Так что не было больше между нами ни объяснений, ни нежностей.
Раз уж я работаю в аптеке, у меня еще задолго до замужества вошло в привычку скорее на всякий случай делать себе тест на беременность. Незадолго до Рождества настало время для очередного. Впервые в жизни он оказался положительным.
Конечно, я знаю, что на ранней стадии вероятность ошибки достаточно велика, так что полную определенность может дать только ультразвуковое исследование. Но и по самочувствию я понимала, что на сей раз и вправду беременна. По утрам меня тошнило, я даже смотреть не могла на еду; зато к полудню меня одолевало столь непреодолимое желание немедленно съесть свежую булочку с заварным кремом и тремя вишенками сверху, что я прямо без пальто, в одном белом халате, мчалась в булочную напротив и покупала аж четыре штуки.
Если прежде я была всего лишь растеряна, то теперь просто сходила с ума. От кого ребенок? Однако даже эта абсолютно аморальная беременность, достойная какой-нибудь потаскушки вроде Марго, но никак не благопристойной госпожи Эллы Морман-Грабер, наполняла ликованием все мое существо. Я то хихикала без причины, то ревела за рулем, хотела кричать об этом всему свету и в то же время никому ничего не хотела рассказывать.
Первым делом надо было решить вопрос, намерена ли я сохранить этого ребенка от двух во всех смыслах столь сомнительных отцов. У меня и раньше была возможность забеременеть без всякого брака, но я старалась до этого не доводить (впрочем, не столь уж педантично, иначе и тесты делать не пришлось бы) из чувства ответственности перед ребенком, чтобы тот не рос без отца. А теперь вот у него на одного отца больше, чем следует, опять не слава богу.
Как бы мне хотелось рассказать о своей беременности хотя бы Дорит, но я решила, что пока еще рано. Один только Тамерлан исправно предлагал себя в качестве психиатра, и я часто прибегала к его услугам. Разумеется, я теперь не брала в рот ни капли спиртного, давила себе сок из апельсинов (меня, случалось, тут же рвало), подолгу гуляла на свежем воздухе.
13
Собственно, Розмари совсем не такая уж плохая соседка; стоит вспомнить плаксивых баб, с которыми я ежедневно встречаюсь в коридоре, чтобы понять, насколько мне с ней повезло. Даже неловко, что поначалу я относилась к ней чуточку свысока.
Наутро при виде неприбранной кухни мне опять стало дурно. Может, Левин подсыпал мне какой-нибудь порошок в еду? На всякий случай я достала копию моего завещания и демонстративно положила на заляпанный кухонный стол.
На работе времени на размышление не остается. Помимо торопливых клиентов, которым лишь бы лекарство схватить и убежать, есть и словоохотливые завсегдатаи. Это, как правило, пожилые и одинокие люди, для которых выход к врачу или в аптеку – единственное развлечение в жизни. И я прекрасно знаю, что в моей профессии есть четко выраженный компонент социальной помощи: покупатель ждет от аптекаря не только дельного совета, но и умения слушать. Я и не избегаю таких клиентов, а вот шефиня, едва завидев в дверях очередного говоруна или нытика, мгновенно исчезает. Да и Ортруд, наша спортсменка, спасается бегством, не без злорадства шепнув мне:
– Элла, это твой кадр.
Регулярно ходят в аптеку матери, эти берут лекарства на всю семью – для больных детей, бабушек, мужей, а уж заодно и противозачаточные пилюли для себя. На их фоне исключением смотрелся Павел Зиберт, понурый мужчина средних лет, он живет неподалеку и все покупки для семьи делает сам. Именно его привела тогда к нам на новоселье моя шефиня – хотела поднять ему настроение.
Это тихий, симпатичный человек, никогда не пристававший с разговорами. Однако со временем и по характеру его рецептов мы догадались, что жена у него, видимо, находится в психиатрической лечебнице. Любопытная шефиня разузнала от Дорит, что у несчастной психоз, она страдает параноидальными галлюцинациями.
Я была в аптеке одна, когда уже перед самым закрытием зашел этот милый, такой несчастный человек. На сей раз он, похоже, был не столь замкнут, как обычно.
– Как дела у вашей жены? – отважилась спросить я.
Он стрельнул в меня глазами.
– В данный момент она в больнице.
«Есть люди, которым еще хуже, чем мне», – подумала я. Как же это он успевает и на работу ходить, и за детьми присматривать, спросила я, не отрывая глаз от рецепта, на котором рядом с его фамилией была указана докторская степень.
Он работает редактором в научном журнале, часть работы может брать домой.
– С хозяйством-то я вполне справляюсь, – сказал он не без гордости, – тут трудностей почти нет.
