Дети, не бойтесь идти в школу! В школе вас ждут учителя, которые сделают все возможное и невозможное, чтобы вернуть вам детство. Они научат вас тому, что они знают сами. С радостью они передадут вам свои знания, чтобы вы когда-нибудь в будущем поступили так же.
Мать подтолкнула Наташу к учительнице, похожей в своем черном платье с белой вставкой на груди на птицу-сороку, и Наташа, оторвавшись от горячей руки матери, сделала свой первый самостоятельный шаг в жизни. А в голове ее, как одинокая пловчиха на море, раскачивалась всего одна буква "а", которую она неизвестно где выучила и даже умела рисовать на песке.
Ей не терпелось поделиться с учительницей своим знанием, и, как только девочки и она сама заняли парты, она тут же выступила.
– Знаете, тетенька, я уже знаю букву "а"! – сказала она с гордостью и важно оглядела одноклассниц, которые сидели как мышки, свесив мышиные хвостики на плечи.
– Очень хорошо! – сказала учительница и объяснила всем, что в школе нет никаких тетенек. – А еще что ты знаешь, девочка?
Оказалось, что Наташа больше ничего не знает.
Учительница Анна Дмитриевна обратилась тогда к другим девочкам и стала выяснять, что знают они, и обнаружила только одну первоклассницу, которая знала некоторые буквы, остальные и понятия не имели, что это такое.
Потянулись школьные дни. Наташа научилась считать до девяти, но числа "десять" никак не могла понять, потому что оно состояло из единицы и нуля. Единицу она понимала, а как и зачем из нуля получается десять – понять не могла. Поэтому в ответах у нее не было чисел, больших девяти.
– Почему только девять? – удивлялась Анна Дмитриевна и начинала снова терпеливо объяснять, как образуются числа. Все это давно поняли и лихо считали до двадцати, одна Наташа стояла как перед пропастью и боялась сделать шаг вперед.
Анна Дмитриевна почти каждый день оставляла Наташу после уроков и настойчиво объясняла про числа, так что язык у нее начинал болеть. Ее слова, как капли воды, падали на сумрачный Наташин мозг и долбили его, как вода долбит камень. Пожалуй, легче было бы столковаться насчет арифметики с медведем, только что вывезенным из лесу, чем с Наташей.
Кроме неприятия арифметики Наташа Вишнякова отличалась еще рядом особенностей, одна из которых приводила Анну Дмитриевну в ужас. Целыми уроками Наташа жевала. Впрочем, в первом классе жевали многие, но она жевала сухари, которые сушила ей мать на завтраки, с каким-то диким неистовством. Ее холодные остекленелые глаза блуждали по классу, не находя себе покоя, ногтями она сдирала крошки с сухарей и осторожно, чтобы не потерять, несла крошки в открывающийся рот, и смыкала челюсти, и начинала жевать, как будто у нее был полный рот. Это равномерное хлябанье пустых челюстей наполняло душу Анны Дмитриевны страхом и состраданьем, но однажды она сорвалась и закричала:
– Вишнякова, прекрати жевать на уроках!
Наташа исподлобья враждебно взглянула на нее, и страшный механизм, рожденный голодом и войной, остановился на минуту и замер.
– Не надо, Наташа, есть на уроках! Не отвлекайся! Пожалуйста, слушай мои объяснения, – испугавшись своего крика, мягко сказала Анна Дмитриевна.
Но слова учительницы не дошли до сознания Наташи, они вдребезги разбились тут же, и снова челюсти принялись за работу, а глаза заходили, как ходики.
Однако, как ни плохо училась Наташа в первом классе, все же кое-что из объяснений учительницы проникло в ее сознание, и после зимних каникул она пришла в школу немного другая. Анна Дмитриевна устроила контрольную по русскому языку, и Наташа, подглядывая к соседке, написала эту контрольную на четверку, хотя Анна Дмитриевна видела, что она контрольную списала. Получив первую хорошую отметку, Наташа глаз не могла оторвать от тетрадки, гладила ее рукой, закрывала и снова открывала, боясь, что четверка может исчезнуть. Эта первая четверка стала для нее открытием, и в следующий раз она сосредоточилась и сама написала новую контрольную, правда на тройку, но эта тройка показалась ей еще дороже, чем та четверка, потому что она принадлежала лишь ей и была ее личным богатством. С русским дело пошло на лад, но по арифметике примеры за нее решала бабушка Настя, Наташа только их начисто переписывала.
