К Кольцову писарчук не подошел. Вернее, не успел подойти, потому что на крылечко штаба выглянул майор, громко назвал фамилию бывшего сотрудника органов и кивком велел следовать за ним.
На дверях кабинета вместо таблички с должностью и званием висел полезный совет: «Стучите, и мы поможем», из чего Кольцов сделал вывод, что здесь обитает кум, или начальник «оперетты» – оперативной части. Советы, аналогичные дверному, висели и на стенах. И, как многое в этой зоне, отличались особым изяществом: «Запомни сам, скажи другому: путь в оперчасть – дорога к дому», «Помни: не сдашь ты – сдадут тебя!»
Других ценных советов Кольцов прочитать не успел, вспомнив указание прапора – при вызове к любому начальнику докладывать строго по форме.
– Осужденный Кольцов. Евгений Дмитриевич. Статья сто одиннадцатая часть четвертая, срок пять лет, начало срока…
– Да знаю, знаю, – дружелюбно прервал его хозяин кабинета, кивнув на стул, – присаживайся. Кольцов сел на указанное место.
– Ну, давай знакомиться. Моя фамилия Гладких. – Майор распечатал пачку сигарет. – Федор Васильевич. Начальник оперативной части. Угощайся…
– Благодарю. – Осужденный взял сигарету.
– Ты ведь тоже опер? Верно? – Майор положил твердую ладонь на личное дело Кольцова.
– Бывший.
– Все равно, коллеги, можно сказать. Как устроился?
– Пока никак. Матрас получил. А вот костюмчик маловат.
– Поменяем… Я вот дело твое полистал, – улыбнулся кум, – ты вроде на хорошем счету был, две командировки в Чечню… Чего ж тебя к нам-то определили? Ладно б ты десять лет назад из органов ушел. А тут практически сразу после увольнения. Не знаешь, почему?
– Видимо, не было мест, – усмехнулся Кольцов.
– Места там есть всегда… А что за драка у тебя приключилась?
– Вы ж читали приговор.
– Слушай, Жень, я вообще-то тебе помочь хочу. Как своему. За этим и пригласил. У меня дел и без тебя хватает, поверь… За руку не держу – можешь гулять. Только хорошо, если до ужина протянешь… Так что там за драка? Приговор приговором, а как на самом деле было, только ты знаешь.
Федор Васильевич подошел к окну, выглянул во двор и задвинул желтоватые, крепко прокуренные занавески.
– Да, в общем, так и было, – спокойно ответил Кольцов, подняв глаза на кума, – убивать не хотел, а в рожу дал за дело. Боец этот назанимал у всего отдела денег и давай бегать. А со мной случайно в городе пересекся. Я высказал «фи». Потом хотел в отдел притащить. Слово за слово, он брыкаться начал… Пришлось успокоить.
– Неплохо успокоил!
– У меня разряд по боксу. Но я несильно вроде приложил. А он, хиляк, сразу на землю, да башкой о поребрик. В больнице кончился. Я не отпирался. Чего отпираться, там свидетелей пол-улицы.
– Ну, насчет «несильно приложил» ты не скромничай. – Федор Васильевич решил, что пора показать свою осведомленность. – Опыт-то у тебя большой! И навыки свои не только на ринге развивал.
Накануне Гладких дозвонился до кадровика питерского райотдела, где служил Кольцов. Лучше, конечно, было бы потолковать с кем-нибудь из непосредственного начальства, но на месте как на грех никого не оказалось. Кадровик же привык сглаживать углы. Но этот вроде не сгладил. Подтвердил, что да, Кольцов сел за дело, и к этому все и шло. Мол, в прокуратуре на него лежала пачка материалов, посвященных неправовым методам в оперативнорозыскной деятельности, в основном рукоприкладного характера. Грязный Гарри. Хотя его предупреждали, наказывали выговорами и вели профилактическую работу, о чем есть отчет. Но урок не впрок. Как говорит «зенитовский» форвард Кержаков – бил, бью и буду бить!.. Правда, за дело. В принципе, и коллегу бывшего тоже за дело. Еще тот гусь, действительно «кидальным» бизнесом занялся.
Кадровик очень удивился, узнав, что Кольцов попал не в спецзону. Он выдвинул предположение, что родственники убиенного были крайне недовольны мягким приговором и могли «похлопотать» в УФСИНе. А в целом мужик нормальный. Не оборотень. Да, контуженный чуток на голову, но личной выгоды из этого не делал. Жил с матерью. Есть дочь-школьница от первого брака.
Информация о «неправовых методах» оказалась для Гладких совсем не лишней, и он не пожалел, что потратил время на звонок в Питер.
– Говорят, ты и на службе народ прессовал. Начальство отписываться не успевало.
