Мощнорукий, похожий на орангутанга Гордас слушал девушку скорее сочувственно, чем недружелюбно. На грубом лице старого вояки появилась даже виноватая ухмылка: выглядела по его милости форани не ахти как, а вся-то ее вина и заключалась в том, что сердце имела не куриное — ночью в заброшенный храм не всякая ватага парней решится отправиться.
— Гордас, проверь, лежат ли ракушечные бусы в зале паломников, — прервал повествование Ильяс человек из клана Огня.
Девушка вздрогнула, с надеждой глядя в неправдоподобно желтые глаза высокого, донельзя раздосадованного ее появлением мужчины. Это были глаза хищника, от которого не приходится ждать пощады, и все же Ильяс предпочла бы, чтобы судьбу ее решал именно он, а не Орочи и гигант. Безусловно, он был самым привлекательным из них: правильные черты лица, четко очерченный мужественный рот с плотно сжатыми губами, волнистая грива волос стянута на затылке золотым обручем. Вероятно, его следовало бы даже назвать красивым, однако в данном случае важно было совсем другое. Этот человек мог приказать убить, мог бы, в случае необходимости, не задумываясь прикончить ее и собственноручно, но не стал бы мучить и наслаждаться страданиями жертвы. А одно это уже дорогого стоило…
— Стало быть, ты сразу поняла, что мы здесь затеваем? — вкрадчиво поинтересовался Орочи, и девушка содрогнулась, заметив, как сжались его сухие, похожие на птичьи, пальцы.
— Маленькая дурочка, доказывающая подругам, что она не трусиха? Неужели только это да еще желание уличить одну из них во лжи подвигло тебя прийти сюда? — проговорил гигант, разглядывая Ильяс с видом ребенка, обнаружившего диковинного жука и готовящегося, любопытства ради, оторвать ему сначала лапки, а потом и крылышки. — Звучит не слишком-то убедительно. Нет, я лично этой форани не верю. Даром, что меньше мыши, зато напаскудить может больше льва.
— Ты никогда никому не веришь. А зря. Зачем, спрашивается, Газахлару рисковать единственной дочерью? — спросил человек из клана Огня и, словно позабыв о присутствии Ильяс, вернулся к расстеленным на столе картам и спискам.
— Он прав, — нехотя согласился старик. — Естественнее да и проще было бы поручить выслеживать нас какой-нибудь нищей рыбачке. Они за пару чогов и отца, и чадо родное продадут. А за дакк готовы прилюдно спариваться с обезьяной. — Маленькие глазки остро сверкнули из-под седых щетинистых бровей. — Ты вот, например, будешь спариваться с орангутангом ради спасения своей молодой жизни?
— Я… Ва… А-а-а… — Ильяс стиснула кулаки и, совладав-таки с непослушным языком, выпалила: — Чтоб ты сдох, старый извращенец! Чтоб тебе не было покоя в стране предков, а вонючие кости твои вечно грыз ненасытный Хаг-Хагор!
— Вот видишь. Глупа, смела и чиста, как горный ручей, — удовлетворенно заключил Орочи, отворачиваясь от девушки и разом теряя к ней всякий интерес.
— Горный ручей труднее заставить замолчать. Ему не отрежешь голову, — безо всякого выражения заметил гигант. — Давайте не будем рисковать. Болтливый язык может порой принести больше вреда, чем сотня боевых слонов.
«Нгура, о Нгура, помоги мне! Я бы на их месте тоже не знала пощады… Но ты ведь можешь сотворить чудо? Ну что тебе стоит, о Мать Богов!» — обреченно воззвала к своей небесной покровительнице форани.
— К лицу ли нам проливать кровь невинного младенца? Девчонка, если уж на то пошло, оказала нам услугу, предупредив, что по городу поползли слухи и убежище наше обнаружено, — не глядя на Ильяс, промолвил человек из клана Огня. — Пусть убирается восвояси, а мы с вами подумаем о новом пристанище.
— Но она может донести о готовящемся восстании…
— С тем же успехом это могут сделать по меньшей мере полсотни человек.
— Полагаю, у нее хватит ума поговорить обо всем увиденном с отцом, прежде чем она отправится во дворец. — Старик многозначительно посмотрел на Ильяс, и та робко кивнула, не в силах поверить, что эти страшные люди и впрямь готовы отпустить ее с миром. — Однако до следующего утра ей лучше побыть в гостях у Мельника. А там ищи рыбку в море, нас уже тут не будет.
Орочи залился дребезжащим, костяным смехом, не сводя при этом по-прежнему холодных, пронзительных глаз с девушки.
