Это он придумал!
– Не сомневаюсь. И теперь тебя, стало быть, все не любят.
– Они меня и раньше не особенно любили, а теперь просто ненавидят. Я подумала, что и вы тоже, потому что вы со мной почти не разговаривали, зато возле Риты простояли целую вечность.
– Я просто подумал, что, если я начну сейчас в очередной раз расхваливать твои художественные таланты, это не прибавит тебе популярности. Чем я могу помочь тебе, Пру? Хочешь, поговорю с мисс Уилмотт?
– Нет!
– А с твоей классной руководительницей?
– Ни за что!
– А еще у нас собираются устроить какую-то консультацию для учеников – это одно из новшеств мисс Уилмотт. Ты могла бы поговорить с ними.
– Спасибо, но я не хочу ни с кем говорить, – сказала я, споласкивая раковину. – Все в порядке. Они меня не волнуют.
– Но ты плакала.
– Я плакала, потому что думала, что вы на меня сердитесь.
– Я на тебя не сержусь. – Рэкс помолчал немного. – Куда уж там.
И начал, не глядя на меня, с шумом расставлять по местам коробки с красками.
– Ну что, придешь в пятницу снова посидеть с детьми? – спросил он затем.
– С удовольствием.
– Тогда назначаем свидание.
Пятницы постепенно становились похожи на настоящие свидания. Я бегом неслась домой и напускала ванну. Мама ворчала насчет расхода горячей воды, но я не обращала внимания. Как бы мне хотелось иметь настоящую пену для ванн, душистое мыло, хороший шампунь! Мама покупала только самое дешевое хозяйственное мыло и пыталась заставить нас мыть волосы жидкостью для мытья посуды, пока я не заявила решительный протест.
Потом я начинала искать, что бы надеть. Как мне хотелось иметь что-нибудь приличное! На деньги, полученные за сидение с детьми, я смогла купить зеленую юбку и джемпер, а мама отыскала на толкучке белую мальчишескую рубашку, так что я теперь одевалась в школу более или менее по форме. (Грейс тоже повезло. У Фижки была страшно толстая двоюродная сестра в одиннадцатом классе, и она отдала Грейс свою старую форму, из которой давно выросла.)
К Рэксу я обычно надевала школьную юбку, черный свитер с толкучки, необычные колготки в черную и зеленую полоску из магазина «Всё по 99 пенсов» и те самые разрисованные черные туфли. Прически я делала разные: косы с вплетенными бусинами; забавные хвостики, перевязанные черной бархатной ленточкой; распущенные волосы, свисающие на спину, а по бокам заколотые невидимками с бабочками. Настоящей косметики у меня не было, но я экспериментировала с акварелью, обводя глаза лиловой тенью. Однажды я нарисовала у себя на мочках ушей маленькие голубые звездочки, в другой раз – роскошный зеленый с белым браслет. Мама пришла в ужас.
– Господи помилуй, это выглядит как татуировка, – волновалась она. – Что подумает о тебе твой учитель?
Рэксу, похоже, нравилось, как я выгляжу. Он всегда замечал и хвалил очередную импровизацию, хотя однажды сказал, что по-прежнему питает симпатию к платью в красно-белую клетку.
В следующий раз я пришла в этом платье с красной кофтой и красной пластмассовой розочкой в волосах, намазав губы алой краской. Я попыталась накрасить и щеки, но получилось до того похоже на матрешку, что я все смыла. Впрочем, румяна мне были явно не нужны. Я и так все время вспыхивала, разговаривая с Рэксом.
Дети ко мне привыкли. Мне уже не приходилось подкупать Гарри сладостями. Я играла с ним в Груффало, придумывая дополнительные приключения, а иногда рисовала ему картинки с его любимыми эпизодами. Лили была еще мала для сказок, но мы с ней играли в кукушку: я пряталась за подушку и кричала оттуда «ку-ку», а она весело смеялась.
– Ты умеешь находить подход к детям, Пру, – сказала Марианна. – Они тебя так любят!
Похоже, Марианна меня тоже любила. Собираясь, она болтала со мной о диетах, прическах и нарядах. Я думала о своем под ее трескотню, но моментально включалась, стоило ей упомянуть Рэкса. Она всегда говорила о нем пренебрежительно, со вздохом, как о глупом ребенке.
– Было бы гораздо больше толку, если бы он сидел с детьми, а я вернулась на свое место бухгалтера. Но он такой бестолковый, что не справится. Дети вертят им, как хотят, особенно Гарри. Не знаю уж, как он справляется в школе.
– Он великолепный учитель. Его все обожают, – сказала я.
– Да брось ты, Пру! Я уверена, что все над ним издеваются. Это такая глупость – тратить свое время на школу, не говоря уж о том, что зарплата мизерная. В рекламном агентстве он зарабатывал вдвое больше – нет, втрое. Но ему, видишь ли, хотелось чего-то более творческого, хоть я, убей бог, не понимаю, что творческого в том, чтобы раздавать баночки с краской куче скучающих подростков. Прости, Пру, я не имела в виду тебя. Я знаю, что у тебя талант к рисованию – Кит мне все уши прожужжал.
