Никаких тебе запахов бензина или капусты, вместо них—нечто сугубо сухопутное, отдающее лепестками роз. Матово светились витые пластиковые фонари. Хильер запер дверь и, сжимая ключ в кармане халата, направился в душевую. Неожиданно в тишину коридора ворвались раздраженные голоса. Дверь каюты (третьей от его собственной) распахнулась, и из нее попятился кричащий мальчуган. «Детей еще не хватало»,—вздохнул Хильер. Детей он недолюбливал: слишком непоседливы и бесхитростны—попробуй, проверни с ними что-нибудь. К тому же во время путешествий они маются от скуки и путаются под ногами. Мальчику было лет тринадцать—тот еще возраст!
— Очень она мне нужна,—проговорил он обиженно.—Уж нельзя посмотреть, про что там. Да, выговор не отличается благородством.
— Мал еще,—отвечал девичий голос.—Погоди, скажу папе. Иди лучше покидай кольца.
— Да я больше тебя про это знаю. Нужны мне твои кольца!
Небольшого роста крепыш выглядел как типичный взрослый турист в миниатюре: яркая рубашка навыпуск, зауженные коричневые брюки, сандалии, не хватало только фотоаппарата на шее. Хильер отметил, что в зубах он сжимал сигарету, судя по запаху—«Балканское собрание»[ Балканское собрание» — дорогие английские сигареты с фильтрами разных цветов.
]. Подойдя ближе (чтобы попасть в душевую, надо было пройти мимо их каюты), он увидел девушку. Одного взгляда хватило, чтобы у него вырвался слабый стон, реакция тела как всегда была мгновенной и непроизвольной: перехватило дыхание, появилась легкая боль в уздечке, в артерии хлынула кровь, возникло смутное ощущение полета. Пшеничные волосы небрежно уложены на голове, носик с горбинкой чуть вздернут, губы, излияния которых так и хочется прервать поцелуем,—хороша! Открытое золотистое платье с высоким разрезом оставляло восхитительные ноги, руки и шею сладостно-обнаженными. На вид ей было лет восемнадцать. Хильер заскулил, как дремлющий пес.
— К тому же, папу это не волнует. Не говоря уже про нее. Они своим делом заняты. Только одно на уме.
У меня тоже, подумал Хильер. Он увидел, что мальчик требовал от сестры книгу некоего Ральфа Куинтина. Крупный заголовок гласил: «Секс и его садистские проявления». В столь юном возрасте читать подобные вещи! Какие глаза! Голубые глаза Эдема, напоенные первым дождем! Ее огромные глаза смотрели на Хильера, затем, раздраженно сощурившись, она крикнула брату:—Грязный поросенок!
— Между прочим, свиньи вовсе не грязные,—сказал мальчуган.—Это ошибочное мнение. И о «вонючих козлах» тоже.
Она захлопнула дверь. Хильер сказал мальчику:
— Грязь—неизбежный атрибут любого живого существа. Именно поэтому люди принимают душ. Именно поэтому и я сейчас иду в душ. Но, к сожалению, ты мешаешь мне пройти.
Мальчик внимательно посмотрел на Хильера и неторопливо—люди на этом корабле отдыхают!—прижался к стене.
— Вы тут новенький. Только что сели. А мы—с самого отплытия. Мы сели в Саутгемптоне. Обжираловка плавучая,—добавил он доверительно.—Жрут, пока худо не сделается. Недаром некоторые сползли на берег в Венеции и покатили домой. Я надеюсь, вам здесь понравится.
— Я тоже.
— Не надо мне было злить сестру. Она помешана на сексе, но это то, что Д. Г. Лоуренс называл «головным сексом». Обожает про это читать. Сигарету хотите?
Из нагрудного кармана рубашки он вытащил сигаретницу и дорогую зажигалку.
— Спасибо, но я предпочитаю сигары.
— Тогда после обеда я угощу вас «Ресервадос». Кстати, для своих в баре есть графинчики в стиле Людовика XIV с потрясающим «Реми Мартеном». Никто не может определить, какого он года.
— Непременно попробую. А теперь—в душ.
— Да, обязательно попробуйте. Надеюсь, мы встретимся во время аперитива.
Из молодых да ранних, подумал Хильер, направляясь в душ. И всё туда же—секс у него на уме. Спокойно, сэр, спокойно. Голубая Адриатика его поддержала—громко загудел проплывавший мимо корабль.
Хильер открыл дверь в душевую и застыл на пороге. Нет, это уже слишком! Белокурая красавица, которую он только что видел, была, по крайней мере, одета. Здесь же перед ним—словно в противовес—предстала обнаженная жгучая брюнетка. Индианка вытирала свое смуглое тело, полуночным потоком струились к ягодицам распущенные волосы.
