Взломщиков он не боялся, акции и деньги хранил в банковском сейфе.
Обстановка в доме поражала тяжеловесной безвкусицей. Замшелые плюшевые портьеры, дубовые резные шкафы, потемневшие от времени панели. Старик, похоже, был глубоко равнодушен ко всей этой рухляди, включая многочисленные серебряные шкатулки и фарфоровые статуэтки покойной жены.
Разумеется, ключ у Левина был с собой.
– Я в подвал, подпаять кое-что надо, – объяснил он Марго, направляясь вниз, где у Германа Грабера была оборудована хоть и допотопная, но солидно оснащенная мастерская. Марго с любопытством уставилась на авторадио, зажатое у Левина под мышкой.
Пока я вместе с Марго составляла на кухне для деда диетическое меню на завтра, Левин успел незаметно притащить из машины портативную ручную дрель и прошмыгнуть с ней вверх по лестнице. Он знал, что вставная челюсть деда хранится в ванной комнате в обыкновенной чашке; по субботам, в свой банный день, Герман Грабер заливал ее дезинфицирующим раствором, а в обычные дни оставлял просто так.
Миниатюрным сверлом Левин просверлил в двух пластмассовых зубах два отверстия, заложив в каждое по таблетке. После чего слегка замазал отверстия тонким слоем, поставив скорее символические временные пломбы, способные быстро раствориться под воздействием слюны.
Проделав все это, Левин положил челюсть обратно в чашку, а дрель и авторадио отнес назад в машину. Когда он вернулся к нам на кухню, на лице его читалось неподдельное облегчение.
– Ну вот, радио в порядке, – объявил он, а затем обратился к Марго: – О Дитере ничего не слышно?
– Не-а.
– Значит, может объявиться в любой момент?
– Ага, и тогда общий привет.
Сказав ей, что хотим еще успеть в кино, мы уехали.
В Хайдельберге, желая попасться на глаза кому-то из прохожих – что удалось нам без всякого труда, – мы прошвырнулись по главной улице, выпили на Театральной площади по чашечке кофе и с некоторым опозданием, которое не осталось незамеченным в зрительном зале, явились на вечерний сеанс.
А после фильма, о котором я вообще ничего не могу вспомнить, Левин вдруг сообщил мне, что наш визит на виллу отнюдь не был репетицией.
Прямо посреди улицы я чуть не взвыла от ужаса.
Этой ночью, лежа друг подле друга, мы не могли уснуть – каждый ворочался и мешал другому. Вдруг я встала и начала одеваться.
– Поднимайся, Левин, поедем обратно, еще не поздно все исправить! – скомандовала я.
Даже не пойму, что в итоге помешало мне осуществить задуманное – то ли его нежности, то ли моя усталость?
В восемь утра начиналась моя смена в аптеке. Левин обещал мне позвонить, как только получит какое-нибудь известие из Фирнхайма. Сам он поднялся позже обычного, поиграл в саду с котом и сходил к почтовому ящику за газетой, не забыв вежливо поздороваться с соседями.
– Уж не собрались ли вы заболеть, Элла? – сказала мне шефиня. – На вас прямо лица нет.
Пришлось сказать ей, что у меня как раз начинаются критические дни и я, мол, от этого всегда просто труп. При последних словах я вдруг поперхнулась, побледнела и стала хватать ртом воздух не хуже астматика.
Шефиня недовольно покачала головой.
– Отправляйтесь-ка лучше домой, милочка, – посоветовала она. – Больной аптекарь способен только покупателей отпугивать.
– Да со мной правда ничего особенного, – уверяла я ее. – Если не возражаете, я просто прилягу минут на десять в задней комнате.
Это время я потратила на то, чтобы как следует подкраситься. На часах было уже около одиннадцати. Может, после стольких лет хранения яд и вправду утратил силу? Как я этого желала!
Не успела я, с косметическим румянцем на щеках, снова встать за прилавок, как зазвонил телефон. В трубке раздался каменный голос Левина:
– Вынужден сообщить тебе печальное известие: дедушка умер. Видимо, я еще позвоню тебе попозже, а сейчас срочно еду в Фирнхайм.
Поскольку начальница была рядом, я таким же неестественным голосом отвечала:
– Боже мой, какой ужас! Когда это произошло? Это экономка тебе позвонила?
– Нет, сам врач. Ладно, пока!
– Случилось что-то? – спросила любопытная шефиня.
Я кивнула.
– У моего друга умер дедушка. Правда, он был уже очень старенький и больной, так что этого следовало ожидать.
– Может, вам все-таки уйти пораньше? – спросила она.
– Нет, спасибо, правда не нужно.
Левин, однако, больше не звонил; работала я просто ужасно, то и дело совала лекарства не на свое место и даже забыла послать на дом одной старушке срочный заказ. Но из аптеки я вышла, только когда закончился рабочий день, и ни минутой раньше.
