В кабинете же был маленький иконостас, привлекающий Нану, – единственное напоминание о Катиной православной религии. И всегда горела крошечная лампадка. А восемнадцатого июля, в день святого Сергия, Катя первый раз зажгла возле иконы богоматери тоненькую свечку, перевитую золотой полоской, но молитвы за упокой души Савельева не читала. Может, жив все-таки? Лек не спрашивал, зачем свеча, да и дома бывал очень мало, занятый на службе.
А Катя, напротив, никуда из Парускавана не выходила. Лек легко приняв такую жертву, посчитав сложившееся положение вполне естественным. Катя знала, что в город приходят корабли под родным трехцветным флагом и что Николай часто присылает в русскую миссию священника, но раз и навсегда решила для себя не осложнять жизнь мужа, чтобы ни малейших подозрений в чужеземном влиянии не могло пасть на него. Добровольное заточение временами было вполне сносным – может, это зависело от погоды? Кончались дожди, не приносящие свежести, с оранжерейной духотой и постоянной испариной. От нее не избавляли тот самый электрический вентилятор и блоки льда, в которых охлаждались фрукты и напитки. Тогда Катя придумывала себе занятие на воздухе, принималась за перепланировку сада. Возводились холмы, в них устраивались таинственные гроты, появились беседки и даже водопад. С ним пришлось повозиться больше всего. Воду решили поднимать электронасосом, но насоса нужной силы никак не могли подобрать, поэтому по старинке соорудили большое колесо, подающее воду из канала по желобам; она стекала в ручей, отделанный настоящими замшелыми валунами. Он восхитительно обрушивался с трехметровой высоты, разбиваясь на колючие белые брызги, несущие мимолетную прохладу. Прямо у струй поставили каменную скамью, постоянно влажную. В детстве мама твердила: «Девочка, не садись никогда на камни – простынешь, только на дерево», – а здесь камни не бывали холодными.
Водопад, гроты, зоосад… Да, настоящий зоосад завела себе Катя, чтобы не оставалось свободного времени, чтобы не оставалось времени на тоску, чтобы быстрее дождаться того часа, когда смирятся король и королева со своей русской невесткой.
Нана носилась по всему Парускавану, строя уморительные гримасы, и пыталась завлечь новых зрителей к клеткам. А там жевали бананы гиббоны с черными лицами, длинными руками и мягким мехом, белые кролики сверкали рубиновыми глазами, грациозно помахивал рожками кареглазый олененок, малайские медведи хвастались нарядными рыжими жилетками. Однажды Лек, вернувшись из училища, заговорщически шепнул Кате:
– В твоем зверинце прибавление!
– Тигренок?! – обрадованно воскликнула Катя, давно желавшая приобрести огромную кошку.
– Не угадала…
– Крокодил? – уже менее уверенно предположила она. – Ну не томи! Пойдем, покажешь.
– Ладно, подсказываю… Ну вспомни!.. Я тебе дарил похожее белое животное…
Катя задумалась. Нана? Значит, обезьянка? Но Лек так торжествен… Вдруг она вспомнила нефритового крошку. И сразу уверенно сказала:
– Слоненок!
Они подошли к зверинцу. У клеток, привязанный за толстый ствол мускатного ореха, стоял совершенно белый слоненок и с невероятной скоростью уплетал связку бананов, поддерживаемую мальчишкой-малайцем.
– Не может быть! – Катя нерешительно остановилась. – Ты же мне сам говорил, что сейчас даже у короля нет настоящих белых слонов, а священными считаются и кормятся с серебра даже те, у кого есть хоть какое-нибудь белое пятнышко. А этот как снег. – Она присмотрелась к Леку. – Что-то ты хитро улыбаешься, друг мой…
А Лек уже хохотал в полный голос. Отсмеявшись, подвел Катю к слоненку поближе:
– Вот и попалась. Но я вовсе не хотел тебя обманывать. Я просто собирался показать, каким был бы слон, если бы он был белым, и приказал обсыпать его мелом. Но ты смотри, как бы этот обжора нас не разорил – у него рот не закрывается. Только это не он, а она, слониха, маленькая Бунча.
По степени привязанности к Бунче обитателей Парускавана она опередила даже Нану, которая теперь, ревнуя к слонихе, оттаскивала людей от загончика. И дети и взрослые несли Бунче овощи, фрукты, печенье, охапки травы. Слониха оказалась смышленой, за подношения кланялась, размахивая хоботом, чем приводила всех в умиление.
