Все в том же ватнике, в той же толстовке. Она была спокойна, только на щеках алел лихорадочный румянец.
Изольда говорила. Своим детским, писклявым голоском она рассказывала страшную историю преступления.
— Я любили Петю. Очень сильно. Болезненно сильно. Как одержимая. Я всегда была влюбчивой, но чувство к Пете было ни на что не похоже… — Голос ее сорвался. — Простите. Мне сложно об этом говорить… — Изольда провела по лицу рукой, вздохнула. — В общем, я болела им, как болеют чумой. Именно чумой, а не гриппом, например. Потому что от моей любви не возможно было излечиться…
— Гражданин Сумин Петр Николаевич знал о вашем чувстве? — спросил Русов строго. Ему было не до лирики, ему протокол надо составлять.
— Петя? Конечно. Я говорила ему. И не раз. В письмах. В стихах. Я писала целые поэмы и отсылал ему. Я не подписывалась, но он, по-моему, догадался… — Изольда закусила губу. — Он подошел ко мне однажды, сказал, что я ему тоже нравлюсь. И пригласил к себе домой. Как он сказал, на рюмку чаю.
— И вы пошли?
— Нет, не пошла. Полетела. На крыльях… — Взгляд ее затуманился, стал мечтательным и томным. — У нас был роман. Настоящий. Мы встречались два раза в неделю. Я оставалась у него на ночь… Он стал моим первым мужчиной…
— Ваше чувство было взаимным? — в очередной раз перебил ее Русов. Но, на мой взгляд, этот вопрос он задал из чистого любопытства.
— Конечно, нет. Но поняла я это не сразу. Я наивной была, тешила себя надеждами, думала, что он хотя бы привязан ко мне, но… Петя был бабником. Идейным. Он считал, что мужчина должен за свою жизнь не дерево посадить, не дом построить, а перетрахать наибольшее количество баб. Так что я была очередной из списка. 125 пунктом. — Она говорила и постоянно теребила волосы, словно это ее успокаивало. То наматывала на палец свой жиденький хвостик, то разматывала. То наматывала, то разматывала. Как заведенная. — А еще моя любовь была бальзамом на его поганую душу. Он радовался, как ребенок, читая мои стихи. Ему было лестно. Приятно. Ведь никто не любил его так, как я. — Изольда рывком сорвала с волос резинку, отбросила ее. — Но ему мало было воспользоваться моей слабостью, ему надо было еще и растоптать меня… Он всем раззвонил о моей любви. Он раздал мои письма друзьям. Он приставал ко всем подряд у меня на глазах, он лапал, тискал, залазил под юбки и все открыто, даже напоказ. Ему нравилось видеть, как я страдаю от этого! — она закрыла глаза, сглотнула, потом возобновила рассказ. — И даже им, своим шлюхам, он показывал мои поэмы… И они вместе ржали, как кони, над выстраданными строчками… Вот тогда я его и возненавидела! Тогда я и приговорила его к смерти!
— Когда именно вы замыслили убить гражданина Сумина? — сухо спросил Русов.
— Я не помню числа, — она поморщилась. — Хотя нет, помню… Это было в пятницу. По дороге на турбазу. Я ехала в автобусе, смотрела на него, думала, вспоминала… Ненавидела! Любила! Приговорила!
— Давайте без мелодраматических пассажей, — строго проговорил Русов. — По существу, пожалуйста.
— Да, — взволнованно поддакнула Изольда. — Вы правы, мелодрамы ни к чему. Я буду по существу… — Она опять вцепилась в свои волосы и продолжила рассказ. — У меня математический ум, что и понятно, ведь я по профессии не бухгалтер, а именно математик. Я все точно рассчитала. Я решила, что убью его обязательно на турбазе. Потому что… Хотя об этом позже. Сначала я расскажу вам о другом…
— Это вы пытались убить Симакова Антона Степановича? — раздраженно рыкнул Русов. По его лицу было видно, что он до смерти устал от «лирических» отступлений обвиняемой.
— Я не собиралась его убивать! — возмутилась Изольда. — Мне нужно было его нейтрализовать. Чтобы на время, а именно на вечер субботы, место Антона занял Петр.
— Зачем?
— Петр никогда не бывал один. Всегда вокруг него кто-то терся. То бабы, то мужики. То друзья, то подруги. Он был очень активен. У меня не было шансов застать его одного… По этому я и нейтрализовала Симакова. Я знала, что именно Петр заменит его. И знала, что лыжный инструктор единственный не успевает к началу дискотеки — он должен заниматься инвентарем. По этому…
— Ясно! Дальше.
— Когда началась дискотека, я незаметно покинула зал и по тропке прошла к корпусу. Она ведет к черному ходу, так меня никто не увидел, все ходят по аллее. Вошла. В здании никого не было. Ну или мне так показалось, потому что было очень тихо. Подошла к комнате, постучалась, вошла. Он смотрел телевизор, пил джин из банки и что-то записывал в амбарную книгу. Я подошла к нему, заговорила… Я пыталась достучаться до него, вразумить, заставить раскаяться… Но! Меня никто никогда не воспринимал всерьез! Он смеялся, грубил, как и тогда…
— Когда — тогда? Говорите конкретнее!