Кстати, он должен извиниться, но он напрочь запамятовал мою фамилию, хотя однажды даже побывал у меня в гостях.
Что ж, это я вполне понимаю.
– Морман, Элла Морман, – представилась я, – вернее, теперь уже Элла Морман-Грабер.
Он тут же припомнил мое свадебное объявление в газете.
– Да-да, моя жена еще пошутила: «Ничего себе парочка – грабарь и мормон!»
Я даже пожалела, что он прочел мое свадебное объявление. А на жену его просто рассердилась: сидит в психушке, бросила мужа на произвол судьбы и на домашнее хозяйство, да еще и отпускает идиотские шуточки…
Я стала закрывать аптеку.
– А то грабарь-муж ждет не дождется свою женушку-мормонку, – сказала я все еще сердито.
Павел Зиберт понял, что его шутка не пришлась мне по вкусу. И взглянул на меня с таким огорчением, что я сразу поняла: мы друг другу нравимся.
Но по пути домой меня обуял такой дикий страх, что хоть разворачивайся и езжай обратно, под спасительный кров моей родной аптеки. Что скажет Левин, увидев мое завещание?
Мой супруг ждал меня на кухне с каменным и оскорбленным лицом. Завещание лежало перед ним на столе.
– Это что – шутка? Если шутка, то очень неудачная.
– У деда твоего научилась, – парировала я. – Теперь нет смысла меня убивать, останешься ни с чем.
Левин уставился на меня раскрыв рот. Только теперь он все понял и был просто потрясен.
– Ты совсем сбрендила? Я тут пляшу вокруг тебя, окружаю любовью, заботой и лаской, а ты на полном серьезе полагаешь, что у меня на уме одна мысль – тебя укокошить? Нет, так мы не сможем жить вместе.
Мне даже стало его жалко, и я уже начала раскаиваться. После своей поездки он и вправду стал со мной куда милей, чем прежде. Но я не сдавалась.
– Вы провернули на мои деньги какую-то грязную сделку, – распалялась я. – Губите молодые жизни, наживаетесь на чужом горе!
Тут уже Левин рассвирепел.
– То есть как это на твои деньги? – заорал он. – Да там ни гроша твоего нет, это деньги моей семьи! Будь я и вправду такой злодей, я бы тебя сейчас истязал до потери сознания, пока ты сама у меня на глазах это завещание не перепишешь! А значит, и подпишешь себе смертный приговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Раз уж я работаю в аптеке, у меня еще задолго до замужества вошло в привычку скорее на всякий случай делать себе тест на беременность. Незадолго до Рождества настало время для очередного. Впервые в жизни он оказался положительным.
Конечно, я знаю, что на ранней стадии вероятность ошибки достаточно велика, так что полную определенность может дать только ультразвуковое исследование. Но и по самочувствию я понимала, что на сей раз и вправду беременна. По утрам меня тошнило, я даже смотреть не могла на еду; зато к полудню меня одолевало столь непреодолимое желание немедленно съесть свежую булочку с заварным кремом и тремя вишенками сверху, что я прямо без пальто, в одном белом халате, мчалась в булочную напротив и покупала аж четыре штуки.
Если прежде я была всего лишь растеряна, то теперь просто сходила с ума. От кого ребенок? Однако даже эта абсолютно аморальная беременность, достойная какой-нибудь потаскушки вроде Марго, но никак не благопристойной госпожи Эллы Морман-Грабер, наполняла ликованием все мое существо. Я то хихикала без причины, то ревела за рулем, хотела кричать об этом всему свету и в то же время никому ничего не хотела рассказывать.
Первым делом надо было решить вопрос, намерена ли я сохранить этого ребенка от двух во всех смыслах столь сомнительных отцов. У меня и раньше была возможность забеременеть без всякого брака, но я старалась до этого не доводить (впрочем, не столь уж педантично, иначе и тесты делать не пришлось бы) из чувства ответственности перед ребенком, чтобы тот не рос без отца. А теперь вот у него на одного отца больше, чем следует, опять не слава богу.
Как бы мне хотелось рассказать о своей беременности хотя бы Дорит, но я решила, что пока еще рано. Один только Тамерлан исправно предлагал себя в качестве психиатра, и я часто прибегала к его услугам. Разумеется, я теперь не брала в рот ни капли спиртного, давила себе сок из апельсинов (меня, случалось, тут же рвало), подолгу гуляла на свежем воздухе.
13
Собственно, Розмари совсем не такая уж плохая соседка; стоит вспомнить плаксивых баб, с которыми я ежедневно встречаюсь в коридоре, чтобы понять, насколько мне с ней повезло. Даже неловко, что поначалу я относилась к ней чуточку свысока.
