Разрежьте рубашку у ворота. Ножницы вон там, на столе. О-о! — взвыл он, снова хватаясь руками за голову. — Ой, больно!
— Вот здесь? — спросила мисс Дженни, дотрагиваясь ему до спины.
— Да-да! — простонал Фледжби, раскачиваясь всем телом взад и вперед. — И здесь, и тут, и везде!
Не теряя ни минуты, маленькая швея разрезала рубашку на мистере Фледжби и обнажила результаты самой безжалостной порки, какую он когда-либо заслужил.
— Не удивительно, что вам больно, молодой человек! — воскликнула мисс Дженни и, злорадно потерев руки у него за спиной, наставила ему сзади рожки.
— Может, уксусные примочки сделать? — спросил страдалец, не переставая раскачиваться. — Как вы думаете, уксусные примочки помогают в таких случаях?
— Да, — с беззвучным смешком ответила мисс Дженни. — В таких случаях лучше всего протравить уксусом.
Мистер Фледжби чуть не испустил дух от слова «протравить» и громко застонал.
— Кухня тут же, на втором этаже. Вощанку найдете в шкафу, а бутылка с уксусом на полке. Смилуйтесь, сделайте пластырей сколько нужно, приложите к ранам. И чем скорее, тем лучше.
— Раз, два… гм!.. пять, шесть. Шесть штук понадобится, не меньше.
— Шесть? — весь корчась, простонал мистер Фледжби. — А мне кажется, и шестидесяти будет мало, так у меня все зудит.
Мисс Дженни удалилась на кухню с ножницами в руках, нашла там уксус, нашла вощанку, со знанием дела нарезала ее на шесть больших кусков и смочила каждый уксусом. Когда пластыри, готовые, лежали на столе и она уже хотела собрать их, в голову ей вдруг пришла новая мысль.
— А что, — сказала мисс Дженни, беззвучно рассмеявшись, — что, если добавить сюда немножко перцу? Самую малость. По-моему, повадки и фокусы этого молодого человека заслуживают того, чтобы его друзья не поскупились на перец.
Несчастливая звезда мистера Фледжби указала мисс Дженни перечницу на очаге. Взобравшись на стул, она дотянулась до нее и старательно наперчила все шесть пластырей. Потом вернулась к мистеру Фледжби и прилепила их ему на спину и на плечи, заставляя его каждый раз громко выть от боли.
— Ну-с, вот, молодой человек, — сказала кукольная швея. — Надеюсь, вам сразу полегчало?
Увы! Вместо утвердительного ответа мистер Фледжби закричал:
— Ой, больно!
Мисс Дженни накинула ему на плечи турецкий халат, нахлобучила феску на глаза, будто потушив свечу колпачком, и подвела к кровати, куда он и взобрался со стенаниями.
— О нашем с вами дельце, молодой человек, мы сегодня говорить не будем, потому что я бегу — мне каждая минута дорога, — сказала мисс Дженни. — Ну, полегчало вам?
— Какое полегчало! — крикнул Фледжби. — О господи! Ой, больно!
Оглянувшись напоследок с порога, мисс Дженни увидела, что мистер Фледжби ныряет и резвится в постели, точно дельфин в своей родной стихии. Она притворила за собой дверь спальни и все прочие двери, спустилась вниз, вышла из Олбени на шумный перекресток, села в омнибус, идущий на Сент-Мэри-Экс, и всю дорогу разглядывала из окна нарядных дам на улицах. А те и не подозревали, что служат манекенами для наметки и примерки кукольных платьев.
Глава IX
Два вакантных места
Выйдя из омнибуса на углу Сент-Мэри-Экс и положившись далее на собственные ноги и костыль, кукольная швея зашагала к конторе «Пабси и Ко». Вот она — залитая солнцем и тихая снаружи, тихая и сумрачная внутри. Прижавшись к косяку входной двери, мисс Дженни увидела со своего наблюдательного поста Райю, который сидел в очках за столом и что-то писал.
— Бу-у! — крикнула она, высовывая голову из-за косяка. — Господин Волк дома?
Старик снял очки и плавным движением положил их на стол.
— Дженни? А я думал, ты от меня отреклась.
— Да, от коварного волка из лесной чащи я отреклась, — ответила она, — но моя крестная, кажется, вернулась домой? Впрочем, это еще надо проверить, ведь она часто меняется обличьем с волком. И поэтому мне хочется задать вам один-два вопроса, установить раз и навсегда, кто же вы на самом-то деле — крестная или волк? Можно?
— Можно, Дженни, можно. — Но Райя посмотрел на дверь, видимо опасаясь неурочного появления своего патрона.
— Если вы боитесь лисы, — сказала мисс Дженни, — то на ближайшие дни отложите всякое попечение об этом звере. Он не скоро вылезет на свет божий.
— Как это понимать, дитя мое?
