Или полковник Абель?
— Кто они? — необидчиво заинтересовался Иван. — Это ваши люди?
— Кто такой Лоуренс? Небось слышал?
— Это ихний шпион, — тут же ответил Иван.
— Ихних шпионов знаешь, а про наших разведчиков не слыхал? Да, Иван, в самом деле далеко ты от родины оторвался.
— Ты на мой язык намекаешь? — обиделся Иван.
— Да, и на язык тоже.
— А сам как говоришь? — Иван злорадно улыбался. — Ты говоришь: «мадам Жермен», «мадам Констант». У нас так можно называть только таких женщин, которые гуляют на панели. А про порядочную мадам нельзя так сказать. Или ты всё время говоришь: гран мерси. Это неверно…
Я тоже улыбнулся:
— Спасибо, Иван. Преподаёшь мне урок хорошего тона?.. Что поделаешь, когда языком плохо владеешь.
— Я тоже плохо знаю ихние порядки, — согласился Иван. — Я бедный русский в этой стране.
— Вот об этом и речь: о твоём социальном положении. Оглянись на свою мастерскую, — мы уже прошли из дома через боковую дверь по коридору и оказались в низком просторном помещении, заставленном станками всякого назначения. — Да у тебя тут целый цех, Иван, во главе с подпольной электропилой. Я распознал твою душу, Иван: ты есть типичный мелкий собственник. А может, и не мелкий, это мы ещё проверим. У нас, знаешь, какие мебельные комбинаты!
— Я знаю, — с грустью отозвался Иван. — В нашей стране не разрешают собственников, даже мелких. Но я же сам работаю от зари до зари, я никого не эксплуатирую, а меня — все. Я работаю под нажимом.
— Звонок-то мы услышим? — спросил я, заглядывая в раскрытые двери мастерской, откуда видна улица.
— У меня тут стоит второй аппарат, — Иван кивнул на столик в углу, напоминающий конторку. — Вдруг позвонит заказчик?
— Кто же тебя эксплуатирует, Иван? Заказчики? — Интересно всё-таки, что он ответит.
— Я всеми эксплуатированный, — не задумываясь, отвечал Шульга. — Налог у меня кто отнимает? Эксплуататор. Цены кто повышает? Они, тоже эксплуататоры. А три месяца назад в Льеже открылась большая фирма, и все мои заказчики побежали туда. Скоро я совсем останусь без заказов и разорюсь.
— Четыре с плюсом тебе, Иван. Ты получил наглядный урок политэкономии на собственной шкуре. «Крупная буржуазия разоряет мелкую», — вот как должен ты был мне ответить. Тогда я поставил бы тебе пятёрку.
— Тут все друг друга разоряют, — с готовностью подтвердил Иван. — Каждый эксплуататор думает о самом себе, а не о других эксплуататорах. Никакой классовой солидарности. Они снизили цены на двери и рамы для окон, которые я делал.
— Можешь не объяснять, Иван. Крупное производство рентабельнее, чем мелкое полукустарное, вроде твоего. Усвоил?
— Они эксплуататоры, но я тебе скажу, что они дураки, — с усмешкой отозвался Иван. — Зачем они рассылают всем проспекты на двери и окна? Ведь это очень дорого стоит, красивые цветные проспекты, а они шлют их бесплатно, они только деньги теряют на этом.
— Пять с минусом, Иван, — я засмеялся. — Может, им как раз выгодно рассылать эти проспекты, иначе они бы их не рассылали. Не такие уж они дураки, Иван.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что с помощью этих бесплатных проспектов они и переманивают твою клиентуру. Они на тебе заработали, Иван, на эти проспекты.
— Вот я и говорю, что они меня эксплуатируют, — уныло согласился Шульга. — Тебе хорошо, ты понимаешь нашу экономическую политику, а я всегда работал по устному разговору, мне трудно, я малограмотный Иван. В России я рос в нашей деревне, и сейчас тоже живу — в ихней деревне. Мы тёмные деревенские жители и закованы в цепи капиталистических стран. Приедет человек из города и тут же обманет меня, тут есть такие коммерческие вояжёры, которые всех обманывают. Они любили нас во время войны, когда мы освобождали их от бошей, а теперь они нас только эксплуатируют.
— Зачем же ты тут остался, о эксплуатированный Иван, закованный в цепи?
— Потому что я был дурак и поверил в ихний капиталистический рай. Все уехали, а я остался. И, кроме того, я полюбил Терезу. Она вела среди меня ихнюю пропаганду и не хотела ехать в Россию. А я полюбил её в сильном виде.
— Расскажи же, Иван, как ты полюбил свою Терезу и как ты вообще тут оказался? В кадрах служил?
