Дома бабушка сразу же распечатала письмо от своих земляков, взяла с кухонного стола очки с длинными верёвочками вместо дужек, не спеша намотала верёвочки на уши и стала читать, рассуждая над каждой фразой.
— …Зовут к себе. Да доедем ли мы с тобой, Петька? Отощали мы сильно, а дорога, не дай бог, какая длинная.
Бабушка положила письмо на стол.
— Поезда теперь идут все на запад, на фронт, да и кто нас кормить в дороге станет? Пишут, что там к осени будут грибы, ягоды, орехи — это все правильно, но ведь мне, Петенька, чуть ли не сто лет! — Опять взяла письмо в руки, отыскала нужную строчку и, положив на неё палец, чтобы не потерять, стала говорить: — А вдруг в дороге беда, какая случится, ведь ты, Петька, пропадёшь без меня! — Вера Ивановна выговаривала Петьке свою обиду, как будто он в чём-то виноват. — Тебя сразу надо было увезти на Байкал, как началась война, я же маме твоей говорила, застряли мы с тобой, Петька. Вон фашистские налёты опять начались, боюсь, не уберегу я тебя!
— Ничего, бабушка, не случится. Краснокардонск фашистам все равно не взять, а страну нашу тем более.
— Ты прав, унывать пока нечего, другим ещё хуже живётся. Вон Танюшке Котельниковой, например. Совсем сиротой осталась, и родители погибли, и дед погиб, и брат где-то пропал. — Вера Ивановна прочитала первый листок письма, положила его на стол, разгладила худой почерневшей рукой. — Война проклятая. Ох, горе, горе. — Она посмотрела на внука как-то странно и сказала: — Слушай, Пётр.
Петька удивился, потому что бабушка никогда не называла его так по-взрослому.
— Я вот о чём подумала: на Байкал мы поедем втроём, нельзя бросать Танюшку. Как ты считаешь, Пётр?
— Конечно, возьмём. Разве можно бросать человека в беде.
— Хороший ты у меня, Петька.
Второй листок письма был написан графитным карандашом и предназначался для Петьки. Писал ему Валерка Рубцов, двоюродный брат. Петька видел его только один раз, когда гостил у бабушки в Больших Котах. Валерка был немного старше Петьки. Он водил Петьку в тайгу, учил разводить костёр, ставить капканы, показывал целебные травы. Ночевали они всегда в пещере. Валерка и другие мальчишки, живущие на Байкале, разжигали там огромный костёр и показывали маленькому Петьке всяких мамонтов и носорогов, нарисованных на шершавых мрачных стенах. Валерка говорил, что зверей нарисовали первобытные люди. Петька, слушая их рассказы, пугался и с ужасом смотрел в тёмную даль пещеры, боясь, как бы не вышли оттуда эти самые первобытные люди. Хитрый был Валерка. Он чувствовал, что Петька боится, и рассказывал ещё страшнее и с такими подробностями, что как будто сам лично знал пещерных людей и охотился с ними на мамонтов.
Сейчас Валерка сообщал, что его приняли в комсомол и что он работает в Иркутске на заводе и готовит «подарочки» для Гитлера.
Читая вслух письмо, Петька очень завидовал и жалел, что ему, Петьке Жмыхину, так мало лет. Будь ему сейчас пятнадцать или хотя бы четырнадцать, он бы пошёл к себе на оружейный завод и тоже бы готовил «подарочки» для Гитлера. А когда тебе двенадцать и когда тебя никуда не пускают, как можно помочь родной армии? В разведку не берут. В морскую пехоту нельзя. На фронт нельзя. И на заводе загвоздка вышла. Петька приходил туда с товарищами и просил, чтобы ему позволили укладывать готовые снаряды в зелёные ящики. Всем разрешили, а Петьку, даже не спросив, сколько ему лет, прогнали. То, что Валерка написал на другой стороне листка, окончательно расстроило Петьку… «Мы, иркутские комсомольцы, собрали три миллиона рублей, и на деньги, заработанные на субботниках, была построена танковая колонна. Назвали мы её „Иркутский комсомолец“…
Заканчивая письмо, Валерка крупными буквами написал: «Здесь, в Сибири, мы все от мала до велика помогаем фронту».
Наступила ночь, а Петька все ещё не спал. И все из-за письма.
В городе опять завыла сирена. Петька видел, как в небе шарили лучи прожекторов, а когда они гасли, за окном становилось ещё темнее. Петька встал с кровати и опустил маскировочную штору. «Три миллиона рублей собрали». Петька почти воочию видел зелёные приземистые танки, построенные на эти деньги. Ему даже казалось, что он слышит лязг стальных гусениц и грозный рокот моторов.
Петька лежал в темноте с открытыми глазами. «Иметь бы сейчас три миллиона и тоже бы построить на них танки. И надпись сделать: „Подарок фронту от пионера Петьки Жмыхина“. И шли бы Петькины танки лавиной, били бы фашистов не жалеючи, и отомстили бы за всех погибших и за Таню Котельникову, за то, что она теперь осталась совсем одна. Три миллиона — найти бы их где-нибудь. Здесь можно бы поискать. Город старинный, фабриканты да купцы жили, прятали награбленное, — рассуждал сам с собой Петька. — А там, в Сибири, на Байкале, разве что найдёшь, там самому потеряться можно.
Вдруг Петька сбросил одеяло, спрыгнул на пол, в темноте ударившись о стол. «Как же я забыл! Там же, в тайге, отряд погиб с золотом. Командир убитый писал: „Спасите достояние Советской республики“. Щупая руками стену, Петька вышел из комнаты, закрыл за собой дверь и ощупью направился на кухню. Там, в старом шкафу в отцовском ящике, лежали документы, взятые из сумки командира. Петька достал тугой свёрток бумаги, аккуратно перевязанный шпагатом, так же тихо вернулся в постель и положил его под подушку. „Возьму документы с собой на Байкал. Организую отряд и найду золото, спрятанное командиром Быль-Былинским. Танки построим и самолёты“. Петька повернулся на другой бок и, засыпая, подумал: А если никто не захочет идти со мной, пойдём с Таней вдвоём».
Петька почти спал, когда ему стало чудиться, что в тёмном дворе кто-то ходит. Он стал прислушиваться и решил, что это шумит ветер, разгоняющий дождевые тучи.
ГЛАВА 4
Утром Петька вышел во двор. Дождик уже давно кончился. Светило солнце. В маленькой луже у крыльца отражались быстрые белые облака. Ночью, наверно, дул сильный ветер, потому что в сарае были распахнуты двери, а оконные рамы, прислонённые к стене, в которой Петька когда-то нашёл оружие и сумку командира, лежали теперь на земле. Доска у стены, самая нижняя, была оторвана, земля под стеной взрыхлённая, как будто кто-то копал там лопатой. Петька хотел пройти к сараю и посмотреть: кому это понадобилось там шариться. Но тут его окликнула бабушка.
— Я пошла за хлебом. Как придёшь со своей самолётной свалки, сразу же иди ко мне в музей. Железяк всяких оттуда не приноси, а то их складывать некуда.
— Бабушка, сколько золото может пролежать в земле и не испортиться?
— Сколько угодно, Петька. Потому оно и золото.
Бабушка ушла. Петька, сунув в карман корку хлеба, заготовленную с вечера, взял свёрток из-под подушки, прошёл на кухню, остановился, о чём-то, глубоко подумав, положил его в старинный рукомойник, давно не действующий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39