Перед одной из харчевен с лошади слез путешественник и стал привязывать ее к столбу, поглядывая на карниз дома.
— Эти глицинии великолепны! — прокричал он через плечо. — Хозяин в добром здравии? Как видите, я опять приехал.
Возле одной из стен дома несколько монахов громко между собой разговаривали и смеялись. От них отделился и почти бегом двинулся к гостю старик хозяин.
— Добрый день, господин! Опять с северо-востока? Вы находитесь в отличном здравии, я уверен! — приветствовал хозяин вновь прибывшего и приказал принести ему горячей воды и подушку для сидения.
— Мой добрый человек! Вы ни капельки не изменились. Я не часто пускаюсь в такие странствия. Когда я был здесь в последний раз?
— Как я припоминаю, в прошлом году — где-то в середине лета, тогда еще была довольно сильная гроза.
— Да, точно! Молния расколола на части огромный кедр и чуть не убила меня. Никогда не забуду, как я был напуган, когда ворвался в ваш дом.
— А где ваш слуга Ковака, которого вы тогда с собой привозили? Вы же не в одиночку путешествуете в этом году, так?
— Нет, Ковака скоро должен прибыть с моим багажом. Он, кажется, не торопится, но, несомненно, скоро будет здесь.
Монахи перестали пить, бросили украдкой несколько взглядов в направлении путешественника и зашептались между собой. Потом один из них встал и подошел к нему:
— Надеюсь, вы простите меня за нескромность, но вы не господин Кихидзи с северо-востока?
— Да, я — Кихидзи.
— Тогда я был прав, а мои товарищи ошиблись. Приветствую вас, господин!
— А вы кто будете?
— Я — послушник из монастыря настоятеля Токо.
— Вот как! А я всегда останавливаюсь в соседнем монастыре, когда сюда приезжаю для семидневного уединения, поэтому немного знаю вашего настоятеля. Надеюсь, он в порядке?
— Он, к сожалению, умер несколько месяцев назад. Вы приехали сюда для уединения?
— Да, я нахожу, что такие уединения полезны для деловых людей. И я уверен, что обязан своим состоянием здешним богам.
Звон колокольчиков у подножия холма возвестил о прибытии багажа купца. Мужчина с закатанными рукавами, раскрасневшимся, мокрым от пота лицом, тяжело дыша, подошел вместе с конюхом.
— Ну, Ковака, ты слишком медленно шел. Я так долго ждал, что уже стал позевывать.
Ковака, мускулистый мужчина небольшого роста, бросил вопрошающий взгляд на окружавшие его лица и потом громко расхохотался:
— Вы, должно быть, изволите шутить, господин! Легко вам, верхом на коне. А от столицы путь не близкий, да еще с такой тяжелой поклажей — смотрите, даже лошадь вся в мыле.
У входа в харчевню собрались монахи и толпа мужчин и женщин. На Коваку они не обращали никакого внимания, но с любопытством рассматривали большую поклажу с приношениями. На лошадь были нагружены тюки шелковой ткани, наверху был привязан бочонок с россыпным золотом, тщательно упакованный в бумагу и солому.
Кихидзи и его помощник, который поменял свой запыленный костюм на свежий, поели и отдохнули. Потом они попрощались с хозяином, пообещав увидеться с ним на обратном пути.
Самая трудная часть восхождения лежала впереди, и дорога скоро стала для лошади настолько крутой, что ее пришлось освободить от груза, который поволокли несколько попутчиков из числа местных носильщиков, которые возвращались обратно на вершину. Даже монахи помогали нести часть поклажи, и похожая на шествие муравьев процессия медленно ползла вверх по извилистой тропе. Когда путешественников увидели из монастыря, в котором должен был остановиться Кихидзи, приветствовать их вышли настоятель и его монахи.
На следующий день Кихидзи пришел в храм для семидневного уединения. Ковака тем временем остановился в одной из ночлежек, отведенной для слуг, которые сопровождали паломников, и занимался там своими делами.
Ближе к ночи Ковака в очередной раз тихонько ускользнул из своего пристанища и проделал путь к храму, который находился к северу от монастырских ворот. Во мраке он сидел на корточках и ждал, никого не видя и слыша лишь шум сосен над головой. Вдруг дверь храма открылась, и на длинной открытой галерее показалась небольшая фигурка, которая мгновение балансировала на балюстраде, потом бесшумно спрыгнула на землю и понеслась с быстротой ласточки.
— Это вы, мой молодой господин Усивака?
— Конно-мару!
Две тени слились в одну и поспешили в темноту находившейся внизу долины.
— Теперь нет необходимости спешить, господин. Здесь нас никто не увидит.
— Но разве нас не ждут?
— Да, но, судя по луне, сегодня мы идем раньше, чем в прошлый раз.