– Крайне редко. И ничего личного – только бизнес. Я имею в виду: исключительно в интересах службы.
– Ну, в тридцать седьмом тоже всех лупили «в интересах службы»… – хмыкнул Гладких. – От этого, знаешь, не легче…
Кольцов не ответил: насчет тридцать седьмого кум прав, но убийства раскрывать – не лекции читать. Особенно когда дилетанты-демократы почти полностью перекрыли кислород, прикрываясь красивыми словами о сближении с Европой. Кольцов искренне считал себя правым и, если был убежден, что перед ним душегуб, место которому за решеткой, не особо стеснялся, отбивая ему рога. Если, конечно, душегуб не понимал добрых слов и начинал паясничать. Но по беспределу, ради удовольствия, народ не прессовал. Впрочем, здесь, на зоне, это всем было «до сиреневой звезды».
Гладких угадал направления мыслей бывшего коллеги:
– С таким багажом да в наш вагон… Хреновато.
Он поведал историю с Колывановым. Кольцов, естественно, не хлопал в ладоши после услышанного и не кричал «браво». Кум продолжал вводить в курс дела, рисуя разноцветные радужные картины.
– Тебе уже сказали про нашу зону?
– Кое-что… «Черный ход», воровская движуха… Насрать! – Кольцов раздраженно затушил окурок о дно тяжелой стеклянной пепельницы.
– Ну, ты тут не геройствуй, – предупредил Гладких, – таких героев от стены отскабливаем. Или из тумбочек по частям вынимаем. Сидеть тебе здесь не день и не два… А зона у нас действительно воровская. К сожалению… Мы пытаемся, конечно, изменить ситуацию, но пока не очень успешно. Ты вообще представляешь, что значит воровская зона?..
– Примерно. Не на стройке работал.
– То-то и оно, что примерно… – притворно вздохнул Гладких. – Но я введу тебя в курс дела. Так сказать, для общего развития и понимания стратегии текущего момента.
Кум уселся за свой стол и закинул ногу на ногу.
«Здравствуй, дружок. Сейчас я расскажу тебе сказку про исправительно-трудовую колонию строгого режима имени…»
– Последние пять лет зоной рулил некий Паша Клык. Московский вор в законе. Я его не застал, но говорят, господин строгих понятий. Вор всесоюзного значения. Откинулся в прошлом году. Но оставил после себя смотрящего, или на их языке – положенца. Пока не «законника», но личность весьма авторитетную в их кругах. Кликуха – Витя Сумрак. От фамилии Сумароков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
На дверях кабинета вместо таблички с должностью и званием висел полезный совет: «Стучите, и мы поможем», из чего Кольцов сделал вывод, что здесь обитает кум, или начальник «оперетты» – оперативной части. Советы, аналогичные дверному, висели и на стенах. И, как многое в этой зоне, отличались особым изяществом: «Запомни сам, скажи другому: путь в оперчасть – дорога к дому», «Помни: не сдашь ты – сдадут тебя!»
Других ценных советов Кольцов прочитать не успел, вспомнив указание прапора – при вызове к любому начальнику докладывать строго по форме.
– Осужденный Кольцов. Евгений Дмитриевич. Статья сто одиннадцатая часть четвертая, срок пять лет, начало срока…
– Да знаю, знаю, – дружелюбно прервал его хозяин кабинета, кивнув на стул, – присаживайся. Кольцов сел на указанное место.
– Ну, давай знакомиться. Моя фамилия Гладких. – Майор распечатал пачку сигарет. – Федор Васильевич. Начальник оперативной части. Угощайся…
– Благодарю. – Осужденный взял сигарету.
– Ты ведь тоже опер? Верно? – Майор положил твердую ладонь на личное дело Кольцова.
– Бывший.
– Все равно, коллеги, можно сказать. Как устроился?
– Пока никак. Матрас получил. А вот костюмчик маловат.
– Поменяем… Я вот дело твое полистал, – улыбнулся кум, – ты вроде на хорошем счету был, две командировки в Чечню… Чего ж тебя к нам-то определили? Ладно б ты десять лет назад из органов ушел. А тут практически сразу после увольнения. Не знаешь, почему?
– Видимо, не было мест, – усмехнулся Кольцов.
– Места там есть всегда… А что за драка у тебя приключилась?
– Вы ж читали приговор.
– Слушай, Жень, я вообще-то тебе помочь хочу. Как своему. За этим и пригласил. У меня дел и без тебя хватает, поверь… За руку не держу – можешь гулять. Только хорошо, если до ужина протянешь… Так что там за драка? Приговор приговором, а как на самом деле было, только ты знаешь.
Федор Васильевич подошел к окну, выглянул во двор и задвинул желтоватые, крепко прокуренные занавески.
