Их было шесть из пятнадцати наступавших на правый фланг батальона Величко. Передовая десанта опять погрузилась в тишину. Патроны берегли – их было мало. Потные, запыленные бойцы собирались кучками, обсуждали подробности прошедшего боя, выбрасывали из траншей песок от разрушенного бруствера.
– Было б у нас побольше гранат да бронебоек! Не видать бы им окопов наших, как ушей своих, – говорили они. – На Мысхаке не то еще бывало. В атаку по полсотни сразу выходило, а взяли что?
– Вот что взяли! – показал здоровенный кукиш пожилой усатый боец.
– У нас сейчас главное не то, что было, а то, что будет, – сказал политрук, зашивая разорванную полу плащ-палатки. – Сейчас надо думать о том, как вымотать фашистов, а самим выстоять, продержаться здесь во что бы то ни стало. У нас один только путь – к победе. В этом весь смысл нашего здесь нахождения. Понятно?
– Понятно, – раздались дружные голоса.
– Будем стоять здесь, – продолжал политрук, – до последнего человека или до тех пор, пока не отзовут нас.
Из-за поворота траншеи показался командир роты. Шинель на нем была уже вычищена. Белый целлулоидный подворотничок резко выделялся на коричневой от загара шее. От него пахло одеколоном.
«Кажется, „Чайка“, – подумал Борода. – Вот что значит морской порядочек… Традиции… Лопни, но держи фасон!»
– Товарищ сержант Самошкин! – позвал командир роты.
– Слушаю! – вытянулся усатый боец.
– За уничтожение двух вражеских танков в сегодняшнем бою от лица командования объявляю вам благодарность. Буду ходатайствовать о представлении вас к правительственной награде.
Сержант крепче сжал в руке бронебойку, грозно шевельнул усами:
– Служу Советскому Союзу!
Откуда ни возьмись, словно с перепугу, снова посыпались трескучие мины.
– Очумел фриц! – поеживаясь пробормотал Борода, стряхивая с плеча комок сухой земли.
– А летчики наши, оказывается, настоящие… Доложу сегодня комбату… – доброжелательно улыбнулся командир роты, с уважением ощупывая бицепсы Бороды. – Экая ручища! Вы, лейтенант, случайно, не боксер?
Борода смутился.
– Не-е-ет… так… Болельщик, – отшутился он.
– Хорош болельщик! Гранату метров на сорок махнул… – почти с завистью заметил командир роты.
От догоравших танков стелился зловонный дым. Свободные от вахты моряки расползались по своим норам. В блиндаже командира роты, куда Борода зашел по его приглашению, поражал исключительный порядок. Блиндаж напоминал каюту военного корабля. Воздух и здесь был насыщен запахом «Чайки». Возле аккуратно застланных деревянных нар на стене висела полочка. На ней фотокарточка молодой женщины, бритвенный прибор, щетка. Вместо ковра во всю стену развешан морской, в шахматную голубую клетку флаг. На нем, на гвоздике – щегольская фуражка-мичманка с золотым крабом, а возле нее трофейный кортик в ножнах. Создавалось впечатление, что хозяин, обживший это помещение, никогда и не мыслил оставлять его. У стола сидел усталый красноармеец с трубкой телефона, привязанной платком к уху. Время от времени взрывы сотрясали землянку, и было слышно, как глухо звякал на полке алюминиевый стаканчик.
– Вот и пещера моя. Садитесь, – пригласил командир роты, показывая на земляной выступ, заменяющий диван. – Вы, летуны, конечно, не привыкли жить в таких погребах?
– И у нас всякое бывает… От этого и мы не застрахованы. Сегодняшний день – лучшее доказательство, – возразил летчик.
– Ну как, с непривычки страшновато было? – спросил командир роты с хитрецой.
– Страшно… – ответил Борода. – Впрочем, не могу точно сказать. Я привык больше огонь видеть, чем слышать его. Когда политрук бросился из окопа навстречу танкам, я волновался, как будто сваливаю самолет в пике. Умереть в бою не боюсь… Страшно умереть в позоре…
На столе зазуммерил телефон.
– «Якорь» слушает. Есть, – ответил телефонист и передал трубку командиру.
– Старший лейтенант Ясенский слушает. У меня пока все спокойно, товарищ капитан. Нет… Ночью немцы не рискнут. За день весь заряд истратили… Да! Трофеи хорошие – шесть штук. Что? А-а-а… Точно. Политрук первый бросился навстречу… Еще двух бронебойщик Самошкин подбил. Пару летчики прикончили… Да. Летчики действуют по-нашему. Лейтенант здесь, в моей землянке…
Ясенский, прикрыв ладонью трубку телефона, подмигнул Бороде и спросил:
– Что передать комбату?
– Попросите, пусть сообщат на Большую землю в мой полк радиограммой, что я жив и здоров, чтоб не хоронили меня и по возможности прилетели и забрали вместе со стрелком.
Ясенский снова заговорил:
– Да, да, товарищ капитан. Все в порядке, прекрасно себя чувствует и вообще не собирается умирать в ближайшие сто лет… Нет. Говорит, отделался шишкой на лбу.
Он повернулся к Бороде и улыбнулся, но тут же лицо его приняло строгий вид.
– Капитан сказал, – произнес он, задумчиво потирая щеку и передавая телефонисту трубку, – что о вашем местонахождении будет сообщено в штаб армии.