— Вы время от времени встречаетесь с нашими друзьями, а я их вижу только раз в год.
— Вам одиноко, я знаю. К сожалению, после этой ночи нам придется опять разойтись в разные стороны.
Усивака замедлил шаги и, грызя ногти, посмотрел под ноги. Он был босиком, в короткой, плотно облегающей тело накидке послушника. Ковака с беспокойством опустился на колени, думая, что Усивака обо что-то порезал ногу в зарослях бамбука.
— Что случилось, мой молодой господин?
— Так, ничего, — ответил Усивака, помолчав, и опять пошел вперед.
Юноша показался Конно-мару сегодня более задумчивым, чем в последние несколько ночей. Воин был уверен, что только он хорошо знал Усиваку — его сильные и слабые стороны, его мысли и чувства. В свое время Конно-мару задумал провести десять или даже больше лет в качестве слуги Коваки в особняке Тодзи в Хорикаве. Он не только нашел в «веселом квартале» безопасное убежище — то, что заведение Тодзи часто посещали люди, тесно связанные с двором и занимавшие высокие должности в правительстве, давало ему возможность следить за изменениями в политике, и в особенности за передвижениями Хэйкэ. Под предлогом визитов к матери в Тамбу Конно-мару часто отправлялся на гору Курама, чтобы тайно увидеться с Усивакой или же в ее окрестностях встретиться с другими Гэндзи, посовещаться с ними. Иногда он даже посещал Восточную Японию и привозил оттуда послания Токивы.
Именно во время работы на Тодзи Конно-мару познакомился с Кихидзи, который во время своих продолжительных визитов в столицу неизменно останавливался у его хозяина. Очень скоро они стали видеть друг друга насквозь и заключили договор, который обоим был выгоден. Кихидзи мечтал о том, чтобы иметь такое же влияние на своего покровителя Хидэхиру, который правил северо-востоком, как Бамбоку на Киёмори из дома Хэйкэ. Кихидзи, однако, не говорил Конно-мару, одобряет ли Хидэхира план похищения Усиваки, но с характерными для него упорством и терпением торговец из года в год совершал паломничества на гору Курама и каждый раз брал с собой Конно-мару.
Люди говорили, что в одном из ущелий горы Курама поселилось племя Тэнгу, и, когда по ночам вспышки молний сквозь нависшие облака озаряли ущелье, это означало, что Тэнгу устроили пир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
— Эти глицинии великолепны! — прокричал он через плечо. — Хозяин в добром здравии? Как видите, я опять приехал.
Возле одной из стен дома несколько монахов громко между собой разговаривали и смеялись. От них отделился и почти бегом двинулся к гостю старик хозяин.
— Добрый день, господин! Опять с северо-востока? Вы находитесь в отличном здравии, я уверен! — приветствовал хозяин вновь прибывшего и приказал принести ему горячей воды и подушку для сидения.
— Мой добрый человек! Вы ни капельки не изменились. Я не часто пускаюсь в такие странствия. Когда я был здесь в последний раз?
— Как я припоминаю, в прошлом году — где-то в середине лета, тогда еще была довольно сильная гроза.
— Да, точно! Молния расколола на части огромный кедр и чуть не убила меня. Никогда не забуду, как я был напуган, когда ворвался в ваш дом.
— А где ваш слуга Ковака, которого вы тогда с собой привозили? Вы же не в одиночку путешествуете в этом году, так?
— Нет, Ковака скоро должен прибыть с моим багажом. Он, кажется, не торопится, но, несомненно, скоро будет здесь.
Монахи перестали пить, бросили украдкой несколько взглядов в направлении путешественника и зашептались между собой. Потом один из них встал и подошел к нему:
— Надеюсь, вы простите меня за нескромность, но вы не господин Кихидзи с северо-востока?
— Да, я — Кихидзи.
— Тогда я был прав, а мои товарищи ошиблись. Приветствую вас, господин!
— А вы кто будете?
— Я — послушник из монастыря настоятеля Токо.
— Вот как! А я всегда останавливаюсь в соседнем монастыре, когда сюда приезжаю для семидневного уединения, поэтому немного знаю вашего настоятеля. Надеюсь, он в порядке?
— Он, к сожалению, умер несколько месяцев назад. Вы приехали сюда для уединения?
— Да, я нахожу, что такие уединения полезны для деловых людей. И я уверен, что обязан своим состоянием здешним богам.
Звон колокольчиков у подножия холма возвестил о прибытии багажа купца. Мужчина с закатанными рукавами, раскрасневшимся, мокрым от пота лицом, тяжело дыша, подошел вместе с конюхом.
— Ну, Ковака, ты слишком медленно шел. Я так долго ждал, что уже стал позевывать.