— Тысяча извинений,—с трудом проговорил Хильер.—Дверь была…
Она обернулась банным полотенцем с надписью «Полиольбион», словно победительница корабельного конкурса красоты. Из них двоих Хильер был смущен гораздо сильней. Прямой нос и благородные арийские черты составляли контраст с кофейным цветом ее лица.
— Да,—сказала она,—дверь была не заперта. Я часто бываю такой рассеянной.
Особенности ее английского произношения напомнили ему интонации валлийской школьницы. Она невозмутимо наблюдала, как Хильер пятился в коридор. И, кажется, снова не заперла дверь. Хильер зашел в другую душевую. Неплохое начало. Или плохое? Зависит от точки зрения. Перед операцией надо быть предельно собранным, а тут за несколько минут он уже дважды испытал плотский соблазн, увидел оба экстремума континуума. Хильер, фыркая, принял ледяной душ и, глядя только вперед, высоконравственно прошествовал к себе в каюту.
Дверь оказалась распахнутой, и кто-то, мурлыкая себе под нос, рылся в ящиках тумбочки. В чемоданах уже тоже покопались. Однако на повернувшемся к Хильеру жизнерадостном лице не было и тени смущения.
— Как я понимаю, мистер Джаггер? А где другой джентльмен, мистер Иннес?
— Присоединится позже. В ближайшем порту.
— Это будет Ярылык. Занятное местечко. Он, снова напевая, переложил несколько рубашек Хильера в выдвижной ящик.
— Наверное, я вам что-то должен,—сказал Хильер. Открыв шкаф, в котором висел летний пиджак, он полез в карман за кошельком.
— Да, сэр, тут так принято, сами увидите. Называется «подсластить».
Трудно было определить, что у него за выговор: то ли восточно-лондонский, то ли сиднейский, а скорее, оба—интонации моря, двух противоположных его; концов. Хильер выкладывал банкноты на его ладонь, пока она, подобно лыжному креплению, не захлопнулась.
— Меня зовут Ричард Рист. Но Ричардом меня называют редко: обычно Риком или Рики.
Рист выглядел лет на тридцать пять. На нем была тельняшка и синие парусиновые штаны. Обветренная кожа пропиталась солью, а морщины и тени на северном лице, казалось, появились в результате долгого травления кислотой. Все свидетельствовало о том, что этот человек не первый год в море. Глаза его были постоянно устремлены куда-то вдаль. Разговаривая, он сильно вытягивал губы, даже во время пауз они не сразу возвращались в нормальное положение, и эта манера только усиливала сходство его шамкающего—без зубов и протезов—рта с рыбьим. Темно-каштановые волосы Риста казались приклеенными к черепу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Очень она мне нужна,—проговорил он обиженно.—Уж нельзя посмотреть, про что там. Да, выговор не отличается благородством.
— Мал еще,—отвечал девичий голос.—Погоди, скажу папе. Иди лучше покидай кольца.
— Да я больше тебя про это знаю. Нужны мне твои кольца!
Небольшого роста крепыш выглядел как типичный взрослый турист в миниатюре: яркая рубашка навыпуск, зауженные коричневые брюки, сандалии, не хватало только фотоаппарата на шее. Хильер отметил, что в зубах он сжимал сигарету, судя по запаху—«Балканское собрание»[ Балканское собрание» — дорогие английские сигареты с фильтрами разных цветов.
]. Подойдя ближе (чтобы попасть в душевую, надо было пройти мимо их каюты), он увидел девушку. Одного взгляда хватило, чтобы у него вырвался слабый стон, реакция тела как всегда была мгновенной и непроизвольной: перехватило дыхание, появилась легкая боль в уздечке, в артерии хлынула кровь, возникло смутное ощущение полета. Пшеничные волосы небрежно уложены на голове, носик с горбинкой чуть вздернут, губы, излияния которых так и хочется прервать поцелуем,—хороша! Открытое золотистое платье с высоким разрезом оставляло восхитительные ноги, руки и шею сладостно-обнаженными. На вид ей было лет восемнадцать. Хильер заскулил, как дремлющий пес.
— К тому же, папу это не волнует. Не говоря уже про нее. Они своим делом заняты. Только одно на уме.
У меня тоже, подумал Хильер. Он увидел, что мальчик требовал от сестры книгу некоего Ральфа Куинтина. Крупный заголовок гласил: «Секс и его садистские проявления». В столь юном возрасте читать подобные вещи! Какие глаза! Голубые глаза Эдема, напоенные первым дождем! Ее огромные глаза смотрели на Хильера, затем, раздраженно сощурившись, она крикнула брату:—Грязный поросенок!