Бабушка Настя была их соседкой по квартире, работала дворником и гордилась тем, что в старое время служила нянькой у богатых господ, у одного попа. Была она маленькая, худенькая и чистая старушка, коренная ленинградка, и улицы все называла старыми названиями. Во время работы она с удовольствием чисто мела улицу, убирала на лестницах в своем доме, а придя к себе домой, начинала уборку там. Ее страстью была чистота, и когда в блокаду было трудно с дровами и мылом, она отказывала себе даже в хлебе, чтобы иметь возможность стирать свое белье, меняя хлеб на мыло.
Когда начиналась бомбежка, бабушка Настя принималась за стирку, приговаривая:
– Ты лупи, фашист проклятущий, а мы тебя не боимся: Наталья в куклы играет, а я стираю. Правда, Наталья, не боимся мы его?!
– Не боимся, – тихо отвечала Наташа, укачивая куклу.
– Люблю я, грешным делом, белые тряпочки! – говаривала на кухне бабушка Настя. – Может, я только из-за чистоты-то и выжила. Как чувствую голод – я стирать. И вот не дал господь на тот свет переехать, а теперь я сто лет проживу без блокады-то!
Когда мама работала в ночную смену, Наташа часто перебиралась к бабушке Насте на ночевку. В большой светлой и холодной комнате, украшенной белоснежными с мороза скатертями и простынями, в правом углу под лампадкой проводили вечерние часы старуха и девочка.
– Господи, Исусе Христе, помоги нам выстоять в этой проклятой войне, дай нам хлеба и воды! – быстрым шепотом повторяла Наташа вслед за бабушкой Настей.
Была у бабушки мечта – после войны, когда торговля хлебом пойдет побойчее, поступить работать в булочную. Для пополнения знаний в области арифметики бабушка Настя обменяла трехдневный паек на канцелярские счеты, поскольку без умения считать на счетах ее не соглашались брать в булочную даже при той хорошей протекции, которую составил ей батюшка из Невской лавры, ее старинный друг, в далеком прошлом – ее хозяин.
Бабушка Настя очень гордилась своими счетами, а Наташе даже не давала до них дотронуться.
– Сегодня ко мне придет отец Феодор, будет меня на счетах учить, – сказала она Наташе, – ты тоже приходи, послушаешь – может, я чего не пойму, так ты запомнишь, ум у тебя цепкий.
Пришел отец Феодор, в черной рясе и с большим крестом на животе. Окропил святой водой комнату бабушки Насти, благословил хозяйку комнаты, на Наташу не обратил никакого внимания, словно ее здесь и не было. Поговорили старые друзья между собой, прошлое поворошили, а потом отец Феодор показал, как на счетах считать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Мать подтолкнула Наташу к учительнице, похожей в своем черном платье с белой вставкой на груди на птицу-сороку, и Наташа, оторвавшись от горячей руки матери, сделала свой первый самостоятельный шаг в жизни. А в голове ее, как одинокая пловчиха на море, раскачивалась всего одна буква "а", которую она неизвестно где выучила и даже умела рисовать на песке.
Ей не терпелось поделиться с учительницей своим знанием, и, как только девочки и она сама заняли парты, она тут же выступила.
– Знаете, тетенька, я уже знаю букву "а"! – сказала она с гордостью и важно оглядела одноклассниц, которые сидели как мышки, свесив мышиные хвостики на плечи.
– Очень хорошо! – сказала учительница и объяснила всем, что в школе нет никаких тетенек. – А еще что ты знаешь, девочка?
Оказалось, что Наташа больше ничего не знает.
Учительница Анна Дмитриевна обратилась тогда к другим девочкам и стала выяснять, что знают они, и обнаружила только одну первоклассницу, которая знала некоторые буквы, остальные и понятия не имели, что это такое.
Потянулись школьные дни. Наташа научилась считать до девяти, но числа "десять" никак не могла понять, потому что оно состояло из единицы и нуля. Единицу она понимала, а как и зачем из нуля получается десять – понять не могла. Поэтому в ответах у нее не было чисел, больших девяти.
– Почему только девять? – удивлялась Анна Дмитриевна и начинала снова терпеливо объяснять, как образуются числа. Все это давно поняли и лихо считали до двадцати, одна Наташа стояла как перед пропастью и боялась сделать шаг вперед.
Анна Дмитриевна почти каждый день оставляла Наташу после уроков и настойчиво объясняла про числа, так что язык у нее начинал болеть. Ее слова, как капли воды, падали на сумрачный Наташин мозг и долбили его, как вода долбит камень. Пожалуй, легче было бы столковаться насчет арифметики с медведем, только что вывезенным из лесу, чем с Наташей.