— Гордас, завяжи ей глаза и доставь к Мельнику, — властно распорядился он, внезапно обрывая свой противоестественный смех, и сухо, без тени участия, посоветовал не сводившей с него широко распахнутых глаз форани: — На твоем месте я бы не стал болтать о встрече с нами. Димдиго считает, что его палачи должны отрабатывать свое жалованье, трудясь с надлежащим усердием, и потому удовлетворить их любопытство будет не в пример труднее, чем наше. Ступай и постарайся поскорее забыть обо всем, что видела этой ночью.
* * *
Вернувшись в отчий дом, Ильяс ни словом не обмолвилась ни о посещении своем храма Балаала, ни о гостевании у Мельника. Более того, она честно старалась следовать совету Орочи и выкинуть из памяти события той ночи и последующих суток, но ничего путного из этого не вышло. О пребывании у Мельника вспоминать было и в самом деле нечего, зато сцена, происшедшая в заброшенном святилище, снилась ей изо дня в день, причем сны неизменно оказывались страшнее и фантастичнее того, что ей довелось пережить наяву.
По прошествии двух седмиц они, правда, начали блекнуть, и только образ человека из клана Огня продолжал преследовать ее с непостижимым постоянством. Он являлся в сновидениях девушки то палачом, то спасителем, то истекающим кровью, измученным имперскими катами узником, то всемогущим повелителем Мавуно, восседавшим на троне Димдиго. Сначала это забавляло Ильяс, потом начало тревожить и раздражать, ибо она не желала, чтобы кто-то вот так, без позволения, вторгался в ее жизнь или хотя бы в ее сны.
А он являлся в них снова и снова. Рубился с гигантом на тяжелых кривых мечах, дабы освободить ее из плена или же, наоборот, сделать своей рабыней. Отбивал у своры сочейросов, вторгшихся почему-то в отцовское поместье, или же сам насиловал с изощренной жестокостью. Катал ее в убранном цветочными гирляндами челноке по Гвадиаре или же за бесценок сбывал на невольничьем рынке, понуждая демонстрировать свои прелести косоглазому саккаремцу. Он заставлял ее просыпаться в жарком поту, с криком на устах, с истомленным от несбыточных мечтаний телом. Она призывала Нгуру защитить ее от навязчивых наваждений, приносила фрукты и цветы на алтарь родового святилища, но это не помогло, и в конце концов Ильяс всей душой возненавидела приворожившего ее незнакомца из клана Огня.
Только его одного она винила теперь в том, что ей взбрело в голову отправиться ночью одной-одинешеньке в заброшенный храм Балаала. В том, что ей пришлось врать отцу и Мутамак, будто бы она двое суток гостила у Нганьи Газахлара, пропадавшего днями и ночами во дворце, у многочисленных любовниц или объезжавшего дальние поместья, это объяснение вполне устроило:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Гордас, проверь, лежат ли ракушечные бусы в зале паломников, — прервал повествование Ильяс человек из клана Огня.
Девушка вздрогнула, с надеждой глядя в неправдоподобно желтые глаза высокого, донельзя раздосадованного ее появлением мужчины. Это были глаза хищника, от которого не приходится ждать пощады, и все же Ильяс предпочла бы, чтобы судьбу ее решал именно он, а не Орочи и гигант. Безусловно, он был самым привлекательным из них: правильные черты лица, четко очерченный мужественный рот с плотно сжатыми губами, волнистая грива волос стянута на затылке золотым обручем. Вероятно, его следовало бы даже назвать красивым, однако в данном случае важно было совсем другое. Этот человек мог приказать убить, мог бы, в случае необходимости, не задумываясь прикончить ее и собственноручно, но не стал бы мучить и наслаждаться страданиями жертвы. А одно это уже дорогого стоило…
— Стало быть, ты сразу поняла, что мы здесь затеваем? — вкрадчиво поинтересовался Орочи, и девушка содрогнулась, заметив, как сжались его сухие, похожие на птичьи, пальцы.
— Маленькая дурочка, доказывающая подругам, что она не трусиха? Неужели только это да еще желание уличить одну из них во лжи подвигло тебя прийти сюда? — проговорил гигант, разглядывая Ильяс с видом ребенка, обнаружившего диковинного жука и готовящегося, любопытства ради, оторвать ему сначала лапки, а потом и крылышки. — Звучит не слишком-то убедительно. Нет, я лично этой форани не верю. Даром, что меньше мыши, зато напаскудить может больше льва.
— Ты никогда никому не веришь. А зря. Зачем, спрашивается, Газахлару рисковать единственной дочерью? — спросил человек из клана Огня и, словно позабыв о присутствии Ильяс, вернулся к расстеленным на столе картам и спискам.
— Он прав, — нехотя согласился старик. — Естественнее да и проще было бы поручить выслеживать нас какой-нибудь нищей рыбачке. Они за пару чогов и отца, и чадо родное продадут. А за дакк готовы прилюдно спариваться с обезьяной. — Маленькие глазки остро сверкнули из-под седых щетинистых бровей. — Ты вот, например, будешь спариваться с орангутангом ради спасения своей молодой жизни?