— Я был угнанный в Германию в ихнем эшелоне, — с готовностью начал Иван. — Мне было семнадцать лет, когда Германия стала наступать на нас, я работал в колхозе конюхом, и мне было хорошо в нашей деревне. Потом я два года работал на немецкой ферме, и меня там только мучили. Это было недалеко от Аахена, у меня был друг Николай, мы с ним прослышали, что Германию уже разбивают и в Арденнских лесах имеются партизаны. И мы убежали туда с Николаем. Нам дали оружие, научили стрелять бошей, и я стал «лесным человеком». Тогда я был ещё русским, а сейчас стал маленько бельгийцем. Я сюда прибежал, как и был, даже пижамы не имел. Тереза не знала, богатый я или бедный, она боролась против своих родителей, но она любила меня. Когда я гулял с ней, то имел дисциплину нашей страны. И тогда я узнал о том, что её отец сопротивляется против русского. Он ударил Терезу с помощью сабо. Я пришёл в этот дом и сказал: «Почему вы сопротивляетесь против русского народа?» Он был хозяином, имел двадцать пять акров земли и дом. Он тоже много страдал во время войны, но он был приспособленный человек, он имел свои таланты до земли. Он говорит: «Я не сопротивляюсь русскому народу, но моя дочь — молодая девушка, а я её отец». — «Мы с вами вместе страдали во время войны, — сказал я ему, — я тоже русский крестьянин и буду пахать вашу бельгийскую землю, а сына у вас нет». Он стал со мной согласный и сказал: «А мне про русских говорили по-другому, мне говорили, что они отнимают землю». — «Вы хороший отец, я вас благодарю», — и мы пожали наши руки. Я ушёл, и Тереза любила меня ещё больше. Но я знал, что нахожусь в капиталистических странах, где нам не верят. Тогда я позвал друзей-партизан и сказал им: «Вы пойдите в тот дом и купите там яичек. Но заплатите ему денег, чтобы он думал, что русские из хорошего народа». Мои друзья-партизаны пошли туда, куда я им показал, и купили яички. После этого времени я имел значение в этом доме, её отец полюбил меня как сына, потом он дал мне знать, что я могу жениться на его дочке, хотя она имела только семнадцать лет. Мне нужно было иметь много разнообразных документов, чтобы сделать то, что я хотел. Прокурор отбросил мои бумаги, потому что в этих капиталистических странах русские были странные люди. Тогда я пошёл к товарищу Степанову, который возвращал наших людей на родину, он был наш советский кавалерист и лейтенант, мы пили с ним вино. Товарищ Степанов хотел мне помочь как друг и брат, и он сказал: «На российской территории тоже есть девушки». — «Это правильно, товарищ Степанов, — ответил я, — но мы тут скитались в лесах, и у нас образовались новые девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— Кто они? — необидчиво заинтересовался Иван. — Это ваши люди?
— Кто такой Лоуренс? Небось слышал?
— Это ихний шпион, — тут же ответил Иван.
— Ихних шпионов знаешь, а про наших разведчиков не слыхал? Да, Иван, в самом деле далеко ты от родины оторвался.
— Ты на мой язык намекаешь? — обиделся Иван.
— Да, и на язык тоже.
— А сам как говоришь? — Иван злорадно улыбался. — Ты говоришь: «мадам Жермен», «мадам Констант». У нас так можно называть только таких женщин, которые гуляют на панели. А про порядочную мадам нельзя так сказать. Или ты всё время говоришь: гран мерси. Это неверно…
Я тоже улыбнулся:
— Спасибо, Иван. Преподаёшь мне урок хорошего тона?.. Что поделаешь, когда языком плохо владеешь.
— Я тоже плохо знаю ихние порядки, — согласился Иван. — Я бедный русский в этой стране.
— Вот об этом и речь: о твоём социальном положении. Оглянись на свою мастерскую, — мы уже прошли из дома через боковую дверь по коридору и оказались в низком просторном помещении, заставленном станками всякого назначения. — Да у тебя тут целый цех, Иван, во главе с подпольной электропилой. Я распознал твою душу, Иван: ты есть типичный мелкий собственник. А может, и не мелкий, это мы ещё проверим. У нас, знаешь, какие мебельные комбинаты!
— Я знаю, — с грустью отозвался Иван. — В нашей стране не разрешают собственников, даже мелких. Но я же сам работаю от зари до зари, я никого не эксплуатирую, а меня — все. Я работаю под нажимом.
— Звонок-то мы услышим? — спросил я, заглядывая в раскрытые двери мастерской, откуда видна улица.
— У меня тут стоит второй аппарат, — Иван кивнул на столик в углу, напоминающий конторку. — Вдруг позвонит заказчик?
— Кто же тебя эксплуатирует, Иван? Заказчики? — Интересно всё-таки, что он ответит.
— Я всеми эксплуатированный, — не задумываясь, отвечал Шульга. — Налог у меня кто отнимает? Эксплуататор. Цены кто повышает? Они, тоже эксплуататоры. А три месяца назад в Льеже открылась большая фирма, и все мои заказчики побежали туда. Скоро я совсем останусь без заказов и разорюсь.