Однажды Катя вспомнила, что в Киеве сейчас осень. А значит, нарядные красно-желтые деревья и всегда удивительное превращение: наутро после сентября каштаны, еще вчера густые и зеленые с редкой желтизной, отгуляв ветреную ночь, словно девицы из кафешантана, просыпались взъерошенными, потемневшими, сморщенными, наполовину облетевшими. Листья тополей сияли новенькими пятаками… А здесь вся разница в том, что чуть более или менее душно. Северяне называют тропики «страной вечной весны», вздыхая по вечности и бессмертию. Но что такое весна? Это пробуждение. От зимнего сна. Но нет здесь холода, нет пробуждения, нет весеннего ликования, первых ручьев, опьянения прохладным березовым соком. Тропики незыблемы, дремотны…
Всегда успокаивающе на Катю действовала Намарона. Она поселилась наверху возле спальни и числилась старшей горничной. Если рядом не было Лека, которого Намарона продолжала панически бояться, она прекрасно исполняла обязанности домоправительницы, командуя не только женщинами, следившими за чистотой второго этажа, но и мужчинами, отвечавшими за порядок внизу, включая подачу пищи и уборку со столов. Такие уж обычаи были в богатых домах Бангкока. Если Намароне приходилось советовать что-нибудь Кате, она делала это предельно тактично. Когда привезли новую мебель для спальни, Катя велела придвинуть кровати к окну, думая, что там будет свежее по ночам, но Лек с неохотой лег на них после перестановки и всю ночь ворочался. «Тебе жестко? – спрашивала Катя. – Может, пружина какая? Ну хочешь, местами поменяемся?» А он не отвечал. Но стоило Кате призвать Намарону, как положение сразу исправилось.
– Кровать надо было ставить в направлении с севера на юг. Когда-то север называли «хуанон», то есть «подушка под голову», а юг – «пайтин», то есть «сторона, в которую обращены ноги», – просвещала Катю Намарона, – а еще, миссис, простите меня за нескромный вопрос и, ради бога, не отвечайте, если не хотите, но с какой стороны от мужа вы спите?
– Неужели это тоже имеет значение?
– Вы должны лежать слева от него и никогда не переступать через его ноги.
– Ой, ну когда же я все узнаю и запомню?
Намарона замялась.
– Что-нибудь еще?
– Да… Не следует настаивать на близости в восьмой и пятнадцатый дни, являющиеся священными, а также в большие праздники – Нового года и Урожая…
– Это ко мне не относится. Я никогда ни на чем не настаиваю.
Катя усмехнулась и подумала, что точно, никогда ей не хватало твердости характера, чтобы требовать, даже свое, чтобы наказывать и отбирать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
А Катя, напротив, никуда из Парускавана не выходила. Лек легко приняв такую жертву, посчитав сложившееся положение вполне естественным. Катя знала, что в город приходят корабли под родным трехцветным флагом и что Николай часто присылает в русскую миссию священника, но раз и навсегда решила для себя не осложнять жизнь мужа, чтобы ни малейших подозрений в чужеземном влиянии не могло пасть на него. Добровольное заточение временами было вполне сносным – может, это зависело от погоды? Кончались дожди, не приносящие свежести, с оранжерейной духотой и постоянной испариной. От нее не избавляли тот самый электрический вентилятор и блоки льда, в которых охлаждались фрукты и напитки. Тогда Катя придумывала себе занятие на воздухе, принималась за перепланировку сада. Возводились холмы, в них устраивались таинственные гроты, появились беседки и даже водопад. С ним пришлось повозиться больше всего. Воду решили поднимать электронасосом, но насоса нужной силы никак не могли подобрать, поэтому по старинке соорудили большое колесо, подающее воду из канала по желобам; она стекала в ручей, отделанный настоящими замшелыми валунами. Он восхитительно обрушивался с трехметровой высоты, разбиваясь на колючие белые брызги, несущие мимолетную прохладу. Прямо у струй поставили каменную скамью, постоянно влажную. В детстве мама твердила: «Девочка, не садись никогда на камни – простынешь, только на дерево», – а здесь камни не бывали холодными.
Водопад, гроты, зоосад… Да, настоящий зоосад завела себе Катя, чтобы не оставалось свободного времени, чтобы не оставалось времени на тоску, чтобы быстрее дождаться того часа, когда смирятся король и королева со своей русской невесткой.
Нана носилась по всему Парускавану, строя уморительные гримасы, и пыталась завлечь новых зрителей к клеткам. А там жевали бананы гиббоны с черными лицами, длинными руками и мягким мехом, белые кролики сверкали рубиновыми глазами, грациозно помахивал рожками кареглазый олененок, малайские медведи хвастались нарядными рыжими жилетками. Однажды Лек, вернувшись из училища, заговорщически шепнул Кате:
– В твоем зверинце прибавление!