— Я… Ва… А-а-а… — Ильяс стиснула кулаки и, совладав-таки с непослушным языком, выпалила: — Чтоб ты сдох, старый извращенец! Чтоб тебе не было покоя в стране предков, а вонючие кости твои вечно грыз ненасытный Хаг-Хагор!
— Вот видишь. Глупа, смела и чиста, как горный ручей, — удовлетворенно заключил Орочи, отворачиваясь от девушки и разом теряя к ней всякий интерес.
— Горный ручей труднее заставить замолчать. Ему не отрежешь голову, — безо всякого выражения заметил гигант. — Давайте не будем рисковать. Болтливый язык может порой принести больше вреда, чем сотня боевых слонов.
«Нгура, о Нгура, помоги мне! Я бы на их месте тоже не знала пощады… Но ты ведь можешь сотворить чудо? Ну что тебе стоит, о Мать Богов!» — обреченно воззвала к своей небесной покровительнице форани.
— К лицу ли нам проливать кровь невинного младенца? Девчонка, если уж на то пошло, оказала нам услугу, предупредив, что по городу поползли слухи и убежище наше обнаружено, — не глядя на Ильяс, промолвил человек из клана Огня. — Пусть убирается восвояси, а мы с вами подумаем о новом пристанище.
— Но она может донести о готовящемся восстании…
— С тем же успехом это могут сделать по меньшей мере полсотни человек.
— Полагаю, у нее хватит ума поговорить обо всем увиденном с отцом, прежде чем она отправится во дворец. — Старик многозначительно посмотрел на Ильяс, и та робко кивнула, не в силах поверить, что эти страшные люди и впрямь готовы отпустить ее с миром. — Однако до следующего утра ей лучше побыть в гостях у Мельника. А там ищи рыбку в море, нас уже тут не будет.
Орочи залился дребезжащим, костяным смехом, не сводя при этом по-прежнему холодных, пронзительных глаз с девушки.
— Гордас, завяжи ей глаза и доставь к Мельнику, — властно распорядился он, внезапно обрывая свой противоестественный смех, и сухо, без тени участия, посоветовал не сводившей с него широко распахнутых глаз форани: — На твоем месте я бы не стал болтать о встрече с нами. Димдиго считает, что его палачи должны отрабатывать свое жалованье, трудясь с надлежащим усердием, и потому удовлетворить их любопытство будет не в пример труднее, чем наше. Ступай и постарайся поскорее забыть обо всем, что видела этой ночью.
* * *
Вернувшись в отчий дом, Ильяс ни словом не обмолвилась ни о посещении своем храма Балаала, ни о гостевании у Мельника. Более того, она честно старалась следовать совету Орочи и выкинуть из памяти события той ночи и последующих суток, но ничего путного из этого не вышло. О пребывании у Мельника вспоминать было и в самом деле нечего, зато сцена, происшедшая в заброшенном святилище, снилась ей изо дня в день, причем сны неизменно оказывались страшнее и фантастичнее того, что ей довелось пережить наяву.
По прошествии двух седмиц они, правда, начали блекнуть, и только образ человека из клана Огня продолжал преследовать ее с непостижимым постоянством. Он являлся в сновидениях девушки то палачом, то спасителем, то истекающим кровью, измученным имперскими катами узником, то всемогущим повелителем Мавуно, восседавшим на троне Димдиго. Сначала это забавляло Ильяс, потом начало тревожить и раздражать, ибо она не желала, чтобы кто-то вот так, без позволения, вторгался в ее жизнь или хотя бы в ее сны.
А он являлся в них снова и снова. Рубился с гигантом на тяжелых кривых мечах, дабы освободить ее из плена или же, наоборот, сделать своей рабыней. Отбивал у своры сочейросов, вторгшихся почему-то в отцовское поместье, или же сам насиловал с изощренной жестокостью. Катал ее в убранном цветочными гирляндами челноке по Гвадиаре или же за бесценок сбывал на невольничьем рынке, понуждая демонстрировать свои прелести косоглазому саккаремцу. Он заставлял ее просыпаться в жарком поту, с криком на устах, с истомленным от несбыточных мечтаний телом. Она призывала Нгуру защитить ее от навязчивых наваждений, приносила фрукты и цветы на алтарь родового святилища, но это не помогло, и в конце концов Ильяс всей душой возненавидела приворожившего ее незнакомца из клана Огня.
Только его одного она винила теперь в том, что ей взбрело в голову отправиться ночью одной-одинешеньке в заброшенный храм Балаала. В том, что ей пришлось врать отцу и Мутамак, будто бы она двое суток гостила у Нганьи Газахлара, пропадавшего днями и ночами во дворце, у многочисленных любовниц или объезжавшего дальние поместья, это объяснение вполне устроило:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110