Кроме неприятия арифметики Наташа Вишнякова отличалась еще рядом особенностей, одна из которых приводила Анну Дмитриевну в ужас. Целыми уроками Наташа жевала. Впрочем, в первом классе жевали многие, но она жевала сухари, которые сушила ей мать на завтраки, с каким-то диким неистовством. Ее холодные остекленелые глаза блуждали по классу, не находя себе покоя, ногтями она сдирала крошки с сухарей и осторожно, чтобы не потерять, несла крошки в открывающийся рот, и смыкала челюсти, и начинала жевать, как будто у нее был полный рот. Это равномерное хлябанье пустых челюстей наполняло душу Анны Дмитриевны страхом и состраданьем, но однажды она сорвалась и закричала:
– Вишнякова, прекрати жевать на уроках!
Наташа исподлобья враждебно взглянула на нее, и страшный механизм, рожденный голодом и войной, остановился на минуту и замер.
– Не надо, Наташа, есть на уроках! Не отвлекайся! Пожалуйста, слушай мои объяснения, – испугавшись своего крика, мягко сказала Анна Дмитриевна.
Но слова учительницы не дошли до сознания Наташи, они вдребезги разбились тут же, и снова челюсти принялись за работу, а глаза заходили, как ходики.
Однако, как ни плохо училась Наташа в первом классе, все же кое-что из объяснений учительницы проникло в ее сознание, и после зимних каникул она пришла в школу немного другая. Анна Дмитриевна устроила контрольную по русскому языку, и Наташа, подглядывая к соседке, написала эту контрольную на четверку, хотя Анна Дмитриевна видела, что она контрольную списала. Получив первую хорошую отметку, Наташа глаз не могла оторвать от тетрадки, гладила ее рукой, закрывала и снова открывала, боясь, что четверка может исчезнуть. Эта первая четверка стала для нее открытием, и в следующий раз она сосредоточилась и сама написала новую контрольную, правда на тройку, но эта тройка показалась ей еще дороже, чем та четверка, потому что она принадлежала лишь ей и была ее личным богатством. С русским дело пошло на лад, но по арифметике примеры за нее решала бабушка Настя, Наташа только их начисто переписывала.
Бабушка Настя была их соседкой по квартире, работала дворником и гордилась тем, что в старое время служила нянькой у богатых господ, у одного попа. Была она маленькая, худенькая и чистая старушка, коренная ленинградка, и улицы все называла старыми названиями. Во время работы она с удовольствием чисто мела улицу, убирала на лестницах в своем доме, а придя к себе домой, начинала уборку там. Ее страстью была чистота, и когда в блокаду было трудно с дровами и мылом, она отказывала себе даже в хлебе, чтобы иметь возможность стирать свое белье, меняя хлеб на мыло.
Когда начиналась бомбежка, бабушка Настя принималась за стирку, приговаривая:
– Ты лупи, фашист проклятущий, а мы тебя не боимся: Наталья в куклы играет, а я стираю. Правда, Наталья, не боимся мы его?!
– Не боимся, – тихо отвечала Наташа, укачивая куклу.
– Люблю я, грешным делом, белые тряпочки! – говаривала на кухне бабушка Настя. – Может, я только из-за чистоты-то и выжила. Как чувствую голод – я стирать. И вот не дал господь на тот свет переехать, а теперь я сто лет проживу без блокады-то!
Когда мама работала в ночную смену, Наташа часто перебиралась к бабушке Насте на ночевку. В большой светлой и холодной комнате, украшенной белоснежными с мороза скатертями и простынями, в правом углу под лампадкой проводили вечерние часы старуха и девочка.
– Господи, Исусе Христе, помоги нам выстоять в этой проклятой войне, дай нам хлеба и воды! – быстрым шепотом повторяла Наташа вслед за бабушкой Настей.
Была у бабушки мечта – после войны, когда торговля хлебом пойдет побойчее, поступить работать в булочную. Для пополнения знаний в области арифметики бабушка Настя обменяла трехдневный паек на канцелярские счеты, поскольку без умения считать на счетах ее не соглашались брать в булочную даже при той хорошей протекции, которую составил ей батюшка из Невской лавры, ее старинный друг, в далеком прошлом – ее хозяин.
Бабушка Настя очень гордилась своими счетами, а Наташе даже не давала до них дотронуться.
– Сегодня ко мне придет отец Феодор, будет меня на счетах учить, – сказала она Наташе, – ты тоже приходи, послушаешь – может, я чего не пойму, так ты запомнишь, ум у тебя цепкий.
Пришел отец Феодор, в черной рясе и с большим крестом на животе. Окропил святой водой комнату бабушки Насти, благословил хозяйку комнаты, на Наташу не обратил никакого внимания, словно ее здесь и не было. Поговорили старые друзья между собой, прошлое поворошили, а потом отец Феодор показал, как на счетах считать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54