— Между прочим, свиньи вовсе не грязные,—сказал мальчуган.—Это ошибочное мнение. И о «вонючих козлах» тоже.
Она захлопнула дверь. Хильер сказал мальчику:
— Грязь—неизбежный атрибут любого живого существа. Именно поэтому люди принимают душ. Именно поэтому и я сейчас иду в душ. Но, к сожалению, ты мешаешь мне пройти.
Мальчик внимательно посмотрел на Хильера и неторопливо—люди на этом корабле отдыхают!—прижался к стене.
— Вы тут новенький. Только что сели. А мы—с самого отплытия. Мы сели в Саутгемптоне. Обжираловка плавучая,—добавил он доверительно.—Жрут, пока худо не сделается. Недаром некоторые сползли на берег в Венеции и покатили домой. Я надеюсь, вам здесь понравится.
— Я тоже.
— Не надо мне было злить сестру. Она помешана на сексе, но это то, что Д. Г. Лоуренс называл «головным сексом». Обожает про это читать. Сигарету хотите?
Из нагрудного кармана рубашки он вытащил сигаретницу и дорогую зажигалку.
— Спасибо, но я предпочитаю сигары.
— Тогда после обеда я угощу вас «Ресервадос». Кстати, для своих в баре есть графинчики в стиле Людовика XIV с потрясающим «Реми Мартеном». Никто не может определить, какого он года.
— Непременно попробую. А теперь—в душ.
— Да, обязательно попробуйте. Надеюсь, мы встретимся во время аперитива.
Из молодых да ранних, подумал Хильер, направляясь в душ. И всё туда же—секс у него на уме. Спокойно, сэр, спокойно. Голубая Адриатика его поддержала—громко загудел проплывавший мимо корабль.
Хильер открыл дверь в душевую и застыл на пороге. Нет, это уже слишком! Белокурая красавица, которую он только что видел, была, по крайней мере, одета. Здесь же перед ним—словно в противовес—предстала обнаженная жгучая брюнетка. Индианка вытирала свое смуглое тело, полуночным потоком струились к ягодицам распущенные волосы.
— Тысяча извинений,—с трудом проговорил Хильер.—Дверь была…
Она обернулась банным полотенцем с надписью «Полиольбион», словно победительница корабельного конкурса красоты. Из них двоих Хильер был смущен гораздо сильней. Прямой нос и благородные арийские черты составляли контраст с кофейным цветом ее лица.
— Да,—сказала она,—дверь была не заперта. Я часто бываю такой рассеянной.
Особенности ее английского произношения напомнили ему интонации валлийской школьницы. Она невозмутимо наблюдала, как Хильер пятился в коридор. И, кажется, снова не заперла дверь. Хильер зашел в другую душевую. Неплохое начало. Или плохое? Зависит от точки зрения. Перед операцией надо быть предельно собранным, а тут за несколько минут он уже дважды испытал плотский соблазн, увидел оба экстремума континуума. Хильер, фыркая, принял ледяной душ и, глядя только вперед, высоконравственно прошествовал к себе в каюту.
Дверь оказалась распахнутой, и кто-то, мурлыкая себе под нос, рылся в ящиках тумбочки. В чемоданах уже тоже покопались. Однако на повернувшемся к Хильеру жизнерадостном лице не было и тени смущения.
— Как я понимаю, мистер Джаггер? А где другой джентльмен, мистер Иннес?
— Присоединится позже. В ближайшем порту.
— Это будет Ярылык. Занятное местечко. Он, снова напевая, переложил несколько рубашек Хильера в выдвижной ящик.
— Наверное, я вам что-то должен,—сказал Хильер. Открыв шкаф, в котором висел летний пиджак, он полез в карман за кошельком.
— Да, сэр, тут так принято, сами увидите. Называется «подсластить».
Трудно было определить, что у него за выговор: то ли восточно-лондонский, то ли сиднейский, а скорее, оба—интонации моря, двух противоположных его; концов. Хильер выкладывал банкноты на его ладонь, пока она, подобно лыжному креплению, не захлопнулась.
— Меня зовут Ричард Рист. Но Ричардом меня называют редко: обычно Риком или Рики.
Рист выглядел лет на тридцать пять. На нем была тельняшка и синие парусиновые штаны. Обветренная кожа пропиталась солью, а морщины и тени на северном лице, казалось, появились в результате долгого травления кислотой. Все свидетельствовало о том, что этот человек не первый год в море. Глаза его были постоянно устремлены куда-то вдаль. Разговаривая, он сильно вытягивал губы, даже во время пауз они не сразу возвращались в нормальное положение, и эта манера только усиливала сходство его шамкающего—без зубов и протезов—рта с рыбьим. Темно-каштановые волосы Риста казались приклеенными к черепу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66