Тогда громко возроптали увидевшие ее и хотели броситься на Агешваара, но как раз в этот момент он появился из шатра во главе шести целых и невредимых воинов. Они были облачены в красно-белые саронги, и цвета их означали непоколебимую веру в победу и готовность умереть за нее. Этих-то смельчаков Агешваар и назначил командирами шести дромад восставших, назвал самыми храбрыми, самыми верными и преданными и присвоил им титул «ир-баров свободы». Несмотря на протесты и возмущение знатных и богатых, императрица не отменила распоряжение Агешваара и заявила во всеуслышание, что он действует с ее согласия и одобрения.
После этого знаменательного события на долю восставших выпало еще немало испытаний и невзгод, но ни у кого больше не возникала мысль о предательстве, ибо все знали, что ее невозможно будет утаить от «ир-баров свободы» и назначенных ими младших командиров, казнивших каждый десяток за одного перебежчика и каждую сотню за десяток трусов, покинувших поле боя в разгар сражения.
— Страшный и жестокий способ поддержания дисциплины, — заметил Эврих. — Вряд ли он прибавил народу любви к Агешваару и его ир-барам.
— Вай-ваг! Ты ничего не понял! — промолвил Хамдан, с сожалением глядя на мягкосердечного лекаря-арранта. — После того как люди убедились, что командиры их не предадут, они стали сражаться как львы! Предатели и трусы были перебиты, слабодушные предпочитали погибнуть с честью в битве с ненавистными меорэ, нежели принять позорную смерть от рук своих же товарищей. Восставшие начали одерживать верх в мелких стычках, и слухи об этих победах разнеслись по империи, побуждая отважных вставать под знамена Агешваара, беспощадного к врагам родины, но готового преломить последнюю лепешку с ее защитниками.
— Ну что ж, суровые времена вынуждают людей к суровым мерам, которые в иные дни могут показаться излишне жестокими и бесчеловечными, — не стал спорить со старшим из своих телохранителей Эврих и попросил провести его в какой-нибудь храм, где бы он мог посмотреть танцы джевадаси, о которых был немало наслышан.
Оба телохранителя, навязанные ему Газахларом и, безусловно, получившие от хозяина «Мраморного логова» приказ не только следить за каждым шагом чудного арранта, но и не позволить ему сбежать, буде возникнет у него подобное желание, понимающе заулыбались и обещали при первой же оказии предоставить Эвриху возможность взглянуть на храмовых танцовщиц, в совершенстве владевших своим неизвестным в других странах ремеслом.
Впрочем, и без джевадаси в Городе Тысячи Храмов было на что посмотреть, чем полюбоваться, чему подивиться. Чего стоило хотя бы мрачное святилище Хаг-Xaropa, куда до недавнего времени вход непосвященным был строго-настрого запрещен! О церемониях, проводимых в этом храме, ходили самые жуткие и порой откровенно нелепые слухи, конец которым был положен во время правления Бульдонэ А случилось это следующим образом.
Группа заговорщиков-Небожителей, задумавшая свергнуть вялого, безынициативного и во всех отношениях недалекого императора и посадить на престол Мавуно его двоюродного брата — человека деятельного и властолюбивого, заручилась поддержкой главного жреца храма Хаг-Хагора и уговорила его укрыть в стенах святилища полторы сотни головорезов, коим надлежало напасть на Бульдонэ во время ритуального шествия в канун праздника Нового Риса. Принимая во внимание, что храм, посвященный повелителю страны усопших, в отличие от других зданий, мимо которых предстояло идти императорской процессии, досмотру городскими стражниками не подлежал, сделать это было совсем не трудно. Вероятно, история Мавуно, а с ней и всего мира, претерпела бы коренные изменения, ежели бы двум оказавшимся на мели ворам не взбрело в голову пробраться в мрачное и таинственное здание святилища, в надежде разжиться там серебряной, а то и золотой утварью, как раз накануне праздника.