Дома не было ни души. В восемь наконец зазвонил телефон. Я кинулась к нему, но это была Дорит.
– Ты уже в курсе, что у тебя теперь жутко богатый ухажер? – спросила она с непочтительной игривостью. – У него сегодня дед помер.
– А ты-то откуда знаешь? – протянула я почти в тон ей.
– Геро на хвосте принес. Мужчины – они же сплетницы похлеще баб. Сосед старого Грабера видел катафалк… А он вместе с Геро работает… Ну что, переезжаете в фирнхаймский дом и начинаете строительный бум?
– Рано пока об этом говорить, – ответила я как можно суше. Не хотела долго занимать телефон.
– А я сегодня купила себе шелковый блейзер, – похвасталась Дорит. – Угадай, какого цвета. Розового!
Но мне было не до этой болтовни, я извинилась, закончила разговор и положила трубку. Больше всего на свете мне хотелось сейчас под душ, я просто взмокла от пота. Но я знала: только я подставлю лицо вожделенным теплым струйкам, зазвонит телефон. Правда, теперь я ждала звонка уже не от Левина, а из полиции – вот сейчас позвонят и скажут, что он арестован.
Наконец в половине девятого послышался знакомый рокот подкатившего к дому «порше». Я кинулась к дверям. Левин взял с переднего сиденья множество целлофановых пакетов, протянул мне один и буркнул:
– Рот закрой, и дверцу заодно! Все путем!
Едва мы закрыли за собой дверь квартиры, нервы у меня окончательно сдали. Но Левин только рассмеялся.
– Сейчас увидишь, ты ждала не напрасно! – И стал извлекать из пакетов шампанское, мой любимый салат, креветки, экзотические фрукты, дорогие паштеты. – Или ты не голодна?
Вообще-то я весь день о еде и думать не могла, но вид деликатесов неожиданно пробудил во мне аппетит. Тем не менее я не забыла поинтересоваться, где он пропадал все это время.
– Вовсе я не пропадал, – лениво оправдывался Левин. – Все это время я работал.
Пока я расставляла тарелки и раскладывала еду, он рассказывал… Марго сегодня в десять утра подала завтрак; старик не спеша и с удовольствием его съел, как всегда почитывая за кофе свою газету. Когда он покончил с завтраком, Марго ушла за покупками. А вернувшись через полчаса, застала его бездыханным за письменным столом с выпавшими из рук пасьянсными картами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Обстановка в доме поражала тяжеловесной безвкусицей. Замшелые плюшевые портьеры, дубовые резные шкафы, потемневшие от времени панели. Старик, похоже, был глубоко равнодушен ко всей этой рухляди, включая многочисленные серебряные шкатулки и фарфоровые статуэтки покойной жены.
Разумеется, ключ у Левина был с собой.
– Я в подвал, подпаять кое-что надо, – объяснил он Марго, направляясь вниз, где у Германа Грабера была оборудована хоть и допотопная, но солидно оснащенная мастерская. Марго с любопытством уставилась на авторадио, зажатое у Левина под мышкой.
Пока я вместе с Марго составляла на кухне для деда диетическое меню на завтра, Левин успел незаметно притащить из машины портативную ручную дрель и прошмыгнуть с ней вверх по лестнице. Он знал, что вставная челюсть деда хранится в ванной комнате в обыкновенной чашке; по субботам, в свой банный день, Герман Грабер заливал ее дезинфицирующим раствором, а в обычные дни оставлял просто так.
Миниатюрным сверлом Левин просверлил в двух пластмассовых зубах два отверстия, заложив в каждое по таблетке. После чего слегка замазал отверстия тонким слоем, поставив скорее символические временные пломбы, способные быстро раствориться под воздействием слюны.
Проделав все это, Левин положил челюсть обратно в чашку, а дрель и авторадио отнес назад в машину. Когда он вернулся к нам на кухню, на лице его читалось неподдельное облегчение.
– Ну вот, радио в порядке, – объявил он, а затем обратился к Марго: – О Дитере ничего не слышно?
– Не-а.
– Значит, может объявиться в любой момент?
– Ага, и тогда общий привет.
Сказав ей, что хотим еще успеть в кино, мы уехали.
В Хайдельберге, желая попасться на глаза кому-то из прохожих – что удалось нам без всякого труда, – мы прошвырнулись по главной улице, выпили на Театральной площади по чашечке кофе и с некоторым опозданием, которое не осталось незамеченным в зрительном зале, явились на вечерний сеанс.
А после фильма, о котором я вообще ничего не могу вспомнить, Левин вдруг сообщил мне, что наш визит на виллу отнюдь не был репетицией.
Прямо посреди улицы я чуть не взвыла от ужаса.
Этой ночью, лежа друг подле друга, мы не могли уснуть – каждый ворочался и мешал другому. Вдруг я встала и начала одеваться.
