Король подумал-подумал и согласился, призвал Катю на репетицию, сразу отметил, что она похудела и погрустнела, но отнес это на счет затянувшейся войны ее дорогой России. Отчасти был прав…
Катя прочитала пьесу, показавшуюся ей слишком искусственной. Из самых лучших побуждений она стала советовать Вачиравуду, как лучше ее изменить, но, встретив удивленно-недовольный взгляд короля, осеклась, сразу уяснив, что автор и король-автор совсем не одно и то же. Желание что-либо делать пропало. Катя высидела репетицию до конца, но потом попросила освободить ее от спектакля, сославшись на занятость свою в пастеровском институте, где как раз собирались организовывать лабораторию для производства отечественных сывороток. Король милостиво позволил ей удалиться. Артистическая карьера прервалась второй раз…
Катя не раз думала, отчего люди недолюбливают короля. Даже те новшества, которые от Чулалонгкорна приняли бы на «ура», вызывали недоверие и пересуды. Он ратовал за смену женских панунгов и шарфов на юбки с кофтами. Сначала на такие, как в северных провинциях, потом постепенно приближаясь к европейскому стилю. Он всячески поощрял тенденцию к смене женских причесок – вместо короткой стрижки длинные волосы. А когда Вачиравуд постановил сменить исконный сиамский флаг с белым слоном на красном фоне, возмущение охватило многих. Очередное посягательство на традиции! Хотя король опять поступил из лучших побуждений: флаг не всегда искусно вышивали или красили и часто слон был похож на поросенка, который к тому же упирался носом в землю, если полотнище было опущено. Теперь на нем видели две красные полосы – символ крови, которую сиамцы готовы отдать за страну и религию, две белые, олицетворяющие чистоту помыслов и буддийского учения, и посередине одну широкую ярко-голубую – цвет Сиамского залива и королевской крови. Можно было переворачивать полотно как угодно…
А фамилии?.. То, что Катю вначале удивило: как же можно в наше время жить без фамилий? Но жили же. Так нет! Повелел король всем семьям обзавестись фамилиями. Вроде бы просто: что понравилось, то и выбирай. Но высшие чиновники стали просить короля назвать их. А чиновников просили об этом слуги Пришлось создать целое ведомство по придумыванию фамилий. Некоторых не устраивали короткие, производные от тайских слов, и они стали именовать себя санскритскими, очень длинными и сложнопроизносимыми. В Парускаване Лек и Катя неделю занимались сочинением фамилий, пока все не оказались осчастливленными.
Потом, а может одновременно, Вачиравуд принялся за развитие спорта. Но и здесь сказалось пристрастие: его к ненаглядной Англии – очень хотелось привить сиамцам любовь к футболу: во-первых, из-за подходящего климата – играй на траве хоть круглый год, во-вторых, по причинам чисто психологическим. Буддизм никогда не приветствовал коллективизма: «Каждый сам свой светильник». Но чтобы сознательно бороться за родину, за ее равноправие, надо было сплотиться, почувствовать плечо соратника, «возбудить и развить до крайних пределов национальный дух, приблизить народ к королю и короля к народу…». Но народ никак не хотел понимать короля. И часто случалось, что команда, проигравшая на футбольном поле, после матча спешила отлупить соперников, чтобы вновь обрести самоуважение, а случалось, и просто уходила среди игры, не согласившись с решением английского судьи. И тогда Вачиравуд, едва скрывая досаду, приходил во дворец и снова среди заметок иностранцев находил слова, что сиамцы фаталисты, что они пассивны, эгоцентричны, антиобщественны, консервативны, ленивы, хладнокровны, невозмутимы, что они позволят врагам красть у соседей и не поднимут тревоги, лишь бы избежать конфликта…
В одной из новых школ для знати, Теветрангсарит, просторной, красивой, с широкими лестницами, на самом видном месте повесили по распоряжению короля картину «Битва при Ватерлоо» и подписали внизу: «Одержать победу при Ватерлоо Веллингтону помог опыт игры на футбольном поле школы Итон». Да! Пусть как можно больше играют в футбол, где главное – интересы команды и спортивная выдержка.
