Да и надпись была Io sono Beatrice chi ti faccio andare. Грубоватый каламбур. У Данте она ведет его к звездной славе, и Чистилище—одна из ступеней в восхождении, а не конечная цель. Он чувствовал, что тут есть какая-то связь с ним, Хильером, но какая?—этого он понять не мог.
И вдруг стало ясно: Клара! Воплощение чистоты. Вдохнувшая в него веру после стольких лет безверия, заставившая вспомнить о бессмертной душе. Но не могла же она быть единственным оправданием того, что его грешное тело продирается сквозь чистилище последнего задания, входит в огненную пасть и покидает ее, отягощенное священной ношей? Этого недостаточно: domina, поп sum dignus. Сколько чужих лобковых волосков всех цветов—от меда Балтики до смолы Востока —запуталось в его собственных! Сколько зубов (включая вставные) терзали его тело! Хрюкая от удовольствия, он обжирался, опивался. Ложь, предательства—на что он только не шел для достижения своих сомнительных целей! Покачивая головой, Хильер вспомнил свое неправедное прошлое. Ему хотелось поднатужиться и извергнуть багаж прежнего «я» (заляпанные кровью и пивом дешевые чемоданы, полные барахла, завернутого в старые газеты) в мусорный бак,—звонок по телефону, и кареглазый, бородатый мусорщик подкатит к порогу его дома; от чаевых он с улыбкой откажется («Это моя работа, сэр»). Хильер, поскрипывая, обретал себя.
Он обернулся и оглядел улицу. Из закрытого заведения, именуемого «Ателье», прихрамывая, вышел мужчина в грязной рубашке с расстегнутым воротом и брюках цвета хаки. Еще не старое лицо покрывали морщины. В восточном направлении прогромыхал почти совершенно пустой трамвай. Хильер спросил:
— Prostite, tovarishch, gde tut Chornoye morye?
— Издеваетесь? Тут куда ни кинь—Черное море. Он широко раскинул руки, словно выпуская море из своей груди.
— Я имел в виду,—рассмеялся Хильер,—гостиницу «Черное море».
Незнакомец, от которого потягивало плодово-ягодным, уставился на Хильера.
— В чем дело? Я в эти игры не играю. Раз вы не знаете, где находится главная гостиница, значит, вы не милиционер. Самозванец, вот вы кто!
Продавщица из «Сувениров» стояла у дверей и внимательно прислушивалась. Хильера распирало раздражение.
— Tovarishch , вы мараете честь мундира!—взорвался Хильер.—На это есть статья!
— На все есть статья! Нет только на кагэбэшннков, выдающих себя за милиционеров. Еще что придумаете? Так вы меня с ходу и раскололи. Не на того напали!
Он перешел на крик. Высокий светловолосый парень и его маленькая чернявенькая подружка остановились поглазеть на скандал. Девушку это очень забавляло.
— Откуда приехали? Небось, из Москвы! Говор-то нездешний!
— Ишь надрался,—сказал Хильер.—Несет черт знает что!
Он подумал, что с таким лучше не связываться, и поспешно зашагал в западном направлении; там еще догорали последние лучи заката. Сапоги были сильно велики, и немудрено, что Хильер споткнулся о кусок асфальта. Непонятно откуда взявшаяся сопливая девчонка весело захихикала. А в спину неслось:
— Может, и надрался, но когда мне дело шьют, я соображаю. Мне скрывать нечего. Вон, смотрите,—обратился он к собравшимся зевакам,—гостиница ему нужна, как же! Преспокойненько пошел в другую сторону!
Хильер быстро миновал пустую, пахнущую рыбой столовую, закрытый государственный мясной магазин, сберкассу, напоминавшую тюрьму для денег.
— Ищут, кого бы сцапать! Я хочу, чтобы меня оставили в покое!
Я тоже, подумал Хильер. Свернув в темную улочку, круто поднимавшуюся вверх, он понял, что заблудился. В поисках поворота направо он тяжело поднимался по разбитой мостовой. Вдоль улицы стояли обшарпанные домишки, в одном из которых сквозь распахнутое окно можно было наблюдать телевизионную стихомифию изображения и звука. Остальные дома выглядели совершенно безжизненными, возможно, их обитатели прогуливались сейчас по бульвару. Вот и поворот направо. Хильер свернул в переулок и двинулся по размокшим пачкам из-под сигарет, по склизким очисткам и огрызкам. Он храбро шлепал на восток, откуда доносились визги кошачьей свары. Хильер подумал, что вот-вот должна взойти луна, первая четверть. Слева запахло свежескошенным сеном, где-то неподалеку уже начинались деревни. Поравнявшись с одним из домов, он услышал доносившуюся из глубины двора перебранку. Муж довольно громко настаивал на том, что его жена «kobylа» и «suka» Он свернул вправо, и вскоре улица, окаймленная миниатюрными розовыми палисадничками, вывела его к уже знакомому бульвару. Свежий ветерок по-прежнему шелестел в тутовых кронах. Он подошел к вывеске «Ostanovka Tramvaya», под которой маялись три tovarishcha.