Выбрав именно этот момент для совершения кражи, они рассчитывали, что никто не помешает их дерзкому замыслу, ибо все службы в храме Хаг-Хагора в преддверии светлого и радостного праздника, знаменующего неизбежное возрождение всего живого, умершего и погребенного, в новом, неизмеримо лучшем виде, разумеется, прекращались. Каково же было изумление воришек, обнаруживших в пустом, по их мнению, святилище отряд до зубов вооруженных громил! Смекнув, что дело тут нечисто, они со всевозможными предосторожностями пустились наутек и, подкрепив свои умственные способности рисовой водкой в ближайшей харчевне, употребив ее в надлежащем количестве, пришли к выводу, что им выпал редкий случай совершить доброе, богоугодное дело, за которое к тому же будет заплачено ничуть не меньше, чем платят обычно лишь за самые грязные и подлые преступления. Упустить такой шанс было бы непростительной глупостью, и вставшие на путь добродетели воры каким-то немыслимым образом сумели разбудить среди ночи начальника императорской охраны и убедить его произвести, вопреки традициям, досмотр храма Хаг-Хагора.
Заговорщики и нанятые ими головорезы были схвачены и подвешены за ноги «до полной потери жизни» на городской стене, проходящей по восточному краю Рассветных Холмов. Добродетельные воры превратились в состоятельных граждан, один из которых сделался впоследствии торговцем сукном, а второй — владельцем дюжины гончарных мастерских. Двоюродный брат Бульдонэ был публично принесен в жертву Хаг-Хагору, после чего храм жестокого и кровожадного Бога утратил свои привилегии и окружавший его ореол таинственности изрядно потускнел. Окончательно же закрепилась за ним репутация гнезда заговорщиков после того, как выяснилось, что два или три мага, бывшие в нем жрецами высокого ранга, участвовали в попытке вернуть Димдиго отнятый у него трон. За это земельные угодья святилища, вместе с хранящимися в нем драгоценными пожертвованиями, были по специальному указу Триумвирата отобраны в императорскую казну, и оно начало хиреть с молниеносной быстротой. Более того, имя грозного, могущественного и достойного, в общем-то, уважения и почитания Бога превратилось едва ли не в самое распространенное ругательство, а приношение ему жертв стало считаться делом недостойным и чуть ли не крамольным.
Да, о храмах Мванааке, связанных с ними историях и легендах обитатели столицы могли говорить бесконечно долго, но об одном из них Эврих, пожалуй, знал несколько больше своих провожатых да и всех прочих горожан. Увидев святилище Эрентаты-искусницы, стоящее на правом берегу Гвадиары, близ речного порта, он испытал щемящее чувство встречи со старым знакомцем, увидеть коего в чужой стране никак не ожидал. Нечто подобное он ощущал, обнаруживая в Мванааке храмы, построенные его земляками, однако на этот раз к радости встречи примешивалось еще и удовлетворение от разрешенной наконец-то хотя бы частично загадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
После этого знаменательного события на долю восставших выпало еще немало испытаний и невзгод, но ни у кого больше не возникала мысль о предательстве, ибо все знали, что ее невозможно будет утаить от «ир-баров свободы» и назначенных ими младших командиров, казнивших каждый десяток за одного перебежчика и каждую сотню за десяток трусов, покинувших поле боя в разгар сражения.
— Страшный и жестокий способ поддержания дисциплины, — заметил Эврих. — Вряд ли он прибавил народу любви к Агешваару и его ир-барам.
— Вай-ваг! Ты ничего не понял! — промолвил Хамдан, с сожалением глядя на мягкосердечного лекаря-арранта. — После того как люди убедились, что командиры их не предадут, они стали сражаться как львы! Предатели и трусы были перебиты, слабодушные предпочитали погибнуть с честью в битве с ненавистными меорэ, нежели принять позорную смерть от рук своих же товарищей. Восставшие начали одерживать верх в мелких стычках, и слухи об этих победах разнеслись по империи, побуждая отважных вставать под знамена Агешваара, беспощадного к врагам родины, но готового преломить последнюю лепешку с ее защитниками.
— Ну что ж, суровые времена вынуждают людей к суровым мерам, которые в иные дни могут показаться излишне жестокими и бесчеловечными, — не стал спорить со старшим из своих телохранителей Эврих и попросил провести его в какой-нибудь храм, где бы он мог посмотреть танцы джевадаси, о которых был немало наслышан.
Оба телохранителя, навязанные ему Газахларом и, безусловно, получившие от хозяина «Мраморного логова» приказ не только следить за каждым шагом чудного арранта, но и не позволить ему сбежать, буде возникнет у него подобное желание, понимающе заулыбались и обещали при первой же оказии предоставить Эвриху возможность взглянуть на храмовых танцовщиц, в совершенстве владевших своим неизвестным в других странах ремеслом.