— Четыре с плюсом тебе, Иван. Ты получил наглядный урок политэкономии на собственной шкуре. «Крупная буржуазия разоряет мелкую», — вот как должен ты был мне ответить. Тогда я поставил бы тебе пятёрку.
— Тут все друг друга разоряют, — с готовностью подтвердил Иван. — Каждый эксплуататор думает о самом себе, а не о других эксплуататорах. Никакой классовой солидарности. Они снизили цены на двери и рамы для окон, которые я делал.
— Можешь не объяснять, Иван. Крупное производство рентабельнее, чем мелкое полукустарное, вроде твоего. Усвоил?
— Они эксплуататоры, но я тебе скажу, что они дураки, — с усмешкой отозвался Иван. — Зачем они рассылают всем проспекты на двери и окна? Ведь это очень дорого стоит, красивые цветные проспекты, а они шлют их бесплатно, они только деньги теряют на этом.
— Пять с минусом, Иван, — я засмеялся. — Может, им как раз выгодно рассылать эти проспекты, иначе они бы их не рассылали. Не такие уж они дураки, Иван.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что с помощью этих бесплатных проспектов они и переманивают твою клиентуру. Они на тебе заработали, Иван, на эти проспекты.
— Вот я и говорю, что они меня эксплуатируют, — уныло согласился Шульга. — Тебе хорошо, ты понимаешь нашу экономическую политику, а я всегда работал по устному разговору, мне трудно, я малограмотный Иван. В России я рос в нашей деревне, и сейчас тоже живу — в ихней деревне. Мы тёмные деревенские жители и закованы в цепи капиталистических стран. Приедет человек из города и тут же обманет меня, тут есть такие коммерческие вояжёры, которые всех обманывают. Они любили нас во время войны, когда мы освобождали их от бошей, а теперь они нас только эксплуатируют.
— Зачем же ты тут остался, о эксплуатированный Иван, закованный в цепи?
— Потому что я был дурак и поверил в ихний капиталистический рай. Все уехали, а я остался. И, кроме того, я полюбил Терезу. Она вела среди меня ихнюю пропаганду и не хотела ехать в Россию. А я полюбил её в сильном виде.
— Расскажи же, Иван, как ты полюбил свою Терезу и как ты вообще тут оказался? В кадрах служил?
— Я был угнанный в Германию в ихнем эшелоне, — с готовностью начал Иван. — Мне было семнадцать лет, когда Германия стала наступать на нас, я работал в колхозе конюхом, и мне было хорошо в нашей деревне. Потом я два года работал на немецкой ферме, и меня там только мучили. Это было недалеко от Аахена, у меня был друг Николай, мы с ним прослышали, что Германию уже разбивают и в Арденнских лесах имеются партизаны. И мы убежали туда с Николаем. Нам дали оружие, научили стрелять бошей, и я стал «лесным человеком». Тогда я был ещё русским, а сейчас стал маленько бельгийцем. Я сюда прибежал, как и был, даже пижамы не имел. Тереза не знала, богатый я или бедный, она боролась против своих родителей, но она любила меня. Когда я гулял с ней, то имел дисциплину нашей страны. И тогда я узнал о том, что её отец сопротивляется против русского. Он ударил Терезу с помощью сабо. Я пришёл в этот дом и сказал: «Почему вы сопротивляетесь против русского народа?» Он был хозяином, имел двадцать пять акров земли и дом. Он тоже много страдал во время войны, но он был приспособленный человек, он имел свои таланты до земли. Он говорит: «Я не сопротивляюсь русскому народу, но моя дочь — молодая девушка, а я её отец». — «Мы с вами вместе страдали во время войны, — сказал я ему, — я тоже русский крестьянин и буду пахать вашу бельгийскую землю, а сына у вас нет». Он стал со мной согласный и сказал: «А мне про русских говорили по-другому, мне говорили, что они отнимают землю». — «Вы хороший отец, я вас благодарю», — и мы пожали наши руки. Я ушёл, и Тереза любила меня ещё больше. Но я знал, что нахожусь в капиталистических странах, где нам не верят. Тогда я позвал друзей-партизан и сказал им: «Вы пойдите в тот дом и купите там яичек. Но заплатите ему денег, чтобы он думал, что русские из хорошего народа». Мои друзья-партизаны пошли туда, куда я им показал, и купили яички. После этого времени я имел значение в этом доме, её отец полюбил меня как сына, потом он дал мне знать, что я могу жениться на его дочке, хотя она имела только семнадцать лет. Мне нужно было иметь много разнообразных документов, чтобы сделать то, что я хотел. Прокурор отбросил мои бумаги, потому что в этих капиталистических странах русские были странные люди. Тогда я пошёл к товарищу Степанову, который возвращал наших людей на родину, он был наш советский кавалерист и лейтенант, мы пили с ним вино. Товарищ Степанов хотел мне помочь как друг и брат, и он сказал: «На российской территории тоже есть девушки». — «Это правильно, товарищ Степанов, — ответил я, — но мы тут скитались в лесах, и у нас образовались новые девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90