Он вряд ли будет сожалеть о встрече со мной, когда я сообщу ему о своих тревогах по части общественного спокойствия.
— У него много посетителей, подобных вам. Не сомневаюсь, что мой отец получает от них достаточно полезных советов.
— Замолчите! Монгаку посещает дома сильных мира сего не из блажи. Днем и ночью из тюрем выводят многочисленных узников и обезглавливают их на берегу реки!
— Потише, пожалуйста! Вы нарушаете покой гостя и хозяина.
— Я нарушаю? В таком случае Синдзэй может слышать меня из своих покоев. Очень хорошо, я буду говорить отсюда. Если у него посетитель, то пусть и он слышит мои слова.
Монгаку быстро поднялся на ноги и сделал глубокий вдох. Его голос, перекрывавший шум водопада Нати, казалось, сотрясал весь особняк Синдзэя.
— Слушай меня, хозяин дома. Это предупреждение — не базарная сплетня, оно исходит от небес. Своими бессмысленными казнями ты создал семь кругов ада на земле. Ты заставил племянника отсечь мечом голову дяде, ты натравил брата на брата, молодой отец обезглавил своего отца. Даже бесчувственные звери не относятся друг к другу так жестоко! — Монгаку сделал небольшую паузу. — Слушай дальше: каждое твое выступление в высоком совете влечет за собой новые многочисленные смертные приговоры. Ты вынудил Ёситомо принести тебе голову отца, обезглавить собственного брата, но даже этого тебе мало. По твоему наущению утопили престарелую супругу Тамэёси, а детей и слуг его выстроили вдоль дороги и хладнокровно зарезали. Ты думаешь, что твои злобность и жестокость не вызывают ненависти к тебе в народе?
Наганори и слуги дома безмолвно слушали этот бурный поток обвинений, который не иссякал.
— Синдзэй утверждает, что это делается во имя укрепления трона. Что может быть более лживым, чем это утверждение? Триста с лишним лет справедливое правление наших императоров обходилось без смертных приговоров. В столице царил мир, а подданные считались детьми императора. Теперь это благословенное время ушло. О, жалкое государство!
Монах бросал гневные взгляды на дом Синдзэя, потрясая сжатыми кулаками. Несмотря на то что он более десяти лет занимался умерщвлением плоти, твердость духа Морито, молодого пламенного воина, почти не изменилась. Шрамы неразделенной любви Монгаку уже затянулись, а продолжительное религиозное подвижничество не иссушило его жизненные силы. В нем горел новый огонь очищения. Распутство и мздоимство в среде духовенства заставили его уединиться в холмах Тогано, где он предавался мечтам о восстановлении религиозной школы Тэндай в ее исконной чистоте. А совсем недавно монах стал жить в заброшенном доме, который когда-то занимал Тоба Содзё. Вести о многочисленных кровавых стычках, последовавших за окончанием войны, позвали его, однако, в столицу. То, что он увидел здесь, подвело его к выводу, что духовные пастыри бессильны перед лицом политики и безумия войны. Однако Монгаку был не тем человеком, который отрекается от мира и остается бесчувственным в отношении жестокости людей друг к другу или усиливающихся страданий простого народа.
Пока Монгаку громогласно высказывал свои обвинения за воротами внутреннего дворика, в главные ворота въехала пара запряженных волами карет, из которых выпрыгнули двое придворных.
— Что случилось?
— Проповедь монаха-великана?
Цунэмунэ из дома Фудзивара и молодой сановник постояли немного, прислушиваясь, и затем вошли во внутренние ворота. Полузакрытые частоколом, они поджидали, когда Монгаку покинет дворик.
Цунэмунэ, скрывшийся в начале войны, появился при дворе, как только конфликт закончился. С обезоруживающим тактом он нанес визиты регенту и советнику Синдзэю, поздравив их с победой.
Цунэмунэ, будучи беспринципным, имел тем не менее замечательный талант располагать к себе в беседе, демонстрируя собеседникам остроумие, обаяние и чувство такта. На этот раз он сопровождал придворного Нобуёри, пообещав представить его советнику. «Синдзэй именно тот человек, с которым вам нужно встретиться. Он нужен вам именно сейчас. В свое время он станет главной фигурой в государственных делах. Как это ни хлопотно, вам придется встречаться с ним некоторое время». Синдзэй тоже проявлял интерес к Нобуёри и оставил на некоторое время двор, чтобы принять молодого визитера дома.
Наганори заметил прибывших гостей и собрался было приказать слугам выдворить Монгаку, когда монах разразился новой порцией громких обличений.
— Убирайся отсюда! — крикнул сын Синдзэя. — Прочь отсюда со своими грязными интригами! Еще одно слово, и я прикажу воинам схватить тебя.