В Парускаване опять стало собираться больше народа. Проходили жаркие обсуждения политики, проводимой королем. Он повелел закрыть последние китайские игорные дома в Бангкоке. Казалось бы, прекрасно… Отчего ж возмущаться министрам? Но налоги на игорные дома, опиум и производство алкоголя давали половину доходов казны. Катя не вникала в экономику, просто видела, что очень плохо живется народу. По секрету ей сказали в департаменте здравоохранения, что тратится один доллар в год на медицинское обслуживание одного сиамца. А опиум? Когда произносилось это слово, перед глазами вставала жуткая картина – китаец, повесившийся на дереве по дороге к Парускавану, с бумажкой, прицепленной к рубахе: «Я не могу жить, потому что мне больше не на что купить опиум». Фары выхватили его фигуру, покачивающуюся на ветру. Ежик потом не мог уснуть всю ночь, и Кате пришлось попеременно с Чом рассказывать ему сказки. Замкнутый круг: король закроет курильни – уменьшится доход в казну – еще хуже станет народу. Но опиум – зло, от которого надо избавляться немедленно. А получалось, что все недовольны и все обвиняют короля. Но он сам виноват. Разве можно быть таким высокомерным в двадцатом веке? Кате иногда даже жалко становилось Вачиравуда в его одиночестве. Ну что же это? Ест один в пустой парадной комнате. Показывается народу только на неизбежных церемониях. Министров и советников вызывает с отчетами по одному. И второй фонарь не нужен стал Саовабхе: все заранее знали, когда в Пья Тай пожалует ее царственный сын – три раза в год после смены одежд Изумрудного Будды в Ват Пра Кэо. О чем король думает? Никто не знал. С родным своим братом после коронации ни разу не посидел за традиционной чашкой чая, не поговорил по душам. Лек видел, что обстановка снова накаляется, и написал ему письмо-предупреждение с предложением возродить законодательный совет Чулалонгкорна, чтобы меньше было ответственности на короле, чтобы не сваливали на него всю вину за просчеты правительства, а Вачиравуд, начав со слов: «Мой дорогой Лек…» – ответил строками, смысл которых сводился к следующему: я сам знаю, что делаю, и всему свое время…
Ходили слухи о новом заговоре.
Неспокойно было в Сиаме, тревожно в Парускаване, смутно – на душе у Кати. Если бы только Сиам! Но Россия, до которой никому нет дела… Милая Россия! Окружающие перекинутся десятком фраз, равнодушно констатируя очередной провал наступления русских войск или голод в далекой холодной стране. А Катю каждое сообщение обжигало. «Февральская революция». Кате было больно за всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Катя прочитала пьесу, показавшуюся ей слишком искусственной. Из самых лучших побуждений она стала советовать Вачиравуду, как лучше ее изменить, но, встретив удивленно-недовольный взгляд короля, осеклась, сразу уяснив, что автор и король-автор совсем не одно и то же. Желание что-либо делать пропало. Катя высидела репетицию до конца, но потом попросила освободить ее от спектакля, сославшись на занятость свою в пастеровском институте, где как раз собирались организовывать лабораторию для производства отечественных сывороток. Король милостиво позволил ей удалиться. Артистическая карьера прервалась второй раз…
Катя не раз думала, отчего люди недолюбливают короля. Даже те новшества, которые от Чулалонгкорна приняли бы на «ура», вызывали недоверие и пересуды. Он ратовал за смену женских панунгов и шарфов на юбки с кофтами. Сначала на такие, как в северных провинциях, потом постепенно приближаясь к европейскому стилю. Он всячески поощрял тенденцию к смене женских причесок – вместо короткой стрижки длинные волосы. А когда Вачиравуд постановил сменить исконный сиамский флаг с белым слоном на красном фоне, возмущение охватило многих. Очередное посягательство на традиции! Хотя король опять поступил из лучших побуждений: флаг не всегда искусно вышивали или красили и часто слон был похож на поросенка, который к тому же упирался носом в землю, если полотнище было опущено. Теперь на нем видели две красные полосы – символ крови, которую сиамцы готовы отдать за страну и религию, две белые, олицетворяющие чистоту помыслов и буддийского учения, и посередине одну широкую ярко-голубую – цвет Сиамского залива и королевской крови. Можно было переворачивать полотно как угодно…
А фамилии?.. То, что Катю вначале удивило: как же можно в наше время жить без фамилий? Но жили же. Так нет! Повелел король всем семьям обзавестись фамилиями. Вроде бы просто: что понравилось, то и выбирай. Но высшие чиновники стали просить короля назвать их. А чиновников просили об этом слуги Пришлось создать целое ведомство по придумыванию фамилий. Некоторых не устраивали короткие, производные от тайских слов, и они стали именовать себя санскритскими, очень длинными и сложнопроизносимыми. В Парускаване Лек и Катя неделю занимались сочинением фамилий, пока все не оказались осчастливленными.