– Да, в общем, так и было, – спокойно ответил Кольцов, подняв глаза на кума, – убивать не хотел, а в рожу дал за дело. Боец этот назанимал у всего отдела денег и давай бегать. А со мной случайно в городе пересекся. Я высказал «фи». Потом хотел в отдел притащить. Слово за слово, он брыкаться начал… Пришлось успокоить.
– Неплохо успокоил!
– У меня разряд по боксу. Но я несильно вроде приложил. А он, хиляк, сразу на землю, да башкой о поребрик. В больнице кончился. Я не отпирался. Чего отпираться, там свидетелей пол-улицы.
– Ну, насчет «несильно приложил» ты не скромничай. – Федор Васильевич решил, что пора показать свою осведомленность. – Опыт-то у тебя большой! И навыки свои не только на ринге развивал.
Накануне Гладких дозвонился до кадровика питерского райотдела, где служил Кольцов. Лучше, конечно, было бы потолковать с кем-нибудь из непосредственного начальства, но на месте как на грех никого не оказалось. Кадровик же привык сглаживать углы. Но этот вроде не сгладил. Подтвердил, что да, Кольцов сел за дело, и к этому все и шло. Мол, в прокуратуре на него лежала пачка материалов, посвященных неправовым методам в оперативнорозыскной деятельности, в основном рукоприкладного характера. Грязный Гарри. Хотя его предупреждали, наказывали выговорами и вели профилактическую работу, о чем есть отчет. Но урок не впрок. Как говорит «зенитовский» форвард Кержаков – бил, бью и буду бить!.. Правда, за дело. В принципе, и коллегу бывшего тоже за дело. Еще тот гусь, действительно «кидальным» бизнесом занялся.
Кадровик очень удивился, узнав, что Кольцов попал не в спецзону. Он выдвинул предположение, что родственники убиенного были крайне недовольны мягким приговором и могли «похлопотать» в УФСИНе. А в целом мужик нормальный. Не оборотень. Да, контуженный чуток на голову, но личной выгоды из этого не делал. Жил с матерью. Есть дочь-школьница от первого брака.
Информация о «неправовых методах» оказалась для Гладких совсем не лишней, и он не пожалел, что потратил время на звонок в Питер.
– Говорят, ты и на службе народ прессовал. Начальство отписываться не успевало.
– Крайне редко. И ничего личного – только бизнес. Я имею в виду: исключительно в интересах службы.
– Ну, в тридцать седьмом тоже всех лупили «в интересах службы»… – хмыкнул Гладких. – От этого, знаешь, не легче…
Кольцов не ответил: насчет тридцать седьмого кум прав, но убийства раскрывать – не лекции читать. Особенно когда дилетанты-демократы почти полностью перекрыли кислород, прикрываясь красивыми словами о сближении с Европой. Кольцов искренне считал себя правым и, если был убежден, что перед ним душегуб, место которому за решеткой, не особо стеснялся, отбивая ему рога. Если, конечно, душегуб не понимал добрых слов и начинал паясничать. Но по беспределу, ради удовольствия, народ не прессовал. Впрочем, здесь, на зоне, это всем было «до сиреневой звезды».
Гладких угадал направления мыслей бывшего коллеги:
– С таким багажом да в наш вагон… Хреновато.
Он поведал историю с Колывановым. Кольцов, естественно, не хлопал в ладоши после услышанного и не кричал «браво». Кум продолжал вводить в курс дела, рисуя разноцветные радужные картины.
– Тебе уже сказали про нашу зону?
– Кое-что… «Черный ход», воровская движуха… Насрать! – Кольцов раздраженно затушил окурок о дно тяжелой стеклянной пепельницы.
– Ну, ты тут не геройствуй, – предупредил Гладких, – таких героев от стены отскабливаем. Или из тумбочек по частям вынимаем. Сидеть тебе здесь не день и не два… А зона у нас действительно воровская. К сожалению… Мы пытаемся, конечно, изменить ситуацию, но пока не очень успешно. Ты вообще представляешь, что значит воровская зона?..
– Примерно. Не на стройке работал.
– То-то и оно, что примерно… – притворно вздохнул Гладких. – Но я введу тебя в курс дела. Так сказать, для общего развития и понимания стратегии текущего момента.
Кум уселся за свой стол и закинул ногу на ногу.
«Здравствуй, дружок. Сейчас я расскажу тебе сказку про исправительно-трудовую колонию строгого режима имени…»
– Последние пять лет зоной рулил некий Паша Клык. Московский вор в законе. Я его не застал, но говорят, господин строгих понятий. Вор всесоюзного значения. Откинулся в прошлом году. Но оставил после себя смотрящего, или на их языке – положенца. Пока не «законника», но личность весьма авторитетную в их кругах. Кликуха – Витя Сумрак. От фамилии Сумароков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76