Ковака, мускулистый мужчина небольшого роста, бросил вопрошающий взгляд на окружавшие его лица и потом громко расхохотался:
— Вы, должно быть, изволите шутить, господин! Легко вам, верхом на коне. А от столицы путь не близкий, да еще с такой тяжелой поклажей — смотрите, даже лошадь вся в мыле.
У входа в харчевню собрались монахи и толпа мужчин и женщин. На Коваку они не обращали никакого внимания, но с любопытством рассматривали большую поклажу с приношениями. На лошадь были нагружены тюки шелковой ткани, наверху был привязан бочонок с россыпным золотом, тщательно упакованный в бумагу и солому.
Кихидзи и его помощник, который поменял свой запыленный костюм на свежий, поели и отдохнули. Потом они попрощались с хозяином, пообещав увидеться с ним на обратном пути.
Самая трудная часть восхождения лежала впереди, и дорога скоро стала для лошади настолько крутой, что ее пришлось освободить от груза, который поволокли несколько попутчиков из числа местных носильщиков, которые возвращались обратно на вершину. Даже монахи помогали нести часть поклажи, и похожая на шествие муравьев процессия медленно ползла вверх по извилистой тропе. Когда путешественников увидели из монастыря, в котором должен был остановиться Кихидзи, приветствовать их вышли настоятель и его монахи.
На следующий день Кихидзи пришел в храм для семидневного уединения. Ковака тем временем остановился в одной из ночлежек, отведенной для слуг, которые сопровождали паломников, и занимался там своими делами.
Ближе к ночи Ковака в очередной раз тихонько ускользнул из своего пристанища и проделал путь к храму, который находился к северу от монастырских ворот. Во мраке он сидел на корточках и ждал, никого не видя и слыша лишь шум сосен над головой. Вдруг дверь храма открылась, и на длинной открытой галерее показалась небольшая фигурка, которая мгновение балансировала на балюстраде, потом бесшумно спрыгнула на землю и понеслась с быстротой ласточки.
— Это вы, мой молодой господин Усивака?
— Конно-мару!
Две тени слились в одну и поспешили в темноту находившейся внизу долины.
— Теперь нет необходимости спешить, господин. Здесь нас никто не увидит.
— Но разве нас не ждут?
— Да, но, судя по луне, сегодня мы идем раньше, чем в прошлый раз.
— Вы время от времени встречаетесь с нашими друзьями, а я их вижу только раз в год.
— Вам одиноко, я знаю. К сожалению, после этой ночи нам придется опять разойтись в разные стороны.
Усивака замедлил шаги и, грызя ногти, посмотрел под ноги. Он был босиком, в короткой, плотно облегающей тело накидке послушника. Ковака с беспокойством опустился на колени, думая, что Усивака обо что-то порезал ногу в зарослях бамбука.
— Что случилось, мой молодой господин?
— Так, ничего, — ответил Усивака, помолчав, и опять пошел вперед.
Юноша показался Конно-мару сегодня более задумчивым, чем в последние несколько ночей. Воин был уверен, что только он хорошо знал Усиваку — его сильные и слабые стороны, его мысли и чувства. В свое время Конно-мару задумал провести десять или даже больше лет в качестве слуги Коваки в особняке Тодзи в Хорикаве. Он не только нашел в «веселом квартале» безопасное убежище — то, что заведение Тодзи часто посещали люди, тесно связанные с двором и занимавшие высокие должности в правительстве, давало ему возможность следить за изменениями в политике, и в особенности за передвижениями Хэйкэ. Под предлогом визитов к матери в Тамбу Конно-мару часто отправлялся на гору Курама, чтобы тайно увидеться с Усивакой или же в ее окрестностях встретиться с другими Гэндзи, посовещаться с ними. Иногда он даже посещал Восточную Японию и привозил оттуда послания Токивы.
Именно во время работы на Тодзи Конно-мару познакомился с Кихидзи, который во время своих продолжительных визитов в столицу неизменно останавливался у его хозяина. Очень скоро они стали видеть друг друга насквозь и заключили договор, который обоим был выгоден. Кихидзи мечтал о том, чтобы иметь такое же влияние на своего покровителя Хидэхиру, который правил северо-востоком, как Бамбоку на Киёмори из дома Хэйкэ. Кихидзи, однако, не говорил Конно-мару, одобряет ли Хидэхира план похищения Усиваки, но с характерными для него упорством и терпением торговец из года в год совершал паломничества на гору Курама и каждый раз брал с собой Конно-мару.
Люди говорили, что в одном из ущелий горы Курама поселилось племя Тэнгу, и, когда по ночам вспышки молний сквозь нависшие облака озаряли ущелье, это означало, что Тэнгу устроили пир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157