Потом, а может одновременно, Вачиравуд принялся за развитие спорта. Но и здесь сказалось пристрастие: его к ненаглядной Англии – очень хотелось привить сиамцам любовь к футболу: во-первых, из-за подходящего климата – играй на траве хоть круглый год, во-вторых, по причинам чисто психологическим. Буддизм никогда не приветствовал коллективизма: «Каждый сам свой светильник». Но чтобы сознательно бороться за родину, за ее равноправие, надо было сплотиться, почувствовать плечо соратника, «возбудить и развить до крайних пределов национальный дух, приблизить народ к королю и короля к народу…». Но народ никак не хотел понимать короля. И часто случалось, что команда, проигравшая на футбольном поле, после матча спешила отлупить соперников, чтобы вновь обрести самоуважение, а случалось, и просто уходила среди игры, не согласившись с решением английского судьи. И тогда Вачиравуд, едва скрывая досаду, приходил во дворец и снова среди заметок иностранцев находил слова, что сиамцы фаталисты, что они пассивны, эгоцентричны, антиобщественны, консервативны, ленивы, хладнокровны, невозмутимы, что они позволят врагам красть у соседей и не поднимут тревоги, лишь бы избежать конфликта…
В одной из новых школ для знати, Теветрангсарит, просторной, красивой, с широкими лестницами, на самом видном месте повесили по распоряжению короля картину «Битва при Ватерлоо» и подписали внизу: «Одержать победу при Ватерлоо Веллингтону помог опыт игры на футбольном поле школы Итон». Да! Пусть как можно больше играют в футбол, где главное – интересы команды и спортивная выдержка.
В Парускаване опять стало собираться больше народа. Проходили жаркие обсуждения политики, проводимой королем. Он повелел закрыть последние китайские игорные дома в Бангкоке. Казалось бы, прекрасно… Отчего ж возмущаться министрам? Но налоги на игорные дома, опиум и производство алкоголя давали половину доходов казны. Катя не вникала в экономику, просто видела, что очень плохо живется народу. По секрету ей сказали в департаменте здравоохранения, что тратится один доллар в год на медицинское обслуживание одного сиамца. А опиум? Когда произносилось это слово, перед глазами вставала жуткая картина – китаец, повесившийся на дереве по дороге к Парускавану, с бумажкой, прицепленной к рубахе: «Я не могу жить, потому что мне больше не на что купить опиум». Фары выхватили его фигуру, покачивающуюся на ветру. Ежик потом не мог уснуть всю ночь, и Кате пришлось попеременно с Чом рассказывать ему сказки. Замкнутый круг: король закроет курильни – уменьшится доход в казну – еще хуже станет народу. Но опиум – зло, от которого надо избавляться немедленно. А получалось, что все недовольны и все обвиняют короля. Но он сам виноват. Разве можно быть таким высокомерным в двадцатом веке? Кате иногда даже жалко становилось Вачиравуда в его одиночестве. Ну что же это? Ест один в пустой парадной комнате. Показывается народу только на неизбежных церемониях. Министров и советников вызывает с отчетами по одному. И второй фонарь не нужен стал Саовабхе: все заранее знали, когда в Пья Тай пожалует ее царственный сын – три раза в год после смены одежд Изумрудного Будды в Ват Пра Кэо. О чем король думает? Никто не знал. С родным своим братом после коронации ни разу не посидел за традиционной чашкой чая, не поговорил по душам. Лек видел, что обстановка снова накаляется, и написал ему письмо-предупреждение с предложением возродить законодательный совет Чулалонгкорна, чтобы меньше было ответственности на короле, чтобы не сваливали на него всю вину за просчеты правительства, а Вачиравуд, начав со слов: «Мой дорогой Лек…» – ответил строками, смысл которых сводился к следующему: я сам знаю, что делаю, и всему свое время…
Ходили слухи о новом заговоре.
Неспокойно было в Сиаме, тревожно в Парускаване, смутно – на душе у Кати. Если бы только Сиам! Но Россия, до которой никому нет дела… Милая Россия! Окружающие перекинутся десятком фраз, равнодушно констатируя очередной провал наступления русских войск или голод в далекой холодной стране. А Катю каждое сообщение обжигало. «Февральская революция». Кате было больно за всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94