Угрозы Наганори были встречены громким смехом Монгаку, стоявшего в толпе слуг и домочадцев особняка. Он широко распростер руки и глядел на окружавших его слушателей.
— Попробуй до меня только дотронуться! Я больше всего ненавижу насилие — не тебя я боюсь, но себя самого. Упаси бог мне забыться. Лучше подожди немного! Дай мне высказать еще одно слово хозяину дома.
Пламенный взор Монгаку заставлял охрану особняка держаться от него на расстоянии. Монах продолжал:
— Эй, советник Синдзэй! Слушай, что хочет еще тебе сказать Монгаку. С этого дня прекрати все казни и пытки! Помилуй мятежников или кара настигнет тебя самого. Хотя ты стал всемогущим, это не поможет тебе, если против тебя объединится народ. Однажды адское пламя поглотит твой дом. Тебя заставят слушать мучительные стоны твоих родственников. Если эти зверские казни продолжатся, я сам привяжу тебя к огненной колеснице и буду сопровождать ее до места казни на берегу реки… Ты слышишь меня, Синдзэй?
— Подлый монах! Как смеешь ты оскорблять трон?
Охранники Синдзэя метнулись с копьями к Монгаку, который оказался захвачен врасплох. Охранники одолели монаха числом, хватая его за руки и за ноги. Монгаку не произнес ни слова. Он лежал под грудой тел, тяжело дыша. Когда Монгаку увидел, что его пытаются связать, он снова заговорил громовым голосом:
— Теперь я встану, — и сбросил с себя своих противников, как пигмеев, после чего поднялся на ноги.
— Не давайте ему уйти! — кричали воины, преграждая путь монаху.
На шум схватки прибежали новые слуги и даже конюхи. Вместо того чтобы идти к воротам, Монгаку прыгнул на порог и остановился там с вызывающим видом.
Раздался крик:
— Это убийца — не пускайте его внутрь дома!
Монгаку вытянул руки и, схватив в каждую из них по воину, сбросил их с балюстрады. Еще одного воина он схватил за шиворот и бил его о ближайшую стойку до тех пор, пока несчастный парень не запросил пощады. Рухнула внутренняя стена в доме, оторвался ставень. Особняк сотрясался от пронзительных криков женщин. Внезапно Монгаку вновь появился на пороге дома. С мешком паломника за плечами, посохом в руке он дико озирался, пытаясь высмотреть путь к бегству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
— У него много посетителей, подобных вам. Не сомневаюсь, что мой отец получает от них достаточно полезных советов.
— Замолчите! Монгаку посещает дома сильных мира сего не из блажи. Днем и ночью из тюрем выводят многочисленных узников и обезглавливают их на берегу реки!
— Потише, пожалуйста! Вы нарушаете покой гостя и хозяина.
— Я нарушаю? В таком случае Синдзэй может слышать меня из своих покоев. Очень хорошо, я буду говорить отсюда. Если у него посетитель, то пусть и он слышит мои слова.
Монгаку быстро поднялся на ноги и сделал глубокий вдох. Его голос, перекрывавший шум водопада Нати, казалось, сотрясал весь особняк Синдзэя.
— Слушай меня, хозяин дома. Это предупреждение — не базарная сплетня, оно исходит от небес. Своими бессмысленными казнями ты создал семь кругов ада на земле. Ты заставил племянника отсечь мечом голову дяде, ты натравил брата на брата, молодой отец обезглавил своего отца. Даже бесчувственные звери не относятся друг к другу так жестоко! — Монгаку сделал небольшую паузу. — Слушай дальше: каждое твое выступление в высоком совете влечет за собой новые многочисленные смертные приговоры. Ты вынудил Ёситомо принести тебе голову отца, обезглавить собственного брата, но даже этого тебе мало. По твоему наущению утопили престарелую супругу Тамэёси, а детей и слуг его выстроили вдоль дороги и хладнокровно зарезали. Ты думаешь, что твои злобность и жестокость не вызывают ненависти к тебе в народе?
Наганори и слуги дома безмолвно слушали этот бурный поток обвинений, который не иссякал.
— Синдзэй утверждает, что это делается во имя укрепления трона. Что может быть более лживым, чем это утверждение? Триста с лишним лет справедливое правление наших императоров обходилось без смертных приговоров. В столице царил мир, а подданные считались детьми императора. Теперь это благословенное время ушло. О, жалкое государство!
