Теперь вам незачем идти берегом канала. Прошу вас, звоните у ворот и проходите по центральной аллее. Она короче, чем дорога вдоль канала.
К великому моему удивлению, он остановился в двух шагах от мамы и отвесил ей низкий поклон, словно королеве, затем подошел, изящно и учтиво склонился и поцеловал ей руку.
Мама в ответ сделала реверанс, как маленькая девочка, и, покраснев, подбежала к отцу.
Вечером, когда мы сидели за столом, мать сказала:
— Жозеф, покажи нам визитную карточку, которую он тебе дал.
Отец протянул ей карточку, и она прочла вслух:
— «Граф Жан де Н., полковник, командир Первого кирасирского полка».
С минуту она молчала, чем-то смущенная.
— Стало быть, это тот, кто…— И она вопросительно посмотрела на отца.
— Да, да, это тот самый, — подтвердил он. — Герой Райхсхофена [41].
***
С того памятного дня субботнее путешествие через графские владения стало для нас праздником.
Привратник, тоже старый вояка, широко распахивал перед нами ворота, навстречу нам выходил Владимир и отбирал у нас поклажу. Мы шли в замок и здоровались с полковником. Он угощал нас лакричными леденцами, а иногда приглашал позавтракать.
И каждую субботу, провожая нас через свои сады, он собирал букет огромных алых роз, из тех, которые сам разводил и назвал «королевскими розами». Маленькими серебряными ножницами он срезал шипы и, прощаясь, вручал цветы маме, которая всегда при этом краснела. Она никому не доверяла свой букет и в понедельник утром увозила его в город. И целую неделю алели эти «королевские розы» на круглом столике в столовой нашего республиканского дома.
Замок Спящей красавицы — второй на нашем пути — никогда не внушал нам страха. Отец, смеясь, говорил, что не прочь провести в нем каникулы. Однако мама подозревала, что там есть привидения. А мы с Полем не раз пытались приотворить ставни на первом этаже, чтобы поглядеть на рыцарей, замерших возле Спящей красавицы. Но толстые дубовые доски ставен не поддавались моему перочинному ножичку с жестяным лезвием.
И все же, приложившись однажды глазом к щелочке, Поль совершенно ясно увидел огромного повара с восемью поварятами; они стояли как вкопанные возле жарившейся на вертеле кабаньей туши. Когда же в щелку заглянул я, то ничего не увидел. Но картина, описанная братом, с такой точностью воспроизводила иллюстрации Вальверана (кому, как не ему, все знать!), что я и впрямь почувствовал застоявшийся запах жаркого и меня смутил этот необъяснимый и странный аромат холодного дыма.
У третьего замка, принадлежавшего нотариусу, нас ждал другой сюрприз, новое волнующее приключение.
Как— то раз, когда мы неторопливо проходили через просвет в живой изгороди, мы в ужасе услышали громкий голос:
— Эй вы там, куда идете?
Навстречу нам бежал крестьянин лет сорока, потрясая вилами. У него были большие черные усы, топорщившиеся, как у кошки, и кудлатая нечесаная грива.
Отец, взволнованный не меньше нас, притворился, будто его не видит, и что-то отмечал в своей спасительной записной книжке. Но усач был явно взбешен и мчался прямо на нас. Мамина рука задрожала в моей, испуганный Поль юркнул в кусты.
И вдруг кудлатый разбойник остановился в нескольких шагах от нас, поднял вилы зубьями вверх и со всей силы воткнул рукоять в землю. Яростно размахивая руками и мотая головой, он подошел к отцу. Затем произнес следующую красочную речь:
— Нечего дрейфить! На нас смотрят хозяева. Сидят у окошка на втором этаже. Надеюсь, старик скоро окочурится. Правда, с полгодика он еще протянет.
Тут усач подбоченился и, выпятив грудь, двинулся на отступавшего перед ним папу, продолжал скороговоркой:
— Когда увидите, что окна на втором этаже открыты, не ходите берегом, ходите низом, с другой стороны, вдоль томатных грядок. Давайте вашу книжку, он хочет, чтобы я потребовал у вас документы и записал ваше имя и адрес.
Он выхватил записную книжку у отца, который, впрочем не без тревоги, хотел было отрекомендоваться:
— Меня зовут…
— Вас зовут Виктор Эсменар. Адрес: улица Республики, дом номер восемьдесят два. А теперь — бегом, да поживее, тогда получится, как надо!
И он со свирепым видом указал нам пальцем на калитку, на путь к свободе. Мы пустились наутек, а он, сложив рупором ладони, орал:
— И чтоб это больше не повторялось, не то стрелять буду! Оказавшись в безопасности, по другую сторону ограды, мы сделали привал, чтобы вволю порадоваться и похохотать. Отец снял очки, вытер со лба пот и в назидание нам сказал:
— Да, таков народ. Все его недостатки проистекают только от невежества. Но сердце у него доброе, и он великодушен, как дитя.
