Это было кстати, потому что в тесной хижине Доменико с трудом могли разместиться лишь четыре-пять человек.
Алексей, Език, Николо и Анатолий Тарасенко решили остаться у Доменико.
– В тесноте, да не в обиде, – сказал Тарасенко, склоняясь над бутоном гвоздики, росшей в расколотом горшке на единственном подоконнике.
В комнате стояли стол, кровать и комод. Пол был кирпичный, неровный. На закопченной стене висело изображение святого Джованни. На стуле лежали ивовые прутья. Старик по вечерам плел из них корзиночки для яиц и продавал их на рынке.
Никто не заметил, как на столе появились свежая скатерть, чашки, ложки и хлеб. Мария – дочь рыбака – все делала быстро и с любовью.
Доменико предложил гостям поленту – жидкую кашу из кукурузной муки; она была главной пищей бедняков Италии. Мария принесла из подвала копченую рыбу и вино. Появились фрукты и даже сигареты, правда, самые дешевые.
Доменико не переставал расспрашивать русских, как они попали на итальянскую землю и как теперь сражаются с фашистами. Потом он принялся рассказывать сам.
– Однажды Муссолини уже побывал в тюрьме. – Рыбак усмехнулся. – И сидел бы там до сих пор, если бы не эти нацистские собаки! Они освободили его и перевезли – вы думаете, куда? В курортный городок Сало, вблизи Вероны. Вы понимаете? Там он, говорят, под охраной СС сколотил новое правительство и даже создал новую республику.
– Что это за республика! – усмехнулся Тарасенко. – Карточный домик. Дунет ветер – развалится. Недаром наши русские называют ее: «Республика сало». Но мы еще поджарим дуче на его же собственном сале.
Весь день прошел в разговорах…
Решено было передохнуть в деревне, а потом связаться с Римом, с подпольной группой коммунистов.
Тарасенко обвел внимательным взглядом уставшие лица бойцов и остановился на Кубышкине.
– Пойдешь в дозор, – тихо приказал он, – а через три часа разбуди меня.
Алексей взял автомат и вышел на улицу.
Деревня уже спала. Яркозвездное небо склонилось так низко, точно собиралось прикрыть землю собой.
Алексей прошел в сад и остановился. Отсюда хорошо просматривались дорога и значительная часть деревни. Слева виднелось озерцо.
Он стоял, осторожно вслушиваясь в ночные шорохи. Изредка доносились едва слышные ласковые всплески волн. Алексей взглянул на тихую гладь озера и увидел плывущую лодку. В ней сидели двое. Должно быть, запоздавшие рыбаки возвращались домой. Зазвучала тихая задушевная песня:
О, приду я к любимой своей,
К той, что сердце мое унесла,
Чтоб взглянуть на нее хоть разок…
Не все слова Алексей понимал, но грустная, берущая за сердце мелодия родила вдруг в его душе острое, щемящее чувство. Он вспомнил о Родине, которая была где-то там, далеко-далеко за этими озерами и горами. Она манила к себе, звала призывно и настойчиво.
И вспомнились в этот миг Алексею тихие сиреневые вечера в родном городе, вспомнилась любимая Маша.
В сумерки, когда вечерняя прохлада побеждала зной, они садились в небольшую лодку и плыли к зеленому мысу, что кудрявился липами и вербами.
Потом они разжигали на берегу небольшой костер. Огонь выхватывал из темноты причудливые очертания деревьев. В кустах опавшей черемухи распевали иволги. Сверкали росинки на траве, а белые лепестки цветов рябины медленно падали на прохладную землю, наполняя вечерний воздух густым ароматом.
«Всегда ли будет нам так хорошо?» – спрашивала Маша.
Он думал, что так будет всегда…
Ах, Маша, Маша! Где ты? Что с тобой?..
Алексей глубоко и судорожно вздохнул и крепко сжал автомат. Путь к Родине у него, как и у всех этих русских парней из отряда Тарасенко, лежит через жестокую борьбу с врагами. И он будет биться до последних своих сил, пока может держать в руках оружие…
На утро решали, кого послать для связи в Рим. Поручение вызвался выполнить Език Вагнер.
Алексей пошел проводить его до околицы. Вдруг Език сказал:
– Кто знает, встретимся ли?.. Ты не забыл деревню под Псковом, где ваши самолеты бомбили нас?
Алексей сдержанно улыбнулся:
– Я ничего не забыл, Език. И, будь спокоен, никогда не забуду.
– Так знай, Алексей, что если бы не тот солдат, который стоял тогда в охране и отпустил тебя, ты был бы расстрелян… Имя его – Конрад Бюхнер… Его отца, коммуниста, расстреляли в тридцать восьмом году в Бухенвальде. И сам Конрад был тоже коммунистом.