— А-а, — послышался знакомый голос,—выследил все-таки! Вот ведь прилип. Как шпион все равно! И милицией не пригрозишь: сам ментом прикинулся. Это тот самый,—обратился он к стоящей рядом обнявшейся парочке,—samozvanets . Думает обдурить меня своей ментовской формой. Выкуси! Ну и что с того, что я работаю в «Черном море»?—спросил он Хильера.—Сперва с начальством нашим разберитесь, а потом уж цепляйте кухонных сошек вроде меня. Yас там секут—дай Боже! Но я даже, если б и мог чего стянуть, все равно б не стал. Стану я мараться! Постыдились бы подозревать меня!
Ища сочувствия, Хильер взглянул на разинувшую рты парочку и пожал плечами (как он потом заметил, рты были разинуты от того, что парочка жевала американскую резинку). Наконец, прогромыхал сыплющий искрами одноэтажный трамвай.
— А теперь, небось, заявите, что не знаете, сколько платить за проезд?—сказал усевшийся напротив Хильера новый знакомец.—Давайте спрашивайте.
— Да, я не знаю, сколько стоит билет.
— Что я говорил!—торжествующе воскликнул тот, обращаясь к пяти другим пассажирам.—Билет стоит три копейки, и вы это прекрасно знаете.
Кондукторша отвергла попытку Хильера заплатить за проезд. Ага, значит, милиция ездит бесплатно. Кондукторша напоминала румяный пудинг, облаченный в криво сидящую униформу.
— Вот-вот,—сказал повар.—Для власти одни законы, для простых—другие. Москва.—Он усмехнулся. — Когда ж они оставят нас в покое?
Хильер поглубже вдохнул и гаркнул:
— Заткнись!
К его удивлению, тот действительно заткнулся, лишь изредка что-то ворчливо приговаривая себе под нос.
— Тоже в «Черное море»?—спросил Хильер гораздо миролюбивее.—Попутчики, значит.
— Все, больше ни слова,—сказал повар,—И так наболтал лишнего.
Достав из кармана измятый «Советский спорт», он принялся хмуро изучать большую фотографию прыгуна в высоту.
Хильер глянул в окно. Трамвай свернул с бульвара на узкую улочку и покатил мимо украшенных лепниной аккуратных домиков с палисадниками, в которых цвели бугенвиллеи. В свете одного из уличных фонарей отчетливо различались их лилово-красные листья. Снова этот благословенный, лежащий вне политики мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
И вдруг стало ясно: Клара! Воплощение чистоты. Вдохнувшая в него веру после стольких лет безверия, заставившая вспомнить о бессмертной душе. Но не могла же она быть единственным оправданием того, что его грешное тело продирается сквозь чистилище последнего задания, входит в огненную пасть и покидает ее, отягощенное священной ношей? Этого недостаточно: domina, поп sum dignus. Сколько чужих лобковых волосков всех цветов—от меда Балтики до смолы Востока —запуталось в его собственных! Сколько зубов (включая вставные) терзали его тело! Хрюкая от удовольствия, он обжирался, опивался. Ложь, предательства—на что он только не шел для достижения своих сомнительных целей! Покачивая головой, Хильер вспомнил свое неправедное прошлое. Ему хотелось поднатужиться и извергнуть багаж прежнего «я» (заляпанные кровью и пивом дешевые чемоданы, полные барахла, завернутого в старые газеты) в мусорный бак,—звонок по телефону, и кареглазый, бородатый мусорщик подкатит к порогу его дома; от чаевых он с улыбкой откажется («Это моя работа, сэр»). Хильер, поскрипывая, обретал себя.
Он обернулся и оглядел улицу. Из закрытого заведения, именуемого «Ателье», прихрамывая, вышел мужчина в грязной рубашке с расстегнутым воротом и брюках цвета хаки. Еще не старое лицо покрывали морщины. В восточном направлении прогромыхал почти совершенно пустой трамвай. Хильер спросил:
— Prostite, tovarishch, gde tut Chornoye morye?
— Издеваетесь? Тут куда ни кинь—Черное море. Он широко раскинул руки, словно выпуская море из своей груди.
— Я имел в виду,—рассмеялся Хильер,—гостиницу «Черное море».
Незнакомец, от которого потягивало плодово-ягодным, уставился на Хильера.
— В чем дело? Я в эти игры не играю. Раз вы не знаете, где находится главная гостиница, значит, вы не милиционер. Самозванец, вот вы кто!
Продавщица из «Сувениров» стояла у дверей и внимательно прислушивалась. Хильера распирало раздражение.
— Tovarishch , вы мараете честь мундира!—взорвался Хильер.—На это есть статья!
— На все есть статья! Нет только на кагэбэшннков, выдающих себя за милиционеров. Еще что придумаете? Так вы меня с ходу и раскололи. Не на того напали!