– Поднимайся, Левин, поедем обратно, еще не поздно все исправить! – скомандовала я.
Даже не пойму, что в итоге помешало мне осуществить задуманное – то ли его нежности, то ли моя усталость?
В восемь утра начиналась моя смена в аптеке. Левин обещал мне позвонить, как только получит какое-нибудь известие из Фирнхайма. Сам он поднялся позже обычного, поиграл в саду с котом и сходил к почтовому ящику за газетой, не забыв вежливо поздороваться с соседями.
– Уж не собрались ли вы заболеть, Элла? – сказала мне шефиня. – На вас прямо лица нет.
Пришлось сказать ей, что у меня как раз начинаются критические дни и я, мол, от этого всегда просто труп. При последних словах я вдруг поперхнулась, побледнела и стала хватать ртом воздух не хуже астматика.
Шефиня недовольно покачала головой.
– Отправляйтесь-ка лучше домой, милочка, – посоветовала она. – Больной аптекарь способен только покупателей отпугивать.
– Да со мной правда ничего особенного, – уверяла я ее. – Если не возражаете, я просто прилягу минут на десять в задней комнате.
Это время я потратила на то, чтобы как следует подкраситься. На часах было уже около одиннадцати. Может, после стольких лет хранения яд и вправду утратил силу? Как я этого желала!
Не успела я, с косметическим румянцем на щеках, снова встать за прилавок, как зазвонил телефон. В трубке раздался каменный голос Левина:
– Вынужден сообщить тебе печальное известие: дедушка умер. Видимо, я еще позвоню тебе попозже, а сейчас срочно еду в Фирнхайм.
Поскольку начальница была рядом, я таким же неестественным голосом отвечала:
– Боже мой, какой ужас! Когда это произошло? Это экономка тебе позвонила?
– Нет, сам врач. Ладно, пока!
– Случилось что-то? – спросила любопытная шефиня.
Я кивнула.
– У моего друга умер дедушка. Правда, он был уже очень старенький и больной, так что этого следовало ожидать.
– Может, вам все-таки уйти пораньше? – спросила она.
– Нет, спасибо, правда не нужно.
Левин, однако, больше не звонил; работала я просто ужасно, то и дело совала лекарства не на свое место и даже забыла послать на дом одной старушке срочный заказ. Но из аптеки я вышла, только когда закончился рабочий день, и ни минутой раньше.
Дома не было ни души. В восемь наконец зазвонил телефон. Я кинулась к нему, но это была Дорит.
– Ты уже в курсе, что у тебя теперь жутко богатый ухажер? – спросила она с непочтительной игривостью. – У него сегодня дед помер.
– А ты-то откуда знаешь? – протянула я почти в тон ей.
– Геро на хвосте принес. Мужчины – они же сплетницы похлеще баб. Сосед старого Грабера видел катафалк… А он вместе с Геро работает… Ну что, переезжаете в фирнхаймский дом и начинаете строительный бум?
– Рано пока об этом говорить, – ответила я как можно суше. Не хотела долго занимать телефон.
– А я сегодня купила себе шелковый блейзер, – похвасталась Дорит. – Угадай, какого цвета. Розового!
Но мне было не до этой болтовни, я извинилась, закончила разговор и положила трубку. Больше всего на свете мне хотелось сейчас под душ, я просто взмокла от пота. Но я знала: только я подставлю лицо вожделенным теплым струйкам, зазвонит телефон. Правда, теперь я ждала звонка уже не от Левина, а из полиции – вот сейчас позвонят и скажут, что он арестован.
Наконец в половине девятого послышался знакомый рокот подкатившего к дому «порше». Я кинулась к дверям. Левин взял с переднего сиденья множество целлофановых пакетов, протянул мне один и буркнул:
– Рот закрой, и дверцу заодно! Все путем!
Едва мы закрыли за собой дверь квартиры, нервы у меня окончательно сдали. Но Левин только рассмеялся.
– Сейчас увидишь, ты ждала не напрасно! – И стал извлекать из пакетов шампанское, мой любимый салат, креветки, экзотические фрукты, дорогие паштеты. – Или ты не голодна?
Вообще-то я весь день о еде и думать не могла, но вид деликатесов неожиданно пробудил во мне аппетит. Тем не менее я не забыла поинтересоваться, где он пропадал все это время.
– Вовсе я не пропадал, – лениво оправдывался Левин. – Все это время я работал.
Пока я расставляла тарелки и раскладывала еду, он рассказывал… Марго сегодня в десять утра подала завтрак; старик не спеша и с удовольствием его съел, как всегда почитывая за кофе свою газету. Когда он покончил с завтраком, Марго ушла за покупками. А вернувшись через полчаса, застала его бездыханным за письменным столом с выпавшими из рук пасьянсными картами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45