— Клиент в полной отключке, — устало произнесла Наталья. — Он наглотался «ерша», а потом пыхнул пару косяков, которые ты мне подсунул.
— Твою мать! — выругался бывший сотрудник утро. — Леня, как всегда, с «травой» переборщил. Я же говорил ему — много не сыпать. Да и Баран, похоже, хлипким оказался.
— А чего ты ждал от него?
— Вы должны были лечь в постель, и уже завтра у нас был бы компромат на руках, а послезавтра мы бы пилили бабки. Ты своими куриными мозгами должна была соображать, что делаешь. Зачем столько косяков подсунула?
— Я не подсунула, он сам взял. Кто ж знал, что ему понравится.
— Ладно, первый блин всегда комом, — со злостью сплюнул на ковер Михайлюк.
— Можно не пачкать пол?
— Короче, так, подследственная, завтра вызвонишь клиента и затащишь его на хазу. Никакие «но» не принимаются.
— А если у меня менструация? — поинтересовалась Наталья в доходчивой для него форме.
— Исполнишь все в устной форме, — гоготнул Михайлюк.
Наталью передернуло.
— А теперь, дядя Федор, послушай меня, — сквозь плотно сжатые губы процедила она. — Планы меняются.
Михайлюк вытаращил глаза:
— Как это меняются? Да что ты несешь?
— Не гони волну. — Наталья достала из сумочки диктофон и протянула его Михайлюку. — Вот, послушай.
— Что это?
— Компромат на твоего лоха. И компромат этот гораздо круче, чем твоя долбаная видеокассета с порнушкой.
— Ну-ка, ну-ка… — Михайлюк, немного успокоившись, плюхнулся на диван.
— Включай, я не знаю, где тут какие кнопки.
Прослушав запись, он оттаял окончательно.
— Ты, Мазурова, блин, даешь, — расхохотался он, похлопывая себя ладонями по ляжкам. — Вот это разводка! Высший пилотаж! Нет, брательник мой все-таки молоток, правильную дозу травки запихал. Это ж какие бабки можно теперь с лоха стрясти! Да, эта кассетка ему дорого обойдется. Тут разговор короткий — кошелек или жизнь. Без вариантов… Ну, по такому поводу можно и расслабиться. Давай-ка, где там у тебя косячок?
Наталья швырнула ему на колени всю пачку.
— Но-но, ты поласковей, — почти добродушно произнес Михайлюк, доставая сигарету. — А выпить у тебя есть что-нибудь? Косяк неплохо водочкой разбавить…
— Я не пью без нужды, — облокачиваясь на подоконник, с равнодушным видом сказала Наталья. — И спиртного в доме не держу.
— Это ты зря. Сейчас бы водочки накатить не помешало. — Сделав подряд несколько глубоких затяжек, он с блаженным видом откинул голову на спинку.
Наталья продолжала стоять у окна. Пола халата отверулась, слегка обнажив колено. Михайлюк вдруг выпрямился и тяжелым, неподвижным взглядом уставился на нее. Наталья резко запахнула халат и отвернулась.
— А ты ничего, Мазурова, — похотливо улыбаясь, произнес Михайлюк.
Докурив сигарету, он поднялся и шагнул к ней. Его намерения были столь очевидны, что Наталья пожалела: эх, нет у нее в руках пистолета. Сейчас она без колебаний бы нажала на спуск и влепила пулю между его свинячьих глаз.
— Не переживай, Мазурова, сорвалось в одном месте — обломится в другом.
Чего добру пропадать? — Он похабно засмеялся, протягивая к ней руки. — Давай перепихнемся.
— Убери лапы, скотина! — с ненавистью прошипела она.
— Но-но, не изображай из себя недотрогу. Я-то знаю, какой ты была десять лет назад: со всеми наркоманами переспала в Калининграде.
— Ублюдок! — крикнула Наталья и замахнулась, чтобы дать ему пощечину.
Но Михайлюк ловко перехватил руку и, больно сжав запястье, отвел ее вниз. Другой рукой он сорвал с ее плеча халат и неожиданно замер, уставившись остекленевшим взглядом на татуировку.
— Завязала, что ли? — спросил он, увидев вытравленную паутину вокруг изображения паука.
— А ты думал, я наркотиками интересуюсь?
— А чего паучка-то не вывела, Черная вдова? — хохотнул Михайлюк, обдав ее ядовитым дыханием.
— Не твое собачье дело!
Последние его слова привели ее в ярость. Наталья воспользовалась заминкой и изо всех сил саданула ему коленом между ног.
Михайлюк переломился пополам, схватился руками за причинное место и завыл:
— Сука!.. Да я тебя сейчас по стенке размажу!..
— Не размажешь! — набравшись смелости, выкрикнула она. — Без меня ты никогда из дерьма не выберешься, так и будешь всю жизнь чужую баранку крутить и гнуть спину на богатого жлоба! А теперь слушай дальше, — не давая ему опомниться, продолжала Наталья. — Еще хоть раз пальцем меня коснешься — лучше в тюрьму пойду, чем буду работать на такую гниду, как ты. Понятно?
Михайлюк отступил на шаг и, болезненно корчась, выговорил:
— Чтоб ты сдохла, падла…
— Если я сдохну, ты окажешься под забором, как последний бомж.
Федор не ожидал такого яростного отпора и растерялся.
— А теперь — пошел вон! — дрожащим от возбуждения голосом приказала она.
Михайлюк поплелся к двери, как побитая собака. На пороге он оглянулся и бросил на нее полный ненависти взгляд, после чего харкнул на пол и вышел на лестничную площадку, громко хлопнув дверью.
— Кобель вонючий… — процедила Наталья ему вслед.
Оставшись одна, она медленно сползла по стене на пол, зажмурилась и, больше не в силах сдержаться, сдавленно застонала. Воспоминания обжигающей волной затуманили ее взор. Наталья прижала колени к подбородку, обхватила плечи руками и, яростно сжав зубы, беззвучно зарыдала…
В тот давний роковой день после инцидента с Лялей Наталья домой не вернулась. А через пару недель она оказалась в Риге в компании немолодого уже, длинноволосого и бородатого хиппи по имени Юра. Это именно он пристрастил ее к наркотикам и ввел в местную психоделическую тусовку. Там Наталью уважали: всего семнадцать лет, а уже умудрилась тетку грохнуть! Тогда на лице у нее и появилась «мушка» — наколка в виде маленького крестика, знак киллерской «доблести». Впрочем, обстоятельств этого Наталья толком не помнила и даже не знала, кто выколол татуировку. Затем появилась еще одна — паучиха в паутине, отличительный знак наркомана. Жизнь ее тогда была одним сплошным кайфом: чьи-то квартиры и дачи, маковая соломка, гашиш, дискотеки, бары и подвалы, беспорядочный секс, музыка Джимми Хендрикса, «Дорз» и «Нирваны», а также ночи в жарких безветренных дюнах на берегу холодного моря.
Михайлюк узнал о том, что она попала в притон наркоманов, только когда Наташа исчезла из Калининграда, от задержанного по другому делу.
В одну из таких ночей она познакомилась возле костра с Модрисом.
Он был сыном большой шишки из транспортного порта. Жили шикарно: кроме роскошной квартиры в центре Риги, имели загородний дом в Вецаки, на берегу взморья — довоенный немецкий особняк, доставшийся в наследство от деда, офицера НКВД, потомственного латышского стрелка. У Модриса было все, чтобы стать типичным, как тогда называли, мажором, но он выбрал другой путь… Возможно, из-за генов матери-художницы, носившей скандинавское имя Инга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90