– Правда? – жадно спросила я.
– Ты сама знаешь, что он от тебя в восторге, – сказала Марианна.
Я на это надеялась, но мне хотелось услышать это от нее. Хотя я испытывала при этом смешанное чувство, страдая от нечистой совести. Судя по всему, Марианна не догадывалась о моих чувствах к Рэксу и разговаривала со мной так, как будто я была ее подругой.
– Как мило с твоей стороны, что ты согласилась сидеть с детьми постоянно, Пру! А то мы с Китом вообще отвыкли ходить куда-нибудь вместе. Мы вроде ничего особенного и не делаем, но нам обоим от этого легче. У меня есть повод немного принарядиться и снова почувствовать себя человеком, и Кита это бодрит. Я знаю, в школе он всегда делает бодрый вид, но на самом деле настроение у него в последнее время было очень угнетенное. Это началось еще до рождения Лили. Он в этом ни разу не признался, даже мне, но у него случались такие приступы хандры… А сейчас он воспрянул духом и стал похож на прежнего Кита. – Марианна вздохнула. – Радуйся своей молодости и свободе, Пру.
Я вежливо кивнула, хотя мне не хотелось быть ни молодой, ни свободной.
Рэкс при Марианне и детях почти не говорил со мной. Все наши разговоры происходили в машине по пути домой. У нас было десять минут вдвоем, иногда двадцать, если мы еще немного болтали в машине около нашего магазина.
Мы говорили о живописи, о книгах. Рэкс советовал мне прочитать то или другое, и я складывала его указания в свой экземпляр «Джейн Эйр». У меня скопилась уже целая коллекция чеков из супермаркета и оберток от «Кэдбери», которыми я дорожила больше всего на свете, потому что они были исписаны его красивым ровным почерком. Но самые лучшие разговоры случались у нас, когда Рэкс забывал, что он мой учитель, и рассказывал о себе. О своей нынешней жизни он говорить избегал, зато охотно вспоминал детство.
Он рассказывал, как в первый раз получил в подарок набор фломастеров и часами просиживал за кухонным столом, раскрашивая морской пейзаж – большие синие волны с белыми гребешками пены, красные лодочки и чайки в виде галочек между лучами желтого солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Не сомневаюсь. И теперь тебя, стало быть, все не любят.
– Они меня и раньше не особенно любили, а теперь просто ненавидят. Я подумала, что и вы тоже, потому что вы со мной почти не разговаривали, зато возле Риты простояли целую вечность.
– Я просто подумал, что, если я начну сейчас в очередной раз расхваливать твои художественные таланты, это не прибавит тебе популярности. Чем я могу помочь тебе, Пру? Хочешь, поговорю с мисс Уилмотт?
– Нет!
– А с твоей классной руководительницей?
– Ни за что!
– А еще у нас собираются устроить какую-то консультацию для учеников – это одно из новшеств мисс Уилмотт. Ты могла бы поговорить с ними.
– Спасибо, но я не хочу ни с кем говорить, – сказала я, споласкивая раковину. – Все в порядке. Они меня не волнуют.
– Но ты плакала.
– Я плакала, потому что думала, что вы на меня сердитесь.
– Я на тебя не сержусь. – Рэкс помолчал немного. – Куда уж там.
И начал, не глядя на меня, с шумом расставлять по местам коробки с красками.
– Ну что, придешь в пятницу снова посидеть с детьми? – спросил он затем.
– С удовольствием.
– Тогда назначаем свидание.
Пятницы постепенно становились похожи на настоящие свидания. Я бегом неслась домой и напускала ванну. Мама ворчала насчет расхода горячей воды, но я не обращала внимания. Как бы мне хотелось иметь настоящую пену для ванн, душистое мыло, хороший шампунь! Мама покупала только самое дешевое хозяйственное мыло и пыталась заставить нас мыть волосы жидкостью для мытья посуды, пока я не заявила решительный протест.
Потом я начинала искать, что бы надеть. Как мне хотелось иметь что-нибудь приличное! На деньги, полученные за сидение с детьми, я смогла купить зеленую юбку и джемпер, а мама отыскала на толкучке белую мальчишескую рубашку, так что я теперь одевалась в школу более или менее по форме. (Грейс тоже повезло. У Фижки была страшно толстая двоюродная сестра в одиннадцатом классе, и она отдала Грейс свою старую форму, из которой давно выросла.)
