думал, как же он сможет оправдать это убийство, как он сможет что-то объяснить этим людям, собравшимся, чтобы судить его.
Но когда он наконец въехал в круг факелов и увидел этих мужчин, которые были все гораздо его старше, неопределенность и неуверенность оставили его. Он стоял перед ними, как стальной кулак, и объяснил, что он убил Бледу и теперь станет их главным вождем. Каган объяснил всем, что Бледа предпочитал римлян и германцев своему собственному народу и хотел освободить императоров от ежегодной дани.
Сейчас Аттила подъехал близко к факелам и увидел Илдико и ее прислужниц, стоявших неподалеку. Она войдет в круг после него, чтобы показать, что она гораздо ниже его рангом. Если бы он был вождем или королем, то они вместе вошли в круг, потому что девушка была дочерью вождя. В ту ночь, когда он стоял перед старейшинами над телом своего брата, он пытался объяснить, какие чувства он испытывает к собственному народу, и ему пришли на ум рассказы старейшин, и тогда он назвался Каганом всех Хунну. Хотя его клан был самым крупным, существовали еще дюжины других, и старейшины начали возмущаться. Их злила узурпация высокого титула больше, чем смерть Бледы. Но они его уже боялись. И никто не сказал, что это святотатство, и титул стал реальностью. Он был Великим Каганом!
Каган остановил коня на краю освещенного пространства и оглянулся. Все смотрели на него. С раннего детства он постоянно чувствовал на себе чужие взгляды, с восхода до заката. Аттила спокойно переводил взгляд с одних на других — ломбардцев, выходцев из Тюрингии, остготов, гепидов, регианов, херулов, аланов, скирианов, квади, сувианов, всех королей, повинующихся его желаниям. Он спешился, не переставая улыбаться, и вместе со своими сыновьями вошел в золотисто-красный круг факелов.
Огромные костры полыхали по обоим берегам реки. Они были сложены высотой в два человеческих роста, чтобы отметить брак Аттилы. Такс, стоя в карауле у ворот частокола, вспоминал, когда каган впервые приказал разводить такие костры. Очень долго хунну считали, что костры были частью брачной церемонии германцев, а кагану были по душе их обычаи. Позже они обнаружили, что германцы считали костры проявлением обычаев хунну.
Такс прислонился к столбу. Он был немного пьян и прислушивался к звукам летней ночи. В помещениях для женщин Крека-хатун и другие жены Аттилы праздновали по-своему. Из окон неслась бешеная музыка труб и барабанов. Яя, ранее ходивший и подсматривавший за ними, сказал, что они плясали. Во дворце никого не оставалось, кроме караульных и парочки рабов внутри дворца.
— Такс, — позвал его снаружи Дитрик. — Ты здесь?
— Да, иди сюда!
Такс спустился по лестнице вниз.
— Ты принес, а?
Дитрик въехал в ворота, везя с собой два огромных кувшина с пивом.
— Мне кажется, что мой отец догадался. Он запер пивоварню. Они уже начали?
Такс покачал головой. Он взял в руки уздечку, и они с Дитриком пошли через двор.
— Не думаю. Если они начнут, то мы тоже будем продолжать пить, не можем же мы оставаться единственными трезвыми на свадьбе!
Они прошли под окнами помещения Креки-хатун и вышли к костру караульных в задней части ограждения. Они могли видеть двигающиеся фигуры женщин сквозь окна, но Такс отвернулся от них. Существовало строгое табу — нельзя было смотреть на танцующих женщин.
— Дитрик, — сказал он приятелю. — Ты должен следить за мной и Монидяком, чтобы мы не перепились!
— Разве это возможно? — улыбнулся Дитрик. Они завернули за угол и пошли к маленькому полю.
Такс засмеялся.
— Надеюсь, что нет. Нам придется охранять комнату кагана и не стоит быть чересчур пьяными.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Константиус уже не первый раз встал, сжимая в кулаках складки белой одежды.
— Вы должны его разбудить. Они ждут.
— Пусть подождут, — ответил Монидяк. Он поставил копье рядом с дверью и облокотился на стену, сложив руки на груди. Такс сидел рядом на полу с другой стороны двери. Он перевел взгляд с Монидяка на Эдеко, который никак не мог решиться. Лоб Эдеко сейчас прорезала удивительно глубокая морщина, он постоянно жевал губами и не сводил глаз с двери кагана.
Константиус мрачно посмотрел на Монидяка и снова устало сел. В маленькой прихожей была только одна скамья.
Эдеко и Константиус тесно прижались на ней, как двое влюбленных.
— Что вы думаете? — спросил Эдеко.
— Я? — переспросил Такс. — Ничего. Она — очень хорошенькая.
Монидяк улыбнулся.