Впрочем, и без джевадаси в Городе Тысячи Храмов было на что посмотреть, чем полюбоваться, чему подивиться. Чего стоило хотя бы мрачное святилище Хаг-Xaropa, куда до недавнего времени вход непосвященным был строго-настрого запрещен! О церемониях, проводимых в этом храме, ходили самые жуткие и порой откровенно нелепые слухи, конец которым был положен во время правления Бульдонэ А случилось это следующим образом.
Группа заговорщиков-Небожителей, задумавшая свергнуть вялого, безынициативного и во всех отношениях недалекого императора и посадить на престол Мавуно его двоюродного брата — человека деятельного и властолюбивого, заручилась поддержкой главного жреца храма Хаг-Хагора и уговорила его укрыть в стенах святилища полторы сотни головорезов, коим надлежало напасть на Бульдонэ во время ритуального шествия в канун праздника Нового Риса. Принимая во внимание, что храм, посвященный повелителю страны усопших, в отличие от других зданий, мимо которых предстояло идти императорской процессии, досмотру городскими стражниками не подлежал, сделать это было совсем не трудно. Вероятно, история Мавуно, а с ней и всего мира, претерпела бы коренные изменения, ежели бы двум оказавшимся на мели ворам не взбрело в голову пробраться в мрачное и таинственное здание святилища, в надежде разжиться там серебряной, а то и золотой утварью, как раз накануне праздника.
Выбрав именно этот момент для совершения кражи, они рассчитывали, что никто не помешает их дерзкому замыслу, ибо все службы в храме Хаг-Хагора в преддверии светлого и радостного праздника, знаменующего неизбежное возрождение всего живого, умершего и погребенного, в новом, неизмеримо лучшем виде, разумеется, прекращались. Каково же было изумление воришек, обнаруживших в пустом, по их мнению, святилище отряд до зубов вооруженных громил! Смекнув, что дело тут нечисто, они со всевозможными предосторожностями пустились наутек и, подкрепив свои умственные способности рисовой водкой в ближайшей харчевне, употребив ее в надлежащем количестве, пришли к выводу, что им выпал редкий случай совершить доброе, богоугодное дело, за которое к тому же будет заплачено ничуть не меньше, чем платят обычно лишь за самые грязные и подлые преступления. Упустить такой шанс было бы непростительной глупостью, и вставшие на путь добродетели воры каким-то немыслимым образом сумели разбудить среди ночи начальника императорской охраны и убедить его произвести, вопреки традициям, досмотр храма Хаг-Хагора.
Заговорщики и нанятые ими головорезы были схвачены и подвешены за ноги «до полной потери жизни» на городской стене, проходящей по восточному краю Рассветных Холмов. Добродетельные воры превратились в состоятельных граждан, один из которых сделался впоследствии торговцем сукном, а второй — владельцем дюжины гончарных мастерских. Двоюродный брат Бульдонэ был публично принесен в жертву Хаг-Хагору, после чего храм жестокого и кровожадного Бога утратил свои привилегии и окружавший его ореол таинственности изрядно потускнел. Окончательно же закрепилась за ним репутация гнезда заговорщиков после того, как выяснилось, что два или три мага, бывшие в нем жрецами высокого ранга, участвовали в попытке вернуть Димдиго отнятый у него трон. За это земельные угодья святилища, вместе с хранящимися в нем драгоценными пожертвованиями, были по специальному указу Триумвирата отобраны в императорскую казну, и оно начало хиреть с молниеносной быстротой. Более того, имя грозного, могущественного и достойного, в общем-то, уважения и почитания Бога превратилось едва ли не в самое распространенное ругательство, а приношение ему жертв стало считаться делом недостойным и чуть ли не крамольным.
Да, о храмах Мванааке, связанных с ними историях и легендах обитатели столицы могли говорить бесконечно долго, но об одном из них Эврих, пожалуй, знал несколько больше своих провожатых да и всех прочих горожан. Увидев святилище Эрентаты-искусницы, стоящее на правом берегу Гвадиары, близ речного порта, он испытал щемящее чувство встречи со старым знакомцем, увидеть коего в чужой стране никак не ожидал. Нечто подобное он ощущал, обнаруживая в Мванааке храмы, построенные его земляками, однако на этот раз к радости встречи примешивалось еще и удовлетворение от разрешенной наконец-то хотя бы частично загадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110