— Сейчас объясню, крестная, — ответила мисс Рен, садясь рядом со старым евреем. — Лиса получила хорошую взбучку, и каждая косточка у нее так болит, ноет и мозжит, как не болела, не ныла и не мозжила ни у одной лисы в мире. — И тут мисс Дженни поведала, что случилось в Олбени, правда умолчав о перце.
— А теперь, крестная, — продолжала она, — мне очень хочется разузнать, что тут у вас делалось с тех пор, как я убежала от волка. Потому что в моей черепушке катается одна догадка величиной с маленький камушек. Ну-с, во-первых: кто вы такой — сразу Пабси и Ко или кто-нибудь один из них?
Старик покачал головой.
— Во-вторых: Фледжби и есть Пабси и Ко?
Старик нехотя склонил голову.
— Моя догадка, — воскликнула мисс Рен, — стала величиной с апельсин! Но пока она не разрослась еще больше, добро пожаловать, моя милая крестная! Как я рада, что вы вернулись!
Сразу став серьезной, девочка обняла старика за шею и поцеловала его.
— Смиренно прошу у вас прощения, крестная. И очень жалею, что у нас так получилось. Напрасно я вам не верила. Но что я должна была думать, когда вы не сказали ни слова в свою защиту? Это меня никак не оправдывает, но что я должна была делать, когда вы слушали его и молчали, как убитый? Выглядело все это очень дурно, ведь правда?
— Дурно, Дженни, очень дурно, — взволнованно заговорил старик. — И вот как это отозвалось в моем сердце: я возненавидел самого себя. Возненавидел потому, что почувствовал, как ненавидишь меня ты и старичок должник. Но этого мало, и это еще не самое худшее. То, о чем я раздумывал тогда, сидя у себя в садике на крыше, касалось не только меня одного. Мне стало ясно, что я опозорил свою древнюю веру и свой древний народ. Я понял — понял впервые, что, безропотно подставляя шею под ярмо, я тем самым навязываю его и всем моим братьям. Ведь в христианских странах к евреям относятся не так, как к другим народам. Люди говорят: «Это плохой грек, но есть и хорошие греки. Это плохой турок, но есть и хорошие турки». А на евреев смотрят совсем по-иному. Плохих среди нас найти не трудно — среди какого народа их нет? Но христиане равняют самого плохого еврея с самым хорошим, самого презренного с самым достойным и говорят: «Все евреи одинаковы». То, что мне приходилось делать здесь, — я делал только из благодарности за прошлое, не гонясь за наживой, и будь я христианином, никто бы не пострадал от этого, кроме меня самого. Но я еврей, и мои поступки пятнают любого другого еврея — кем бы он ни был, в какой бы стране он ни жил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
— Вот здесь? — спросила мисс Дженни, дотрагиваясь ему до спины.
— Да-да! — простонал Фледжби, раскачиваясь всем телом взад и вперед. — И здесь, и тут, и везде!
Не теряя ни минуты, маленькая швея разрезала рубашку на мистере Фледжби и обнажила результаты самой безжалостной порки, какую он когда-либо заслужил.
— Не удивительно, что вам больно, молодой человек! — воскликнула мисс Дженни и, злорадно потерев руки у него за спиной, наставила ему сзади рожки.
— Может, уксусные примочки сделать? — спросил страдалец, не переставая раскачиваться. — Как вы думаете, уксусные примочки помогают в таких случаях?
— Да, — с беззвучным смешком ответила мисс Дженни. — В таких случаях лучше всего протравить уксусом.
Мистер Фледжби чуть не испустил дух от слова «протравить» и громко застонал.
— Кухня тут же, на втором этаже. Вощанку найдете в шкафу, а бутылка с уксусом на полке. Смилуйтесь, сделайте пластырей сколько нужно, приложите к ранам. И чем скорее, тем лучше.
— Раз, два… гм!.. пять, шесть. Шесть штук понадобится, не меньше.
— Шесть? — весь корчась, простонал мистер Фледжби. — А мне кажется, и шестидесяти будет мало, так у меня все зудит.
Мисс Дженни удалилась на кухню с ножницами в руках, нашла там уксус, нашла вощанку, со знанием дела нарезала ее на шесть больших кусков и смочила каждый уксусом. Когда пластыри, готовые, лежали на столе и она уже хотела собрать их, в голову ей вдруг пришла новая мысль.
— А что, — сказала мисс Дженни, беззвучно рассмеявшись, — что, если добавить сюда немножко перцу? Самую малость. По-моему, повадки и фокусы этого молодого человека заслуживают того, чтобы его друзья не поскупились на перец.
Несчастливая звезда мистера Фледжби указала мисс Дженни перечницу на очаге. Взобравшись на стул, она дотянулась до нее и старательно наперчила все шесть пластырей. Потом вернулась к мистеру Фледжби и прилепила их ему на спину и на плечи, заставляя его каждый раз громко выть от боли.
— Ну-с, вот, молодой человек, — сказала кукольная швея. — Надеюсь, вам сразу полегчало?
Увы! Вместо утвердительного ответа мистер Фледжби закричал:
— Ой, больно!