Он перешел на крик. Высокий светловолосый парень и его маленькая чернявенькая подружка остановились поглазеть на скандал. Девушку это очень забавляло.
— Откуда приехали? Небось, из Москвы! Говор-то нездешний!
— Ишь надрался,—сказал Хильер.—Несет черт знает что!
Он подумал, что с таким лучше не связываться, и поспешно зашагал в западном направлении; там еще догорали последние лучи заката. Сапоги были сильно велики, и немудрено, что Хильер споткнулся о кусок асфальта. Непонятно откуда взявшаяся сопливая девчонка весело захихикала. А в спину неслось:
— Может, и надрался, но когда мне дело шьют, я соображаю. Мне скрывать нечего. Вон, смотрите,—обратился он к собравшимся зевакам,—гостиница ему нужна, как же! Преспокойненько пошел в другую сторону!
Хильер быстро миновал пустую, пахнущую рыбой столовую, закрытый государственный мясной магазин, сберкассу, напоминавшую тюрьму для денег.
— Ищут, кого бы сцапать! Я хочу, чтобы меня оставили в покое!
Я тоже, подумал Хильер. Свернув в темную улочку, круто поднимавшуюся вверх, он понял, что заблудился. В поисках поворота направо он тяжело поднимался по разбитой мостовой. Вдоль улицы стояли обшарпанные домишки, в одном из которых сквозь распахнутое окно можно было наблюдать телевизионную стихомифию изображения и звука. Остальные дома выглядели совершенно безжизненными, возможно, их обитатели прогуливались сейчас по бульвару. Вот и поворот направо. Хильер свернул в переулок и двинулся по размокшим пачкам из-под сигарет, по склизким очисткам и огрызкам. Он храбро шлепал на восток, откуда доносились визги кошачьей свары. Хильер подумал, что вот-вот должна взойти луна, первая четверть. Слева запахло свежескошенным сеном, где-то неподалеку уже начинались деревни. Поравнявшись с одним из домов, он услышал доносившуюся из глубины двора перебранку. Муж довольно громко настаивал на том, что его жена «kobylа» и «suka» Он свернул вправо, и вскоре улица, окаймленная миниатюрными розовыми палисадничками, вывела его к уже знакомому бульвару. Свежий ветерок по-прежнему шелестел в тутовых кронах. Он подошел к вывеске «Ostanovka Tramvaya», под которой маялись три tovarishcha.
— А-а, — послышался знакомый голос,—выследил все-таки! Вот ведь прилип. Как шпион все равно! И милицией не пригрозишь: сам ментом прикинулся. Это тот самый,—обратился он к стоящей рядом обнявшейся парочке,—samozvanets . Думает обдурить меня своей ментовской формой. Выкуси! Ну и что с того, что я работаю в «Черном море»?—спросил он Хильера.—Сперва с начальством нашим разберитесь, а потом уж цепляйте кухонных сошек вроде меня. Yас там секут—дай Боже! Но я даже, если б и мог чего стянуть, все равно б не стал. Стану я мараться! Постыдились бы подозревать меня!
Ища сочувствия, Хильер взглянул на разинувшую рты парочку и пожал плечами (как он потом заметил, рты были разинуты от того, что парочка жевала американскую резинку). Наконец, прогромыхал сыплющий искрами одноэтажный трамвай.
— А теперь, небось, заявите, что не знаете, сколько платить за проезд?—сказал усевшийся напротив Хильера новый знакомец.—Давайте спрашивайте.
— Да, я не знаю, сколько стоит билет.
— Что я говорил!—торжествующе воскликнул тот, обращаясь к пяти другим пассажирам.—Билет стоит три копейки, и вы это прекрасно знаете.
Кондукторша отвергла попытку Хильера заплатить за проезд. Ага, значит, милиция ездит бесплатно. Кондукторша напоминала румяный пудинг, облаченный в криво сидящую униформу.
— Вот-вот,—сказал повар.—Для власти одни законы, для простых—другие. Москва.—Он усмехнулся. — Когда ж они оставят нас в покое?
Хильер поглубже вдохнул и гаркнул:
— Заткнись!
К его удивлению, тот действительно заткнулся, лишь изредка что-то ворчливо приговаривая себе под нос.
— Тоже в «Черное море»?—спросил Хильер гораздо миролюбивее.—Попутчики, значит.
— Все, больше ни слова,—сказал повар,—И так наболтал лишнего.
Достав из кармана измятый «Советский спорт», он принялся хмуро изучать большую фотографию прыгуна в высоту.
Хильер глянул в окно. Трамвай свернул с бульвара на узкую улочку и покатил мимо украшенных лепниной аккуратных домиков с палисадниками, в которых цвели бугенвиллеи. В свете одного из уличных фонарей отчетливо различались их лилово-красные листья. Снова этот благословенный, лежащий вне политики мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66