Алексей от неожиданности остановился. Отчетливо вспомнилась глухая деревушка, в которую он пришел полузамерзший после своего первого и неудачного побега. Как живой, встал перед ним высокий немец с резко очерченным лицом…
– Но почему… почему же Бюхнер служит в охранке? – сдавленным голосом спросил он.
Вагнер взглянул на него и улыбнулся:
– Если бы коммунисты сидели только дома и не шли на самый трудный участок борьбы, они не были бы коммунистами.
Жесткий, тугой комок подкатывался к горлу Алексея. А Вагнер продолжал:
– Я тебе говорю об этом потому, что сам хочу во всем походить на коммуниста. Ну, прощай!
– Передай привет Бессонному, – тихо сказал Кубышкин.
Они крепко, по-братски обнялись…
Над холмами едва занималась пепельно-серая заря, а внизу над озером волнами стлался густой туман. Изредка над деревушкой пролетали птицы, слышался совиный крик в оливковой роще, доносилось позвякивание овечьих бубенчиков.
Долго Алексей смотрел вслед другу, с которым так странно свела его судьба под Псковом…
Прошло двое суток. Алексей волновался больше всех. Наконец, на третьи сутки на тропинке крутого подъема показались два тяжело навьюченных ослика. Они упирались копытами, тяжело дыша, обессиленные. Их погонял итальянец – высокий тощий старик со всклокоченными седыми волосами над морщинистым лбом. Он шел молча, сильно прихрамывая. В переметных сумах были оружие и продукты. Старик привез приказ немедленно перебираться в Рим.
Лунный свет уже заливал заросли кактусов, когда Анатолий Тарасенко приказал собираться в путь. Он горячо поблагодарил Доменико и Марию за теплый прием и, прощаясь, сказал:
– Кончится война – приезжайте к нам в Россию, в гости. Все, о чем мы вам рассказывали, вы увидите и услышите сами. Народ наш так же гостеприимен, как ваш…
– Пусть дева Мария воздаст вам сторицей за вашу доброту! – Девушка низко поклонилась и подала Тарасенко бутылку «Киянти».
Отряд разделился на две группы…
…А восьмого февраля Бессонный уже встречал на окраине Рима группу партизан, которых привел Кубышкин. Другая часть отряда под командованием самого Анатолия Тарасенко ушла в Турлупарские лесные балки.
На заброшенной барже
А ведь все же привелось вновь встретиться двум неразлучным дружкам!..
Всех партизан, прибывших в Рим, распределили по квартирам коммунистов. Свое жилье получил и Алексей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Алексей, Език, Николо и Анатолий Тарасенко решили остаться у Доменико.
– В тесноте, да не в обиде, – сказал Тарасенко, склоняясь над бутоном гвоздики, росшей в расколотом горшке на единственном подоконнике.
В комнате стояли стол, кровать и комод. Пол был кирпичный, неровный. На закопченной стене висело изображение святого Джованни. На стуле лежали ивовые прутья. Старик по вечерам плел из них корзиночки для яиц и продавал их на рынке.
Никто не заметил, как на столе появились свежая скатерть, чашки, ложки и хлеб. Мария – дочь рыбака – все делала быстро и с любовью.
Доменико предложил гостям поленту – жидкую кашу из кукурузной муки; она была главной пищей бедняков Италии. Мария принесла из подвала копченую рыбу и вино. Появились фрукты и даже сигареты, правда, самые дешевые.
Доменико не переставал расспрашивать русских, как они попали на итальянскую землю и как теперь сражаются с фашистами. Потом он принялся рассказывать сам.
– Однажды Муссолини уже побывал в тюрьме. – Рыбак усмехнулся. – И сидел бы там до сих пор, если бы не эти нацистские собаки! Они освободили его и перевезли – вы думаете, куда? В курортный городок Сало, вблизи Вероны. Вы понимаете? Там он, говорят, под охраной СС сколотил новое правительство и даже создал новую республику.
– Что это за республика! – усмехнулся Тарасенко. – Карточный домик. Дунет ветер – развалится. Недаром наши русские называют ее: «Республика сало». Но мы еще поджарим дуче на его же собственном сале.
Весь день прошел в разговорах…
Решено было передохнуть в деревне, а потом связаться с Римом, с подпольной группой коммунистов.
Тарасенко обвел внимательным взглядом уставшие лица бойцов и остановился на Кубышкине.
– Пойдешь в дозор, – тихо приказал он, – а через три часа разбуди меня.
Алексей взял автомат и вышел на улицу.
Деревня уже спала. Яркозвездное небо склонилось так низко, точно собиралось прикрыть землю собой.
Алексей прошел в сад и остановился. Отсюда хорошо просматривались дорога и значительная часть деревни. Слева виднелось озерцо.