— Мне нравятся более толстые женщины, на них мягче лежать.
— У тебя, братец, — сказал ему Эдеко. — У тебя самого слишком много жира, и он мешает тебе как следует слышать.
Монидяк откинул голову и захохотал. Углы рта Эдеко опустились, будто ему пришла в голову неприятная мысль. Он взглянул на Константиуса.
— Наверно, ты прав. Нам придется туда войти. Он никогда так долго не спит и всегда отзывается, когда кто-то стучит в дверь.
Константиус вскочил на ноги и пошел к двери. Такс поднялся на ноги. Каган, наверно, будет злиться; и ему хотелось быть от него подальше. Эдеко сильнее стукнул в дверь. Все стояли, не отводя глаз от двери, и прислушивались, стараясь не дышать. Ответа не последовало. Эдеко попытался открыть дверь, но она была заперта изнутри. Он отошел назад и выбил ее ударом ноги. Эдеко вошел, говоря при этом:
— Аттила, прости нас. Константиус следовал за ним по пятам.
Такс снова уселся у двери, поставив копье между ног. Монидяк радостно промолвил.
— Надеюсь, он их не убьет.
— Такс! — закричал Эдеко из комнаты. — Такс, иди сюда. Монидяк, запри внешнюю дверь и никого не пускай.
Такс вскочил на ноги. От голоса Эдеко у него побежали мурашки по спине. Он подумал: каган — мертв.
Такс вбежал в комнату. Сзади с шумом захлопнулась входная дверь в прихожую. Он увидел, лицо Эдеко стало бело-зеленым под загаром, а Константиус стоял на полу на коленях, сцепив перед собой руки. Такс почти сразу же увидел кровь.
Девушка скорчилась в углу занавешенной балдахином постели кагана. Занавеси были почти прикрыты, и сам каган оставался в тени. Он лежал на спине в полумраке с открытым ртом. Все лицо было в крови. Под постелью кровь стояла лужицей. Она уже наполовину высохла, и ею были сильно пропитаны покрывала.
Эдеко что-то говорил, но Такс его не понимал. Он не мог отвести взгляда от кагана. Наконец Эдеко схватил его за плечи и начал трясти так, что у него чуть не отлетела голова. Такс заскулил. Когда Эдеко отпустил его, он поднял на него взгляд.
— Эдеко, что теперь будет с нами?
— Молчи, — приказал Эдеко. — Мы потом подумаем об этом. Ты останешься здесь и станешь сторожить его тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Но когда он наконец въехал в круг факелов и увидел этих мужчин, которые были все гораздо его старше, неопределенность и неуверенность оставили его. Он стоял перед ними, как стальной кулак, и объяснил, что он убил Бледу и теперь станет их главным вождем. Каган объяснил всем, что Бледа предпочитал римлян и германцев своему собственному народу и хотел освободить императоров от ежегодной дани.
Сейчас Аттила подъехал близко к факелам и увидел Илдико и ее прислужниц, стоявших неподалеку. Она войдет в круг после него, чтобы показать, что она гораздо ниже его рангом. Если бы он был вождем или королем, то они вместе вошли в круг, потому что девушка была дочерью вождя. В ту ночь, когда он стоял перед старейшинами над телом своего брата, он пытался объяснить, какие чувства он испытывает к собственному народу, и ему пришли на ум рассказы старейшин, и тогда он назвался Каганом всех Хунну. Хотя его клан был самым крупным, существовали еще дюжины других, и старейшины начали возмущаться. Их злила узурпация высокого титула больше, чем смерть Бледы. Но они его уже боялись. И никто не сказал, что это святотатство, и титул стал реальностью. Он был Великим Каганом!
Каган остановил коня на краю освещенного пространства и оглянулся. Все смотрели на него. С раннего детства он постоянно чувствовал на себе чужие взгляды, с восхода до заката. Аттила спокойно переводил взгляд с одних на других — ломбардцев, выходцев из Тюрингии, остготов, гепидов, регианов, херулов, аланов, скирианов, квади, сувианов, всех королей, повинующихся его желаниям. Он спешился, не переставая улыбаться, и вместе со своими сыновьями вошел в золотисто-красный круг факелов.
Огромные костры полыхали по обоим берегам реки. Они были сложены высотой в два человеческих роста, чтобы отметить брак Аттилы. Такс, стоя в карауле у ворот частокола, вспоминал, когда каган впервые приказал разводить такие костры. Очень долго хунну считали, что костры были частью брачной церемонии германцев, а кагану были по душе их обычаи. Позже они обнаружили, что германцы считали костры проявлением обычаев хунну.