– Тигренок?! – обрадованно воскликнула Катя, давно желавшая приобрести огромную кошку.
– Не угадала…
– Крокодил? – уже менее уверенно предположила она. – Ну не томи! Пойдем, покажешь.
– Ладно, подсказываю… Ну вспомни!.. Я тебе дарил похожее белое животное…
Катя задумалась. Нана? Значит, обезьянка? Но Лек так торжествен… Вдруг она вспомнила нефритового крошку. И сразу уверенно сказала:
– Слоненок!
Они подошли к зверинцу. У клеток, привязанный за толстый ствол мускатного ореха, стоял совершенно белый слоненок и с невероятной скоростью уплетал связку бананов, поддерживаемую мальчишкой-малайцем.
– Не может быть! – Катя нерешительно остановилась. – Ты же мне сам говорил, что сейчас даже у короля нет настоящих белых слонов, а священными считаются и кормятся с серебра даже те, у кого есть хоть какое-нибудь белое пятнышко. А этот как снег. – Она присмотрелась к Леку. – Что-то ты хитро улыбаешься, друг мой…
А Лек уже хохотал в полный голос. Отсмеявшись, подвел Катю к слоненку поближе:
– Вот и попалась. Но я вовсе не хотел тебя обманывать. Я просто собирался показать, каким был бы слон, если бы он был белым, и приказал обсыпать его мелом. Но ты смотри, как бы этот обжора нас не разорил – у него рот не закрывается. Только это не он, а она, слониха, маленькая Бунча.
По степени привязанности к Бунче обитателей Парускавана она опередила даже Нану, которая теперь, ревнуя к слонихе, оттаскивала людей от загончика. И дети и взрослые несли Бунче овощи, фрукты, печенье, охапки травы. Слониха оказалась смышленой, за подношения кланялась, размахивая хоботом, чем приводила всех в умиление.
Однажды Катя вспомнила, что в Киеве сейчас осень. А значит, нарядные красно-желтые деревья и всегда удивительное превращение: наутро после сентября каштаны, еще вчера густые и зеленые с редкой желтизной, отгуляв ветреную ночь, словно девицы из кафешантана, просыпались взъерошенными, потемневшими, сморщенными, наполовину облетевшими. Листья тополей сияли новенькими пятаками… А здесь вся разница в том, что чуть более или менее душно. Северяне называют тропики «страной вечной весны», вздыхая по вечности и бессмертию. Но что такое весна? Это пробуждение. От зимнего сна. Но нет здесь холода, нет пробуждения, нет весеннего ликования, первых ручьев, опьянения прохладным березовым соком. Тропики незыблемы, дремотны…
Всегда успокаивающе на Катю действовала Намарона. Она поселилась наверху возле спальни и числилась старшей горничной. Если рядом не было Лека, которого Намарона продолжала панически бояться, она прекрасно исполняла обязанности домоправительницы, командуя не только женщинами, следившими за чистотой второго этажа, но и мужчинами, отвечавшими за порядок внизу, включая подачу пищи и уборку со столов. Такие уж обычаи были в богатых домах Бангкока. Если Намароне приходилось советовать что-нибудь Кате, она делала это предельно тактично. Когда привезли новую мебель для спальни, Катя велела придвинуть кровати к окну, думая, что там будет свежее по ночам, но Лек с неохотой лег на них после перестановки и всю ночь ворочался. «Тебе жестко? – спрашивала Катя. – Может, пружина какая? Ну хочешь, местами поменяемся?» А он не отвечал. Но стоило Кате призвать Намарону, как положение сразу исправилось.
– Кровать надо было ставить в направлении с севера на юг. Когда-то север называли «хуанон», то есть «подушка под голову», а юг – «пайтин», то есть «сторона, в которую обращены ноги», – просвещала Катю Намарона, – а еще, миссис, простите меня за нескромный вопрос и, ради бога, не отвечайте, если не хотите, но с какой стороны от мужа вы спите?
– Неужели это тоже имеет значение?
– Вы должны лежать слева от него и никогда не переступать через его ноги.
– Ой, ну когда же я все узнаю и запомню?
Намарона замялась.
– Что-нибудь еще?
– Да… Не следует настаивать на близости в восьмой и пятнадцатый дни, являющиеся священными, а также в большие праздники – Нового года и Урожая…
– Это ко мне не относится. Я никогда ни на чем не настаиваю.
Катя усмехнулась и подумала, что точно, никогда ей не хватало твердости характера, чтобы требовать, даже свое, чтобы наказывать и отбирать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94