Мы с Полем плясали на солнцепеке и пели, точно веселые бесенята:
— Скоро окочурится! Скоро окочурится!
С тех пор всякий раз, когда мы проходили по этой земле, крестьянин с вилами, которого звали Доминик, оказывал нам самый радушный прием.
Теперь мы шли не берегом, а ниже, по краю поля, и всегда заставали Доминика за работой: он копался в винограднике, а иногда окучивал картошку или подвязывал помидоры.
Подмигивая с заговорщицким видом, отец говорил:
— Семейство Эсменар приветствует вас!
Доминик тоже подмигивал и долго хохотал над отцовской шуткой, неизменно повторяющейся каждую неделю. Нахохотавшись, он кричал:
— Привет Виктору Эсменару!
И отец тоже смеялся, и вся наша семья разражалась радостными криками. Мама преподносила Доминику пачку трубочного табака, и он без стеснения принимал этот смертоносный дар. А Поль спрашивал:
— Он уже окочурился?
— Пока нет, — отвечал Доминик. — Но теперь уже скоро. Он в Виши, на курорте, и пьет одну минеральную воду. А вот там, под смоквой, припасена для вас корзиночка со сливами… Не забудьте только вернуть корзинку…
Иной раз в корзинке оказывались помидоры или лук, и мы шли дальше, шагая гуськом по траве и наступая на бегущие перед нами тени, удлиненные закатом.
Но впереди еще был замок с пьяницей сторожем и больным догом.
Мы подходили к запертой двери в стене и замирали. Отец прикладывался глазом к замочной скважине и смотрел долго-долго; затем, вынув из кармана масленку от швейной машины, накапывал в дверной замок немного масла. Наконец он бесшумно вставлял ключ, медленно его поворачивал и осторожно, будто она хочет взорваться, толкал дверь. Просунув голову в щель, он долго прислушивался, оглядывая запретную землю, и лишь после этого переступал порог. Мы молча следовали за ним, а он тихо-тихо затворял дверь. Самое трудное еще предстояло.
Правда, мы никого не встречали, но мысль о страшном больном доге преследовала нас постоянно.
Я думал: «Он, наверно, бешеный, — какие же еще болезни бывают у собак?» А Поль говорил: «Мне-то не страшно. Глянь-ка!»
И он показывал горсть сахара, которым собирался отвлечь внимание страшилища, пока папа будет душить сторожа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
К великому моему удивлению, он остановился в двух шагах от мамы и отвесил ей низкий поклон, словно королеве, затем подошел, изящно и учтиво склонился и поцеловал ей руку.
Мама в ответ сделала реверанс, как маленькая девочка, и, покраснев, подбежала к отцу.
Вечером, когда мы сидели за столом, мать сказала:
— Жозеф, покажи нам визитную карточку, которую он тебе дал.
Отец протянул ей карточку, и она прочла вслух:
— «Граф Жан де Н., полковник, командир Первого кирасирского полка».
С минуту она молчала, чем-то смущенная.
— Стало быть, это тот, кто…— И она вопросительно посмотрела на отца.
— Да, да, это тот самый, — подтвердил он. — Герой Райхсхофена [41].
***
С того памятного дня субботнее путешествие через графские владения стало для нас праздником.
Привратник, тоже старый вояка, широко распахивал перед нами ворота, навстречу нам выходил Владимир и отбирал у нас поклажу. Мы шли в замок и здоровались с полковником. Он угощал нас лакричными леденцами, а иногда приглашал позавтракать.
И каждую субботу, провожая нас через свои сады, он собирал букет огромных алых роз, из тех, которые сам разводил и назвал «королевскими розами». Маленькими серебряными ножницами он срезал шипы и, прощаясь, вручал цветы маме, которая всегда при этом краснела. Она никому не доверяла свой букет и в понедельник утром увозила его в город. И целую неделю алели эти «королевские розы» на круглом столике в столовой нашего республиканского дома.
Замок Спящей красавицы — второй на нашем пути — никогда не внушал нам страха. Отец, смеясь, говорил, что не прочь провести в нем каникулы. Однако мама подозревала, что там есть привидения. А мы с Полем не раз пытались приотворить ставни на первом этаже, чтобы поглядеть на рыцарей, замерших возле Спящей красавицы. Но толстые дубовые доски ставен не поддавались моему перочинному ножичку с жестяным лезвием.
И все же, приложившись однажды глазом к щелочке, Поль совершенно ясно увидел огромного повара с восемью поварятами; они стояли как вкопанные возле жарившейся на вертеле кабаньей туши. Когда же в щелку заглянул я, то ничего не увидел. Но картина, описанная братом, с такой точностью воспроизводила иллюстрации Вальверана (кому, как не ему, все знать!), что я и впрямь почувствовал застоявшийся запах жаркого и меня смутил этот необъяснимый и странный аромат холодного дыма.