Он стоял, осторожно вслушиваясь в ночные шорохи. Изредка доносились едва слышные ласковые всплески волн. Алексей взглянул на тихую гладь озера и увидел плывущую лодку. В ней сидели двое. Должно быть, запоздавшие рыбаки возвращались домой. Зазвучала тихая задушевная песня:
О, приду я к любимой своей,
К той, что сердце мое унесла,
Чтоб взглянуть на нее хоть разок…
Не все слова Алексей понимал, но грустная, берущая за сердце мелодия родила вдруг в его душе острое, щемящее чувство. Он вспомнил о Родине, которая была где-то там, далеко-далеко за этими озерами и горами. Она манила к себе, звала призывно и настойчиво.
И вспомнились в этот миг Алексею тихие сиреневые вечера в родном городе, вспомнилась любимая Маша.
В сумерки, когда вечерняя прохлада побеждала зной, они садились в небольшую лодку и плыли к зеленому мысу, что кудрявился липами и вербами.
Потом они разжигали на берегу небольшой костер. Огонь выхватывал из темноты причудливые очертания деревьев. В кустах опавшей черемухи распевали иволги. Сверкали росинки на траве, а белые лепестки цветов рябины медленно падали на прохладную землю, наполняя вечерний воздух густым ароматом.
«Всегда ли будет нам так хорошо?» – спрашивала Маша.
Он думал, что так будет всегда…
Ах, Маша, Маша! Где ты? Что с тобой?..
Алексей глубоко и судорожно вздохнул и крепко сжал автомат. Путь к Родине у него, как и у всех этих русских парней из отряда Тарасенко, лежит через жестокую борьбу с врагами. И он будет биться до последних своих сил, пока может держать в руках оружие…
На утро решали, кого послать для связи в Рим. Поручение вызвался выполнить Език Вагнер.
Алексей пошел проводить его до околицы. Вдруг Език сказал:
– Кто знает, встретимся ли?.. Ты не забыл деревню под Псковом, где ваши самолеты бомбили нас?
Алексей сдержанно улыбнулся:
– Я ничего не забыл, Език. И, будь спокоен, никогда не забуду.
– Так знай, Алексей, что если бы не тот солдат, который стоял тогда в охране и отпустил тебя, ты был бы расстрелян… Имя его – Конрад Бюхнер… Его отца, коммуниста, расстреляли в тридцать восьмом году в Бухенвальде. И сам Конрад был тоже коммунистом.
Алексей от неожиданности остановился. Отчетливо вспомнилась глухая деревушка, в которую он пришел полузамерзший после своего первого и неудачного побега. Как живой, встал перед ним высокий немец с резко очерченным лицом…
– Но почему… почему же Бюхнер служит в охранке? – сдавленным голосом спросил он.
Вагнер взглянул на него и улыбнулся:
– Если бы коммунисты сидели только дома и не шли на самый трудный участок борьбы, они не были бы коммунистами.
Жесткий, тугой комок подкатывался к горлу Алексея. А Вагнер продолжал:
– Я тебе говорю об этом потому, что сам хочу во всем походить на коммуниста. Ну, прощай!
– Передай привет Бессонному, – тихо сказал Кубышкин.
Они крепко, по-братски обнялись…
Над холмами едва занималась пепельно-серая заря, а внизу над озером волнами стлался густой туман. Изредка над деревушкой пролетали птицы, слышался совиный крик в оливковой роще, доносилось позвякивание овечьих бубенчиков.
Долго Алексей смотрел вслед другу, с которым так странно свела его судьба под Псковом…
Прошло двое суток. Алексей волновался больше всех. Наконец, на третьи сутки на тропинке крутого подъема показались два тяжело навьюченных ослика. Они упирались копытами, тяжело дыша, обессиленные. Их погонял итальянец – высокий тощий старик со всклокоченными седыми волосами над морщинистым лбом. Он шел молча, сильно прихрамывая. В переметных сумах были оружие и продукты. Старик привез приказ немедленно перебираться в Рим.
Лунный свет уже заливал заросли кактусов, когда Анатолий Тарасенко приказал собираться в путь. Он горячо поблагодарил Доменико и Марию за теплый прием и, прощаясь, сказал:
– Кончится война – приезжайте к нам в Россию, в гости. Все, о чем мы вам рассказывали, вы увидите и услышите сами. Народ наш так же гостеприимен, как ваш…
– Пусть дева Мария воздаст вам сторицей за вашу доброту! – Девушка низко поклонилась и подала Тарасенко бутылку «Киянти».
Отряд разделился на две группы…
…А восьмого февраля Бессонный уже встречал на окраине Рима группу партизан, которых привел Кубышкин. Другая часть отряда под командованием самого Анатолия Тарасенко ушла в Турлупарские лесные балки.
На заброшенной барже
А ведь все же привелось вновь встретиться двум неразлучным дружкам!..
Всех партизан, прибывших в Рим, распределили по квартирам коммунистов. Свое жилье получил и Алексей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45