Тут Иван говорит по-русски:
— Надо сообщить ему, что мы уже знаем имя предателя и ещё про ихнюю «Остеллу».
— За ради чего, Иван? — отвечаю ему на том же языке. — Чтобы он толкнул очередную речь о любви и дружбе? Зачем нарушать его ваканс? У него в горах манифик.
— Но ведь Луи тоже говорил о президенте.
— Абсолюман! — говорю. — Вот когда я сам ничего не смогу, тогда и передам ему бумаги, пусть действует. Но это же все косвенные улики. Что можно доказать синей тетрадью или даже фотографией двух братьев Ронсо? Суди сам. Если мы даже с помощью фотографии «кабанов» и Жермен можем доказать, что Пьер, он же Мишель по кличке Щёголь, был в диверсионном отряде, это ещё ничего не значит. Ну был и остался жив. Все погибли, а он случайно уцелел.
— А синяя тетрадь?
— Её всегда можно истолковать как беспочвенные предположения психически больного Альфреда. Ведь тот и сам в тетради задаёт вопрос: почему «кабанов» предали? Начнутся экспертизы почерка, всякие медицинские заключения. Долгая волынка, Иван, и ещё неизвестно, чем она кончится.
— Тогда Иван придвинулся ко мне и жарко зашептал:
— Поедем к попу домой, у меня на чердаке лежит пистолет, даже Тереза о нём не знает. Я войду первый и скажу ему: «Хенде хох!» — так мы бошей на дорогах пугали. А ты к нему с пистолетом: «Где Пьер спрятался? Говори, несчастный поп-капиталист».
Я посмеялся вволю.
— Развоевался ты нынче, Иван. Я же его наследник. Да мне такое дело пришьют!
— Какое дело?
— Что я хотел его скорейшей смерти, чтобы получить обещанное наследство в виде коллекции марок, это же миллион франков…
— Ты ему веришь? Он ведь жадный.
— В том-то и дело, что Пьер на него нажал. О голове идёт речь, тут уж не до миллионов. На сестрёнке хотели меня купить…
— Мало я их убивал, рексистов этих, — тоскливо признался Иван. — Молодой я был и глупый, в неизвестную страну попал, кто в ихнем народе хороший, а кто плохой — откуда я знаю? Сейчас я на тридцать километров кругом знаю, кого надо бить. Если война начнётся, я автомат возьму и стану их убивать первой очередью.
Только мы фон-барона помянули, он тут как тут, заливается весёлым звоночком. «Где же вы, дорогой Виктор, я разыскиваю вас по всем телефонам. Где вы были, не в горах ли?» — «Я здесь, разлюбезный Роберт Эрастович, не мог не навестить соотечественника, сидим и смотрим телевизор». — «Что же вы решили? — спрашивает в лоб. — Я готов сегодня же вручить вам коллекцию». — «Я тоже готов, — отвечаю, — но мне с посольством надо посоветоваться». — «Вы действуете весьма предусмотрительно, дорогой Виктор, — это он мне опять заливает. — Заручиться поддержкой посольства нам с вами весьма важно. Благословляю вас на такое дело».
Ласково поговорили, а толку что? Отвлекаем внимание, а сами сидим у моря и ждём погоды. Чёрный монах знает все: мотив, имя предателя. Он ложно наводил меня на Жермен, потом на «Остеллу». Но одного не знает монах: Тереза ждёт меня, в этом он просчитался. Монах ко мне подбирается, я к нему, тут сложная игра…
Звонок из Льежа: Антуан. Его сообщение лаконично, как телеграмма. Синий «феррари» взят в аренду в конторе проката, адрес владельца, по всей видимости, изменён, тот живёт в Кнокке, на побережье. Имя: Питер ван Сервас. Продолжаю действовать, лечу в «Остеллу» за Николь, представлюсь её женихом, как-нибудь выкручусь… Человек с сигарой получил имя: ван Сервас. Но он ли предал? Теперь я и в этом сомневался.
А время меж тем идёт. Иван готовит хлебосольную передачу для дочери: соки, фрукты, сладости. Провожаем Терезу и зятя в Льеж и остаёмся одни. Кукушка на стене кукует. Звонит мадам Констант: прошлое барона Р.Э.Мариенвальда безупречно: участник Сопротивления, кавалер двух английских орденов и одного бельгийского, состоит в аристократическом ордене, почётный член филателистического клуба, поддерживает переписку с весьма влиятельными и титулованными лицами как в Америке, так и во Франции. Близок к Ватикану. Имеет тесные связи с ЮПТ…
— Что за ЮПТ такое? С чем его кушают?
— Так она мне говорит, сейчас я спрошу, это означает юнион… То есть по-нашему союз народного труда, так она ответила.
— НТС? Народно-трудовой союз? Так он всё-таки в открытую занимается антикоммунизмом? Спроси-ка об этом поточнее. Где центр этого вашего ЮПТ — Франкфурт-на-Майне? Трудись во благо родины, Иван.
— Она тебе сообщает, — передаёт Иван, — что в этом нет ничего опасного, у них можно этим заниматься.
— Ну разумеется, у них все можно, и все не опасно. Скажи ей, что я узнал кое-что о пропавшей папке.
— Как ты узнал? — спрашивает Иван.
— Передай так: папка с архивом «кабанов» пропала не в прошлом году, а буквально на этих днях, может, даже вчера, я точно ручаюсь за это. Может, эта деталь окажется ей полезной и наведёт на след?
— Она говорит мерси и удивляется, откуда ты это знаешь? Я тоже тебе удивляюсь, — добавляет он.
— Не занимайся отсебятиной. Я ещё кое-что знаю, но об этом пока рано говорить. Спроси: не связан ли кто-нибудь из работников архива с вашим неопасным ЮПТ?
— Так ты продолжаешь иметь упорное подозрение на этого барона? — пытает меня Иван. — Так она спрашивает.
— Да, я подозреваю именно его. Если не он сам, то его сообщники. Откуда они, этого я ещё не знаю: хоть из Ватикана.
— Ватикан не занимается такими делами, — оскорблённо заявляет Иван от имени мадам Констант.
— Вот поэтому я вам обоим и толкую про НТС. Они-то как раз такими делами занимаются.
— В этом она с тобой согласная. Она тебя благодарит и будет искать для тебя дальше.
А кукушка продолжает куковать. Иван, пытаясь развлечь меня, то принимается жаловаться на капиталистическую жизнь, на дороговизну больницы, в которой лежит дочь, на отсутствие заказов, то перескакивает на попа, видя, как я томлюсь. А я смотрю на телефон и слушаю звуки улицы. Проходит ещё два часа — и ни одного звонка, словно все вымерло.
— Пойдём, я покажу тебе мастерскую, — предлагает Иван, — и немного поработаю. Если ты у нас поживёшь ещё месяц, я могу окончательно прийти к разорению. Но для нашей родины я готов трудиться и на это.
— Так что же ты трудишься вдали от неё? — раздражали меня эти Ивановы присказки, прямо сил не было, но до сих пор я терпел, а тут не выдержал. Кто он такой, чтобы так распинаться? Как ни крути, одно выходит: натуральный эмигрант, от этого не отвертишься. «Наша родина», «моя страна»… — что-то я не слышал о том, чтобы Командир или Виктор-старший трубили об этом на каждом перекрёстке, а уж они-то трудились не за страх, а за совесть: у Командира звёздочка золотая, у Виктора-старшего орденов полна грудь. Да у нас вообще не принято… А этот только и делает, что говорит, столько наговорил, что дальше некуда. — Кто ты такой, Иван? — продолжал я, накаляясь. — Рихард Зорге?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90