Если она упустит желтоглазого сейчас, то потом уже нипочем не найдет. Ей надо вернуться сюда в маскарадном костюме прежде, чем он успеет добраться до своего шатра и скрыться под одной из сотен личин. Кальдука от нее никуда не денется, а вот мужчина из клана Огня…
— Погоди, внучка! Послушай меня! Это действительно крайне важно!.. — Императорский летописец сделал несколько поспешных шагов вслед за ускользнувшей от него, словно легкокрылая бабочка, форани, оступился и, подхваченный чьей-то заботливой рукой, едва устоял на подкосившихся ногах. Оперся на посох и с горечью прошептал: — Все как всегда! О Великий Дух, ну почему мне снова не хватило времени, чтобы сказать самое главное!
— О чем ты печалишься, глубокоуважаемый Кальдука? — почтительно и соболезнующе обратился к нему поддержавший его оксар.
— О чем? — потерянным голосом переспросил старый летописец, тщетно стараясь отыскать глазами Ильяс, давно уже скрывшуюся в пестрой толпе Небожителей. — Всего лишь о том, что, даже угадав, какими узорами Богиня судьбы намерена украсить ковер мироздания, мы не способны изменить в них ни единой нити, не говоря уже о форме и цвете рисунка. Так чего же тогда стоит самый изощренный разум и основанный на знании дар проникновения в суть вещей и явлений?..
Глава третья. Раб-исцелитель
715-м год от основания Города Тысячи Храмов.
9-й год правления императора Кешо

Выбравшись на покрытый водорослями и морскими желудями край волнолома, Эврих встряхнулся, с наслаждением чувствуя, как отступает усталость. Прохладный вечерний бриз ласково обдувал словно бы обновившееся после купания тело, мышцы слегка гудели, кожу покалывало, и, главное, он сумел наконец избавиться от ощущения собственной нечистоты, особенно усилившегося после двухдневных работ по разгрузке «Ласточки». Грязь, пот и вонь нетрудно было терпеть в Вечной Степи, но здесь, на берегу моря, это было настоящей пыткой. Воде между волноломами Мванааке не мешало бы быть почище, но, за неимением под рукой зеленовато-голубых прибрежных вод Верхней Аррантиады и кристально прозрачных, ледяных стремнин Светыни, и ее следовало считать даром Богов Небесной Горы.
— Ну что, лекарь, всю здешнюю грязь собрал? Мало тебе собственной? — лениво поинтересовался один из двух зузбаров, оставленных капитаном Шарваном наблюдать за Эврихом и его тюками до прибытия возниц с арбами.
— После этакого купания еще бы в баньку и чтобы хороший массажист спину как следует размял, — мечтательно протянул Эврих. Критически осмотрел замызганную тунику и пожалел, что Шарван строго-настрого наказал зузбарам не позволять ему рыться в собственных тюках, где упакована была сменная одежда. — Да в чистое бы переодеться — совсем бы другая жизнь пошла.
— Но-но! Ты об этом и не помышляй! Ишь чистюля выискался!
— Жалко тебе, что я свежую тунику вместо этой срамоты надену? — спросил Эврих, не столько в надежде, что охранник решится нарушить приказ капитана, сколько из желания завязать разговор, в ходе которого, глядишь, и выплывет что-нибудь полезное.
— Береженую скотину и леопард не задерет, — невозмутимо ответствовал все тот же молоденький и явно скучающий «стервятник Кешо». — Это ж одному Амгуну-Солнцевращателю ведомо, что ты в тюках-то своих хранишь. Лекарь — он ведь колдуну брат родной. А от колдуна хорошего не жди, это всякому известно. Не зря мы своих-то всех — фьюить! — Молоденький выразительно провел ребром ладони по горлу.
— Вот потому и лекари у вас дрянь. Хороших по дурацкому обвинению в колдовстве порешили, сами же теперь локти и грызете, — проворчал аррант, с отвращением натягивая на просохшее тело грязную тунику.
— Ты бы, парень, попридержал язык, а? Для собственной пользы, — хмуро посоветовал Эвриху второй, тяжелолицый зузбар, отрываясь от созерцания розовых в свете заходящего солнца куполов императорского дворца, венчавших как будто не только резиденцию Кешо, но и всю столицу Мавуно. — Посчастливилось тебе вытащить Лоче из обители Хаг-Хагора, приглянулся ты Шарвану, ну и радуйся по-тихому. Молись своим Богам, дабы от беды берегли, и впредь чужие грехи прилюдно не считай. А то и до Газахларова особняка не доедешь. Болтунов и хулителей у нас, знаешь ли, не больше, чем колдунов, жалуют.
— Вас послушать, так меня всяко смерть лютая ждет, — беззаботно усмехнулся Эврих, завязывая под коленом шнуровку правой сандалии. — Лоче вон сказывал, Газахлара этого лучшие ваши лекари уже три года пользуют, а толку с того — чуть. Ему, стало быть, не помогу — снимет он с меня голову, приняв, как и Шарван поначалу, за шарлатана. А коль очищу его от коросты — опять мне гибель неминучая: по обвинению в колдовстве казнят. Тут уж придерживай язык, не придерживай — все едино.
— Чего же тогда, бедолага, зубы скалишь? Или голову со страху потерял? — подивился веселью чудного и неглупого вроде арранта молоденький зузбар.
— Давно хотел в Мавуно побывать, да как-то все не получалось.
Глядя на покачивающиеся слева от волноломов, ближе к устью Гвадиары, джиллы, Эврих думал о том, что скалить зубы и впрямь не с чего. От Врат Гремящей расщелины находится он нынче не в пример дальше, чем когда-либо, да и выбраться ему отсюда, после того как подарит его своему благодетелю капитан «Верволики», будет, пожалуй, потруднее, чем из Матибу-Тагала, в бытность его придворным лекарем Хозяина Вечной Степи. Все это так, однако есть в бедственном его положении и хорошие стороны, которых, ежели взглянуть на вещи под правильным углом зрения, не меньше, а даже больше плохих.
Во-первых, не гнетет его ответственность за Тилорнов «маячок», а Кари, дабы разыскать которую он пустился в путь, девица самостоятельная и уж в Верхнем-то мире не пропадет. Дождется ли его — это другой вопрос, и трудить над ним голову не время и не место. Во-вторых, мечтал он объехать мир и — пожалуйста тебе — попал в величайшую и древнейшую империю. Записи его, трактаты лучших врачевателей Верхнего и Нижнего миров — при нем. Порошки, экстракты, мази и кое-какие составляющие для приготовления отменно чудодейственных лекарств упакованы в тюки, а то, что сам не Зелхат Мельсинский, так ведь в стране слепых и кривой на вес золота. В-третьих же, Мономатана, произведшая на него неизгладимое впечатление семь лет назад, и теперь представлялась ему любопытнейшим местом на свете. Стоило только взглянуть на Мванааке, именуемый здешними жителями Городом Тысячи Храмов, с борта «Верволики», как становилось ясно, что столица Мавуно если уж не крупнейший и красивейший город обоих миров, то, во всяком случае, один из самых древних. Его строили, перестраивали, разрушали и вновь восстанавливали множество раз. Многие народы вложили свой труд и талант в создание великолепной морской гавани, маяков и волноломов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110