У третьего замка, принадлежавшего нотариусу, нас ждал другой сюрприз, новое волнующее приключение.
Как— то раз, когда мы неторопливо проходили через просвет в живой изгороди, мы в ужасе услышали громкий голос:
— Эй вы там, куда идете?
Навстречу нам бежал крестьянин лет сорока, потрясая вилами. У него были большие черные усы, топорщившиеся, как у кошки, и кудлатая нечесаная грива.
Отец, взволнованный не меньше нас, притворился, будто его не видит, и что-то отмечал в своей спасительной записной книжке. Но усач был явно взбешен и мчался прямо на нас. Мамина рука задрожала в моей, испуганный Поль юркнул в кусты.
И вдруг кудлатый разбойник остановился в нескольких шагах от нас, поднял вилы зубьями вверх и со всей силы воткнул рукоять в землю. Яростно размахивая руками и мотая головой, он подошел к отцу. Затем произнес следующую красочную речь:
— Нечего дрейфить! На нас смотрят хозяева. Сидят у окошка на втором этаже. Надеюсь, старик скоро окочурится. Правда, с полгодика он еще протянет.
Тут усач подбоченился и, выпятив грудь, двинулся на отступавшего перед ним папу, продолжал скороговоркой:
— Когда увидите, что окна на втором этаже открыты, не ходите берегом, ходите низом, с другой стороны, вдоль томатных грядок. Давайте вашу книжку, он хочет, чтобы я потребовал у вас документы и записал ваше имя и адрес.
Он выхватил записную книжку у отца, который, впрочем не без тревоги, хотел было отрекомендоваться:
— Меня зовут…
— Вас зовут Виктор Эсменар. Адрес: улица Республики, дом номер восемьдесят два. А теперь — бегом, да поживее, тогда получится, как надо!
И он со свирепым видом указал нам пальцем на калитку, на путь к свободе. Мы пустились наутек, а он, сложив рупором ладони, орал:
— И чтоб это больше не повторялось, не то стрелять буду! Оказавшись в безопасности, по другую сторону ограды, мы сделали привал, чтобы вволю порадоваться и похохотать. Отец снял очки, вытер со лба пот и в назидание нам сказал:
— Да, таков народ. Все его недостатки проистекают только от невежества. Но сердце у него доброе, и он великодушен, как дитя.
Мы с Полем плясали на солнцепеке и пели, точно веселые бесенята:
— Скоро окочурится! Скоро окочурится!
С тех пор всякий раз, когда мы проходили по этой земле, крестьянин с вилами, которого звали Доминик, оказывал нам самый радушный прием.
Теперь мы шли не берегом, а ниже, по краю поля, и всегда заставали Доминика за работой: он копался в винограднике, а иногда окучивал картошку или подвязывал помидоры.
Подмигивая с заговорщицким видом, отец говорил:
— Семейство Эсменар приветствует вас!
Доминик тоже подмигивал и долго хохотал над отцовской шуткой, неизменно повторяющейся каждую неделю. Нахохотавшись, он кричал:
— Привет Виктору Эсменару!
И отец тоже смеялся, и вся наша семья разражалась радостными криками. Мама преподносила Доминику пачку трубочного табака, и он без стеснения принимал этот смертоносный дар. А Поль спрашивал:
— Он уже окочурился?
— Пока нет, — отвечал Доминик. — Но теперь уже скоро. Он в Виши, на курорте, и пьет одну минеральную воду. А вот там, под смоквой, припасена для вас корзиночка со сливами… Не забудьте только вернуть корзинку…
Иной раз в корзинке оказывались помидоры или лук, и мы шли дальше, шагая гуськом по траве и наступая на бегущие перед нами тени, удлиненные закатом.
Но впереди еще был замок с пьяницей сторожем и больным догом.
Мы подходили к запертой двери в стене и замирали. Отец прикладывался глазом к замочной скважине и смотрел долго-долго; затем, вынув из кармана масленку от швейной машины, накапывал в дверной замок немного масла. Наконец он бесшумно вставлял ключ, медленно его поворачивал и осторожно, будто она хочет взорваться, толкал дверь. Просунув голову в щель, он долго прислушивался, оглядывая запретную землю, и лишь после этого переступал порог. Мы молча следовали за ним, а он тихо-тихо затворял дверь. Самое трудное еще предстояло.
Правда, мы никого не встречали, но мысль о страшном больном доге преследовала нас постоянно.
Я думал: «Он, наверно, бешеный, — какие же еще болезни бывают у собак?» А Поль говорил: «Мне-то не страшно. Глянь-ка!»
И он показывал горсть сахара, которым собирался отвлечь внимание страшилища, пока папа будет душить сторожа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102