Наутро при виде неприбранной кухни мне опять стало дурно. Может, Левин подсыпал мне какой-нибудь порошок в еду? На всякий случай я достала копию моего завещания и демонстративно положила на заляпанный кухонный стол.
На работе времени на размышление не остается. Помимо торопливых клиентов, которым лишь бы лекарство схватить и убежать, есть и словоохотливые завсегдатаи. Это, как правило, пожилые и одинокие люди, для которых выход к врачу или в аптеку – единственное развлечение в жизни. И я прекрасно знаю, что в моей профессии есть четко выраженный компонент социальной помощи: покупатель ждет от аптекаря не только дельного совета, но и умения слушать. Я и не избегаю таких клиентов, а вот шефиня, едва завидев в дверях очередного говоруна или нытика, мгновенно исчезает. Да и Ортруд, наша спортсменка, спасается бегством, не без злорадства шепнув мне:
– Элла, это твой кадр.
Регулярно ходят в аптеку матери, эти берут лекарства на всю семью – для больных детей, бабушек, мужей, а уж заодно и противозачаточные пилюли для себя. На их фоне исключением смотрелся Павел Зиберт, понурый мужчина средних лет, он живет неподалеку и все покупки для семьи делает сам. Именно его привела тогда к нам на новоселье моя шефиня – хотела поднять ему настроение.
Это тихий, симпатичный человек, никогда не пристававший с разговорами. Однако со временем и по характеру его рецептов мы догадались, что жена у него, видимо, находится в психиатрической лечебнице. Любопытная шефиня разузнала от Дорит, что у несчастной психоз, она страдает параноидальными галлюцинациями.
Я была в аптеке одна, когда уже перед самым закрытием зашел этот милый, такой несчастный человек. На сей раз он, похоже, был не столь замкнут, как обычно.
– Как дела у вашей жены? – отважилась спросить я.
Он стрельнул в меня глазами.
– В данный момент она в больнице.
«Есть люди, которым еще хуже, чем мне», – подумала я. Как же это он успевает и на работу ходить, и за детьми присматривать, спросила я, не отрывая глаз от рецепта, на котором рядом с его фамилией была указана докторская степень.
Он работает редактором в научном журнале, часть работы может брать домой.
– С хозяйством-то я вполне справляюсь, – сказал он не без гордости, – тут трудностей почти нет.
Кстати, он должен извиниться, но он напрочь запамятовал мою фамилию, хотя однажды даже побывал у меня в гостях.
Что ж, это я вполне понимаю.
– Морман, Элла Морман, – представилась я, – вернее, теперь уже Элла Морман-Грабер.
Он тут же припомнил мое свадебное объявление в газете.
– Да-да, моя жена еще пошутила: «Ничего себе парочка – грабарь и мормон!»
Я даже пожалела, что он прочел мое свадебное объявление. А на жену его просто рассердилась: сидит в психушке, бросила мужа на произвол судьбы и на домашнее хозяйство, да еще и отпускает идиотские шуточки…
Я стала закрывать аптеку.
– А то грабарь-муж ждет не дождется свою женушку-мормонку, – сказала я все еще сердито.
Павел Зиберт понял, что его шутка не пришлась мне по вкусу. И взглянул на меня с таким огорчением, что я сразу поняла: мы друг другу нравимся.
Но по пути домой меня обуял такой дикий страх, что хоть разворачивайся и езжай обратно, под спасительный кров моей родной аптеки. Что скажет Левин, увидев мое завещание?
Мой супруг ждал меня на кухне с каменным и оскорбленным лицом. Завещание лежало перед ним на столе.
– Это что – шутка? Если шутка, то очень неудачная.
– У деда твоего научилась, – парировала я. – Теперь нет смысла меня убивать, останешься ни с чем.
Левин уставился на меня раскрыв рот. Только теперь он все понял и был просто потрясен.
– Ты совсем сбрендила? Я тут пляшу вокруг тебя, окружаю любовью, заботой и лаской, а ты на полном серьезе полагаешь, что у меня на уме одна мысль – тебя укокошить? Нет, так мы не сможем жить вместе.
Мне даже стало его жалко, и я уже начала раскаиваться. После своей поездки он и вправду стал со мной куда милей, чем прежде. Но я не сдавалась.
– Вы провернули на мои деньги какую-то грязную сделку, – распалялась я. – Губите молодые жизни, наживаетесь на чужом горе!
Тут уже Левин рассвирепел.
– То есть как это на твои деньги? – заорал он. – Да там ни гроша твоего нет, это деньги моей семьи! Будь я и вправду такой злодей, я бы тебя сейчас истязал до потери сознания, пока ты сама у меня на глазах это завещание не перепишешь! А значит, и подпишешь себе смертный приговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45