— До этого. В пятницу вечером. Я уже пыталась с ним говорить. Зашла к нему в комнату, предупредила… Мне хотелось дать ему шанс, понимаете? Если бы он покаялся… Да ладно, не надо каяться, я ж не священник… Просто извинился бы, признал свою ошибку. Понял, что так с людьми не поступают, я бы его простила. И пощадила. Но он… — Ее лицо раскраснелось от гнева. И теперь я она была даже красива — Слышали бы вы, как он глумился надо мной. И все с улыбочкой, даже ласково… Унижал, унижал… Вот тут я окончательно поняла, что хочу одного — чтоб он сдох!
— Вернемся к вечеру субботы. Что было после того, как вы поговорили?
— Я его убила, что же еще? Стукнула по голове гантелей. Он как раз стоял ко мне спиной и говорил всякие гадости. Про своих баб, про то, как он каждой ставит отметки за темперамент, что я по 10 бальной шкале тяну на —1! А тут еще эта полоумная приперлась! — Изольда мотнула головой в сторону притихшей Соньки. — Как сучка в течке скулила, бросалась на дверь. И голосила «Петюня, выходи! Я скучаю!»
— Ах ты лохудра! — зашипела Сонька. — Я тебе сейчас такую сучку покажу! Никакая милиция не спасет…
— Гражданка Аниськина, — рявкнул Русов. — Прекратите сейчас же. Вы и так тут присутствуете в нарушение всяких правил!
— Я не сучка! И не в течке! У меня, слава богу, с мужиками все в порядке, как и с темпераментом…
— Если не замолчите — выгоню! — сорвался на фальцет взбешенный Русов.
Сонька замолчала, но всем своим видом выражала протест: руки сцеплены на груди, подбородок упрямо опущен, нижняя губа вперед.
— Итак? — Русов выжидательно уставился на Изольду. — Что дальше? Сучек прошу опустить.
— Без сучек все повествование не займет много времени. Убила Петю, закрыла дверь его ключами, вышла. Все.
— Зачем вы нанесли трупу, замечу, уже трупу, 12 ударов лыжной палкой, я спрашивать не буду. Меня интересует вот что… — Русов погрыз кончик карандаша. — Зачем вы убили Виктора Измайлова?
— Мне по порядку? — невинно поинтересовалась Изольда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Изольда говорила. Своим детским, писклявым голоском она рассказывала страшную историю преступления.
— Я любили Петю. Очень сильно. Болезненно сильно. Как одержимая. Я всегда была влюбчивой, но чувство к Пете было ни на что не похоже… — Голос ее сорвался. — Простите. Мне сложно об этом говорить… — Изольда провела по лицу рукой, вздохнула. — В общем, я болела им, как болеют чумой. Именно чумой, а не гриппом, например. Потому что от моей любви не возможно было излечиться…
— Гражданин Сумин Петр Николаевич знал о вашем чувстве? — спросил Русов строго. Ему было не до лирики, ему протокол надо составлять.
— Петя? Конечно. Я говорила ему. И не раз. В письмах. В стихах. Я писала целые поэмы и отсылал ему. Я не подписывалась, но он, по-моему, догадался… — Изольда закусила губу. — Он подошел ко мне однажды, сказал, что я ему тоже нравлюсь. И пригласил к себе домой. Как он сказал, на рюмку чаю.
— И вы пошли?
— Нет, не пошла. Полетела. На крыльях… — Взгляд ее затуманился, стал мечтательным и томным. — У нас был роман. Настоящий. Мы встречались два раза в неделю. Я оставалась у него на ночь… Он стал моим первым мужчиной…
— Ваше чувство было взаимным? — в очередной раз перебил ее Русов. Но, на мой взгляд, этот вопрос он задал из чистого любопытства.
— Конечно, нет. Но поняла я это не сразу. Я наивной была, тешила себя надеждами, думала, что он хотя бы привязан ко мне, но… Петя был бабником. Идейным. Он считал, что мужчина должен за свою жизнь не дерево посадить, не дом построить, а перетрахать наибольшее количество баб. Так что я была очередной из списка. 125 пунктом. — Она говорила и постоянно теребила волосы, словно это ее успокаивало. То наматывала на палец свой жиденький хвостик, то разматывала. То наматывала, то разматывала. Как заведенная. — А еще моя любовь была бальзамом на его поганую душу. Он радовался, как ребенок, читая мои стихи. Ему было лестно. Приятно. Ведь никто не любил его так, как я. — Изольда рывком сорвала с волос резинку, отбросила ее. — Но ему мало было воспользоваться моей слабостью, ему надо было еще и растоптать меня… Он всем раззвонил о моей любви. Он раздал мои письма друзьям. Он приставал ко всем подряд у меня на глазах, он лапал, тискал, залазил под юбки и все открыто, даже напоказ. Ему нравилось видеть, как я страдаю от этого! — она закрыла глаза, сглотнула, потом возобновила рассказ. — И даже им, своим шлюхам, он показывал мои поэмы… И они вместе ржали, как кони, над выстраданными строчками… Вот тогда я его и возненавидела! Тогда я и приговорила его к смерти!