К Рэксу я обычно надевала школьную юбку, черный свитер с толкучки, необычные колготки в черную и зеленую полоску из магазина «Всё по 99 пенсов» и те самые разрисованные черные туфли. Прически я делала разные: косы с вплетенными бусинами; забавные хвостики, перевязанные черной бархатной ленточкой; распущенные волосы, свисающие на спину, а по бокам заколотые невидимками с бабочками. Настоящей косметики у меня не было, но я экспериментировала с акварелью, обводя глаза лиловой тенью. Однажды я нарисовала у себя на мочках ушей маленькие голубые звездочки, в другой раз – роскошный зеленый с белым браслет. Мама пришла в ужас.
– Господи помилуй, это выглядит как татуировка, – волновалась она. – Что подумает о тебе твой учитель?
Рэксу, похоже, нравилось, как я выгляжу. Он всегда замечал и хвалил очередную импровизацию, хотя однажды сказал, что по-прежнему питает симпатию к платью в красно-белую клетку.
В следующий раз я пришла в этом платье с красной кофтой и красной пластмассовой розочкой в волосах, намазав губы алой краской. Я попыталась накрасить и щеки, но получилось до того похоже на матрешку, что я все смыла. Впрочем, румяна мне были явно не нужны. Я и так все время вспыхивала, разговаривая с Рэксом.
Дети ко мне привыкли. Мне уже не приходилось подкупать Гарри сладостями. Я играла с ним в Груффало, придумывая дополнительные приключения, а иногда рисовала ему картинки с его любимыми эпизодами. Лили была еще мала для сказок, но мы с ней играли в кукушку: я пряталась за подушку и кричала оттуда «ку-ку», а она весело смеялась.
– Ты умеешь находить подход к детям, Пру, – сказала Марианна. – Они тебя так любят!
Похоже, Марианна меня тоже любила. Собираясь, она болтала со мной о диетах, прическах и нарядах. Я думала о своем под ее трескотню, но моментально включалась, стоило ей упомянуть Рэкса. Она всегда говорила о нем пренебрежительно, со вздохом, как о глупом ребенке.
– Было бы гораздо больше толку, если бы он сидел с детьми, а я вернулась на свое место бухгалтера. Но он такой бестолковый, что не справится. Дети вертят им, как хотят, особенно Гарри. Не знаю уж, как он справляется в школе.
– Он великолепный учитель. Его все обожают, – сказала я.
– Да брось ты, Пру! Я уверена, что все над ним издеваются. Это такая глупость – тратить свое время на школу, не говоря уж о том, что зарплата мизерная. В рекламном агентстве он зарабатывал вдвое больше – нет, втрое. Но ему, видишь ли, хотелось чего-то более творческого, хоть я, убей бог, не понимаю, что творческого в том, чтобы раздавать баночки с краской куче скучающих подростков. Прости, Пру, я не имела в виду тебя. Я знаю, что у тебя талант к рисованию – Кит мне все уши прожужжал.
– Правда? – жадно спросила я.
– Ты сама знаешь, что он от тебя в восторге, – сказала Марианна.
Я на это надеялась, но мне хотелось услышать это от нее. Хотя я испытывала при этом смешанное чувство, страдая от нечистой совести. Судя по всему, Марианна не догадывалась о моих чувствах к Рэксу и разговаривала со мной так, как будто я была ее подругой.
– Как мило с твоей стороны, что ты согласилась сидеть с детьми постоянно, Пру! А то мы с Китом вообще отвыкли ходить куда-нибудь вместе. Мы вроде ничего особенного и не делаем, но нам обоим от этого легче. У меня есть повод немного принарядиться и снова почувствовать себя человеком, и Кита это бодрит. Я знаю, в школе он всегда делает бодрый вид, но на самом деле настроение у него в последнее время было очень угнетенное. Это началось еще до рождения Лили. Он в этом ни разу не признался, даже мне, но у него случались такие приступы хандры… А сейчас он воспрянул духом и стал похож на прежнего Кита. – Марианна вздохнула. – Радуйся своей молодости и свободе, Пру.
Я вежливо кивнула, хотя мне не хотелось быть ни молодой, ни свободной.
Рэкс при Марианне и детях почти не говорил со мной. Все наши разговоры происходили в машине по пути домой. У нас было десять минут вдвоем, иногда двадцать, если мы еще немного болтали в машине около нашего магазина.
Мы говорили о живописи, о книгах. Рэкс советовал мне прочитать то или другое, и я складывала его указания в свой экземпляр «Джейн Эйр». У меня скопилась уже целая коллекция чеков из супермаркета и оберток от «Кэдбери», которыми я дорожила больше всего на свете, потому что они были исписаны его красивым ровным почерком. Но самые лучшие разговоры случались у нас, когда Рэкс забывал, что он мой учитель, и рассказывал о себе. О своей нынешней жизни он говорить избегал, зато охотно вспоминал детство.
Он рассказывал, как в первый раз получил в подарок набор фломастеров и часами просиживал за кухонным столом, раскрашивая морской пейзаж – большие синие волны с белыми гребешками пены, красные лодочки и чайки в виде галочек между лучами желтого солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49