Монах бросал гневные взгляды на дом Синдзэя, потрясая сжатыми кулаками. Несмотря на то что он более десяти лет занимался умерщвлением плоти, твердость духа Морито, молодого пламенного воина, почти не изменилась. Шрамы неразделенной любви Монгаку уже затянулись, а продолжительное религиозное подвижничество не иссушило его жизненные силы. В нем горел новый огонь очищения. Распутство и мздоимство в среде духовенства заставили его уединиться в холмах Тогано, где он предавался мечтам о восстановлении религиозной школы Тэндай в ее исконной чистоте. А совсем недавно монах стал жить в заброшенном доме, который когда-то занимал Тоба Содзё. Вести о многочисленных кровавых стычках, последовавших за окончанием войны, позвали его, однако, в столицу. То, что он увидел здесь, подвело его к выводу, что духовные пастыри бессильны перед лицом политики и безумия войны. Однако Монгаку был не тем человеком, который отрекается от мира и остается бесчувственным в отношении жестокости людей друг к другу или усиливающихся страданий простого народа.
Пока Монгаку громогласно высказывал свои обвинения за воротами внутреннего дворика, в главные ворота въехала пара запряженных волами карет, из которых выпрыгнули двое придворных.
— Что случилось?
— Проповедь монаха-великана?
Цунэмунэ из дома Фудзивара и молодой сановник постояли немного, прислушиваясь, и затем вошли во внутренние ворота. Полузакрытые частоколом, они поджидали, когда Монгаку покинет дворик.
Цунэмунэ, скрывшийся в начале войны, появился при дворе, как только конфликт закончился. С обезоруживающим тактом он нанес визиты регенту и советнику Синдзэю, поздравив их с победой.
Цунэмунэ, будучи беспринципным, имел тем не менее замечательный талант располагать к себе в беседе, демонстрируя собеседникам остроумие, обаяние и чувство такта. На этот раз он сопровождал придворного Нобуёри, пообещав представить его советнику. «Синдзэй именно тот человек, с которым вам нужно встретиться. Он нужен вам именно сейчас. В свое время он станет главной фигурой в государственных делах. Как это ни хлопотно, вам придется встречаться с ним некоторое время». Синдзэй тоже проявлял интерес к Нобуёри и оставил на некоторое время двор, чтобы принять молодого визитера дома.
Наганори заметил прибывших гостей и собрался было приказать слугам выдворить Монгаку, когда монах разразился новой порцией громких обличений.
— Убирайся отсюда! — крикнул сын Синдзэя. — Прочь отсюда со своими грязными интригами! Еще одно слово, и я прикажу воинам схватить тебя.
Угрозы Наганори были встречены громким смехом Монгаку, стоявшего в толпе слуг и домочадцев особняка. Он широко распростер руки и глядел на окружавших его слушателей.
— Попробуй до меня только дотронуться! Я больше всего ненавижу насилие — не тебя я боюсь, но себя самого. Упаси бог мне забыться. Лучше подожди немного! Дай мне высказать еще одно слово хозяину дома.
Пламенный взор Монгаку заставлял охрану особняка держаться от него на расстоянии. Монах продолжал:
— Эй, советник Синдзэй! Слушай, что хочет еще тебе сказать Монгаку. С этого дня прекрати все казни и пытки! Помилуй мятежников или кара настигнет тебя самого. Хотя ты стал всемогущим, это не поможет тебе, если против тебя объединится народ. Однажды адское пламя поглотит твой дом. Тебя заставят слушать мучительные стоны твоих родственников. Если эти зверские казни продолжатся, я сам привяжу тебя к огненной колеснице и буду сопровождать ее до места казни на берегу реки… Ты слышишь меня, Синдзэй?
— Подлый монах! Как смеешь ты оскорблять трон?
Охранники Синдзэя метнулись с копьями к Монгаку, который оказался захвачен врасплох. Охранники одолели монаха числом, хватая его за руки и за ноги. Монгаку не произнес ни слова. Он лежал под грудой тел, тяжело дыша. Когда Монгаку увидел, что его пытаются связать, он снова заговорил громовым голосом:
— Теперь я встану, — и сбросил с себя своих противников, как пигмеев, после чего поднялся на ноги.
— Не давайте ему уйти! — кричали воины, преграждая путь монаху.
На шум схватки прибежали новые слуги и даже конюхи. Вместо того чтобы идти к воротам, Монгаку прыгнул на порог и остановился там с вызывающим видом.
Раздался крик:
— Это убийца — не пускайте его внутрь дома!
Монгаку вытянул руки и, схватив в каждую из них по воину, сбросил их с балюстрады. Еще одного воина он схватил за шиворот и бил его о ближайшую стойку до тех пор, пока несчастный парень не запросил пощады. Рухнула внутренняя стена в доме, оторвался ставень. Особняк сотрясался от пронзительных криков женщин. Внезапно Монгаку вновь появился на пороге дома. С мешком паломника за плечами, посохом в руке он дико озирался, пытаясь высмотреть путь к бегству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157