Мисс Дженни накинула ему на плечи турецкий халат, нахлобучила феску на глаза, будто потушив свечу колпачком, и подвела к кровати, куда он и взобрался со стенаниями.
— О нашем с вами дельце, молодой человек, мы сегодня говорить не будем, потому что я бегу — мне каждая минута дорога, — сказала мисс Дженни. — Ну, полегчало вам?
— Какое полегчало! — крикнул Фледжби. — О господи! Ой, больно!
Оглянувшись напоследок с порога, мисс Дженни увидела, что мистер Фледжби ныряет и резвится в постели, точно дельфин в своей родной стихии. Она притворила за собой дверь спальни и все прочие двери, спустилась вниз, вышла из Олбени на шумный перекресток, села в омнибус, идущий на Сент-Мэри-Экс, и всю дорогу разглядывала из окна нарядных дам на улицах. А те и не подозревали, что служат манекенами для наметки и примерки кукольных платьев.
Глава IX
Два вакантных места
Выйдя из омнибуса на углу Сент-Мэри-Экс и положившись далее на собственные ноги и костыль, кукольная швея зашагала к конторе «Пабси и Ко». Вот она — залитая солнцем и тихая снаружи, тихая и сумрачная внутри. Прижавшись к косяку входной двери, мисс Дженни увидела со своего наблюдательного поста Райю, который сидел в очках за столом и что-то писал.
— Бу-у! — крикнула она, высовывая голову из-за косяка. — Господин Волк дома?
Старик снял очки и плавным движением положил их на стол.
— Дженни? А я думал, ты от меня отреклась.
— Да, от коварного волка из лесной чащи я отреклась, — ответила она, — но моя крестная, кажется, вернулась домой? Впрочем, это еще надо проверить, ведь она часто меняется обличьем с волком. И поэтому мне хочется задать вам один-два вопроса, установить раз и навсегда, кто же вы на самом-то деле — крестная или волк? Можно?
— Можно, Дженни, можно. — Но Райя посмотрел на дверь, видимо опасаясь неурочного появления своего патрона.
— Если вы боитесь лисы, — сказала мисс Дженни, — то на ближайшие дни отложите всякое попечение об этом звере. Он не скоро вылезет на свет божий.
— Как это понимать, дитя мое?
— Сейчас объясню, крестная, — ответила мисс Рен, садясь рядом со старым евреем. — Лиса получила хорошую взбучку, и каждая косточка у нее так болит, ноет и мозжит, как не болела, не ныла и не мозжила ни у одной лисы в мире. — И тут мисс Дженни поведала, что случилось в Олбени, правда умолчав о перце.
— А теперь, крестная, — продолжала она, — мне очень хочется разузнать, что тут у вас делалось с тех пор, как я убежала от волка. Потому что в моей черепушке катается одна догадка величиной с маленький камушек. Ну-с, во-первых: кто вы такой — сразу Пабси и Ко или кто-нибудь один из них?
Старик покачал головой.
— Во-вторых: Фледжби и есть Пабси и Ко?
Старик нехотя склонил голову.
— Моя догадка, — воскликнула мисс Рен, — стала величиной с апельсин! Но пока она не разрослась еще больше, добро пожаловать, моя милая крестная! Как я рада, что вы вернулись!
Сразу став серьезной, девочка обняла старика за шею и поцеловала его.
— Смиренно прошу у вас прощения, крестная. И очень жалею, что у нас так получилось. Напрасно я вам не верила. Но что я должна была думать, когда вы не сказали ни слова в свою защиту? Это меня никак не оправдывает, но что я должна была делать, когда вы слушали его и молчали, как убитый? Выглядело все это очень дурно, ведь правда?
— Дурно, Дженни, очень дурно, — взволнованно заговорил старик. — И вот как это отозвалось в моем сердце: я возненавидел самого себя. Возненавидел потому, что почувствовал, как ненавидишь меня ты и старичок должник. Но этого мало, и это еще не самое худшее. То, о чем я раздумывал тогда, сидя у себя в садике на крыше, касалось не только меня одного. Мне стало ясно, что я опозорил свою древнюю веру и свой древний народ. Я понял — понял впервые, что, безропотно подставляя шею под ярмо, я тем самым навязываю его и всем моим братьям. Ведь в христианских странах к евреям относятся не так, как к другим народам. Люди говорят: «Это плохой грек, но есть и хорошие греки. Это плохой турок, но есть и хорошие турки». А на евреев смотрят совсем по-иному. Плохих среди нас найти не трудно — среди какого народа их нет? Но христиане равняют самого плохого еврея с самым хорошим, самого презренного с самым достойным и говорят: «Все евреи одинаковы». То, что мне приходилось делать здесь, — я делал только из благодарности за прошлое, не гонясь за наживой, и будь я христианином, никто бы не пострадал от этого, кроме меня самого. Но я еврей, и мои поступки пятнают любого другого еврея — кем бы он ни был, в какой бы стране он ни жил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129