Такс прислонился к столбу. Он был немного пьян и прислушивался к звукам летней ночи. В помещениях для женщин Крека-хатун и другие жены Аттилы праздновали по-своему. Из окон неслась бешеная музыка труб и барабанов. Яя, ранее ходивший и подсматривавший за ними, сказал, что они плясали. Во дворце никого не оставалось, кроме караульных и парочки рабов внутри дворца.
— Такс, — позвал его снаружи Дитрик. — Ты здесь?
— Да, иди сюда!
Такс спустился по лестнице вниз.
— Ты принес, а?
Дитрик въехал в ворота, везя с собой два огромных кувшина с пивом.
— Мне кажется, что мой отец догадался. Он запер пивоварню. Они уже начали?
Такс покачал головой. Он взял в руки уздечку, и они с Дитриком пошли через двор.
— Не думаю. Если они начнут, то мы тоже будем продолжать пить, не можем же мы оставаться единственными трезвыми на свадьбе!
Они прошли под окнами помещения Креки-хатун и вышли к костру караульных в задней части ограждения. Они могли видеть двигающиеся фигуры женщин сквозь окна, но Такс отвернулся от них. Существовало строгое табу — нельзя было смотреть на танцующих женщин.
— Дитрик, — сказал он приятелю. — Ты должен следить за мной и Монидяком, чтобы мы не перепились!
— Разве это возможно? — улыбнулся Дитрик. Они завернули за угол и пошли к маленькому полю.
Такс засмеялся.
— Надеюсь, что нет. Нам придется охранять комнату кагана и не стоит быть чересчур пьяными.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Константиус уже не первый раз встал, сжимая в кулаках складки белой одежды.
— Вы должны его разбудить. Они ждут.
— Пусть подождут, — ответил Монидяк. Он поставил копье рядом с дверью и облокотился на стену, сложив руки на груди. Такс сидел рядом на полу с другой стороны двери. Он перевел взгляд с Монидяка на Эдеко, который никак не мог решиться. Лоб Эдеко сейчас прорезала удивительно глубокая морщина, он постоянно жевал губами и не сводил глаз с двери кагана.
Константиус мрачно посмотрел на Монидяка и снова устало сел. В маленькой прихожей была только одна скамья.
Эдеко и Константиус тесно прижались на ней, как двое влюбленных.
— Что вы думаете? — спросил Эдеко.
— Я? — переспросил Такс. — Ничего. Она — очень хорошенькая.
Монидяк улыбнулся.
— Мне нравятся более толстые женщины, на них мягче лежать.
— У тебя, братец, — сказал ему Эдеко. — У тебя самого слишком много жира, и он мешает тебе как следует слышать.
Монидяк откинул голову и захохотал. Углы рта Эдеко опустились, будто ему пришла в голову неприятная мысль. Он взглянул на Константиуса.
— Наверно, ты прав. Нам придется туда войти. Он никогда так долго не спит и всегда отзывается, когда кто-то стучит в дверь.
Константиус вскочил на ноги и пошел к двери. Такс поднялся на ноги. Каган, наверно, будет злиться; и ему хотелось быть от него подальше. Эдеко сильнее стукнул в дверь. Все стояли, не отводя глаз от двери, и прислушивались, стараясь не дышать. Ответа не последовало. Эдеко попытался открыть дверь, но она была заперта изнутри. Он отошел назад и выбил ее ударом ноги. Эдеко вошел, говоря при этом:
— Аттила, прости нас. Константиус следовал за ним по пятам.
Такс снова уселся у двери, поставив копье между ног. Монидяк радостно промолвил.
— Надеюсь, он их не убьет.
— Такс! — закричал Эдеко из комнаты. — Такс, иди сюда. Монидяк, запри внешнюю дверь и никого не пускай.
Такс вскочил на ноги. От голоса Эдеко у него побежали мурашки по спине. Он подумал: каган — мертв.
Такс вбежал в комнату. Сзади с шумом захлопнулась входная дверь в прихожую. Он увидел, лицо Эдеко стало бело-зеленым под загаром, а Константиус стоял на полу на коленях, сцепив перед собой руки. Такс почти сразу же увидел кровь.
Девушка скорчилась в углу занавешенной балдахином постели кагана. Занавеси были почти прикрыты, и сам каган оставался в тени. Он лежал на спине в полумраке с открытым ртом. Все лицо было в крови. Под постелью кровь стояла лужицей. Она уже наполовину высохла, и ею были сильно пропитаны покрывала.
Эдеко что-то говорил, но Такс его не понимал. Он не мог отвести взгляда от кагана. Наконец Эдеко схватил его за плечи и начал трясти так, что у него чуть не отлетела голова. Такс заскулил. Когда Эдеко отпустил его, он поднял на него взгляд.
— Эдеко, что теперь будет с нами?
— Молчи, — приказал Эдеко. — Мы потом подумаем об этом. Ты останешься здесь и станешь сторожить его тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68