— Когда именно вы замыслили убить гражданина Сумина? — сухо спросил Русов.
— Я не помню числа, — она поморщилась. — Хотя нет, помню… Это было в пятницу. По дороге на турбазу. Я ехала в автобусе, смотрела на него, думала, вспоминала… Ненавидела! Любила! Приговорила!
— Давайте без мелодраматических пассажей, — строго проговорил Русов. — По существу, пожалуйста.
— Да, — взволнованно поддакнула Изольда. — Вы правы, мелодрамы ни к чему. Я буду по существу… — Она опять вцепилась в свои волосы и продолжила рассказ. — У меня математический ум, что и понятно, ведь я по профессии не бухгалтер, а именно математик. Я все точно рассчитала. Я решила, что убью его обязательно на турбазе. Потому что… Хотя об этом позже. Сначала я расскажу вам о другом…
— Это вы пытались убить Симакова Антона Степановича? — раздраженно рыкнул Русов. По его лицу было видно, что он до смерти устал от «лирических» отступлений обвиняемой.
— Я не собиралась его убивать! — возмутилась Изольда. — Мне нужно было его нейтрализовать. Чтобы на время, а именно на вечер субботы, место Антона занял Петр.
— Зачем?
— Петр никогда не бывал один. Всегда вокруг него кто-то терся. То бабы, то мужики. То друзья, то подруги. Он был очень активен. У меня не было шансов застать его одного… По этому я и нейтрализовала Симакова. Я знала, что именно Петр заменит его. И знала, что лыжный инструктор единственный не успевает к началу дискотеки — он должен заниматься инвентарем. По этому…
— Ясно! Дальше.
— Когда началась дискотека, я незаметно покинула зал и по тропке прошла к корпусу. Она ведет к черному ходу, так меня никто не увидел, все ходят по аллее. Вошла. В здании никого не было. Ну или мне так показалось, потому что было очень тихо. Подошла к комнате, постучалась, вошла. Он смотрел телевизор, пил джин из банки и что-то записывал в амбарную книгу. Я подошла к нему, заговорила… Я пыталась достучаться до него, вразумить, заставить раскаяться… Но! Меня никто никогда не воспринимал всерьез! Он смеялся, грубил, как и тогда…
— Когда — тогда? Говорите конкретнее!
— До этого. В пятницу вечером. Я уже пыталась с ним говорить. Зашла к нему в комнату, предупредила… Мне хотелось дать ему шанс, понимаете? Если бы он покаялся… Да ладно, не надо каяться, я ж не священник… Просто извинился бы, признал свою ошибку. Понял, что так с людьми не поступают, я бы его простила. И пощадила. Но он… — Ее лицо раскраснелось от гнева. И теперь я она была даже красива — Слышали бы вы, как он глумился надо мной. И все с улыбочкой, даже ласково… Унижал, унижал… Вот тут я окончательно поняла, что хочу одного — чтоб он сдох!
— Вернемся к вечеру субботы. Что было после того, как вы поговорили?
— Я его убила, что же еще? Стукнула по голове гантелей. Он как раз стоял ко мне спиной и говорил всякие гадости. Про своих баб, про то, как он каждой ставит отметки за темперамент, что я по 10 бальной шкале тяну на —1! А тут еще эта полоумная приперлась! — Изольда мотнула головой в сторону притихшей Соньки. — Как сучка в течке скулила, бросалась на дверь. И голосила «Петюня, выходи! Я скучаю!»
— Ах ты лохудра! — зашипела Сонька. — Я тебе сейчас такую сучку покажу! Никакая милиция не спасет…
— Гражданка Аниськина, — рявкнул Русов. — Прекратите сейчас же. Вы и так тут присутствуете в нарушение всяких правил!
— Я не сучка! И не в течке! У меня, слава богу, с мужиками все в порядке, как и с темпераментом…
— Если не замолчите — выгоню! — сорвался на фальцет взбешенный Русов.
Сонька замолчала, но всем своим видом выражала протест: руки сцеплены на груди, подбородок упрямо опущен, нижняя губа вперед.
— Итак? — Русов выжидательно уставился на Изольду. — Что дальше? Сучек прошу опустить.
— Без сучек все повествование не займет много времени. Убила Петю, закрыла дверь его ключами, вышла. Все.
— Зачем вы нанесли трупу, замечу, уже трупу, 12 ударов лыжной палкой, я спрашивать не буду. Меня интересует вот что… — Русов погрыз кончик карандаша. — Зачем вы убили Виктора Измайлова?
— Мне по порядку? — невинно поинтересовалась Изольда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50