Борода поблагодарил и поднялся уходить.
– Приходите к ужину. Поедим вместе, что найдется, – пригласил моряк.
– Приду и захвачу с собой кое-какую снедь. Из НЗ еще осталось…
Летчик вышел. Солнце садилось за горы. Багровые отблески его трепетали в вышине. Дым над закопченными скелетами танков таял. Сквозь мглу наступающего вечера смутно виднелись серые черточки трупов немецких солдат, раскиданных по вспаханному минами полю. В одном из боковых ответвлений окопов собрались бойцы. Усатый бронебойщик Самошкин, покуривая, сидел на каске.
– Брехня все о непобедимости германских «тигров», – услышал Борода его голос. – Не так страшен черт, как его малюют!.. Агитация Геббельса… «Тигр», если за него взяться да пощупать как следует, горит не хуже других.
Краснолицый матрос, набивая диск автомата новыми патронами, улыбнулся:
– А ты, папаша, небось всех перещупал?
– «Тигров»-то? Щупал. И «фердинандов» и «пантеру» поджег однажды…
Матрос покачал головой.
– Что? Скажешь, мало? Так какого ж тебе рожна еще надо?
Окружающие дружно захохотали. Самошкин покрутил кончики усов, достал из кармана клетчатый платок, вынул из него ордена и с важным видом принялся натирать их до блеска.
Нарастающие свистящие звуки заставили людей втянуть головы в плечи, но снаряды, пролетев над траншеей, разорвались где-то поблизости. Осколки, фыркая, пронеслись над головами. Немцы начинали свой ночной методический обстрел. Из блиндажа первого взвода послышались звуки баяна. Пели песню. Подойдя ближе, Борода узнал голос Рогачева.
– Гм… – удивился летчик, заглядывая в блиндаж, – и здесь баян нашел…
В землянке, за дверью, занавешенной плащ-палаткой, полулежа расположился политрук. Склонив на плечо перевязанную голову, он что-то быстро писал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Было б у нас побольше гранат да бронебоек! Не видать бы им окопов наших, как ушей своих, – говорили они. – На Мысхаке не то еще бывало. В атаку по полсотни сразу выходило, а взяли что?
– Вот что взяли! – показал здоровенный кукиш пожилой усатый боец.
– У нас сейчас главное не то, что было, а то, что будет, – сказал политрук, зашивая разорванную полу плащ-палатки. – Сейчас надо думать о том, как вымотать фашистов, а самим выстоять, продержаться здесь во что бы то ни стало. У нас один только путь – к победе. В этом весь смысл нашего здесь нахождения. Понятно?
– Понятно, – раздались дружные голоса.
– Будем стоять здесь, – продолжал политрук, – до последнего человека или до тех пор, пока не отзовут нас.
Из-за поворота траншеи показался командир роты. Шинель на нем была уже вычищена. Белый целлулоидный подворотничок резко выделялся на коричневой от загара шее. От него пахло одеколоном.
«Кажется, „Чайка“, – подумал Борода. – Вот что значит морской порядочек… Традиции… Лопни, но держи фасон!»
– Товарищ сержант Самошкин! – позвал командир роты.
– Слушаю! – вытянулся усатый боец.
– За уничтожение двух вражеских танков в сегодняшнем бою от лица командования объявляю вам благодарность. Буду ходатайствовать о представлении вас к правительственной награде.
Сержант крепче сжал в руке бронебойку, грозно шевельнул усами:
– Служу Советскому Союзу!
Откуда ни возьмись, словно с перепугу, снова посыпались трескучие мины.
– Очумел фриц! – поеживаясь пробормотал Борода, стряхивая с плеча комок сухой земли.
– А летчики наши, оказывается, настоящие… Доложу сегодня комбату… – доброжелательно улыбнулся командир роты, с уважением ощупывая бицепсы Бороды. – Экая ручища! Вы, лейтенант, случайно, не боксер?
Борода смутился.
– Не-е-ет… так… Болельщик, – отшутился он.
– Хорош болельщик! Гранату метров на сорок махнул… – почти с завистью заметил командир роты.
От догоравших танков стелился зловонный дым. Свободные от вахты моряки расползались по своим норам. В блиндаже командира роты, куда Борода зашел по его приглашению, поражал исключительный порядок. Блиндаж напоминал каюту военного корабля. Воздух и здесь был насыщен запахом «Чайки». Возле аккуратно застланных деревянных нар на стене висела полочка. На ней фотокарточка молодой женщины, бритвенный прибор, щетка. Вместо ковра во всю стену развешан морской, в шахматную голубую клетку флаг. На нем, на гвоздике – щегольская фуражка-мичманка с золотым крабом, а возле нее трофейный кортик в ножнах. Создавалось впечатление, что хозяин, обживший это помещение, никогда и не мыслил оставлять его. У стола сидел усталый красноармеец с трубкой телефона, привязанной платком к уху. Время от времени взрывы сотрясали землянку, и было слышно, как глухо звякал на полке алюминиевый стаканчик.
– Вот и пещера моя. Садитесь, – пригласил командир роты, показывая на земляной выступ, заменяющий диван. – Вы, летуны, конечно, не привыкли жить в таких погребах?
– И у нас всякое бывает… От этого и мы не застрахованы. Сегодняшний день – лучшее доказательство, – возразил летчик.
– Ну как, с непривычки страшновато было? – спросил командир роты с хитрецой.
– Страшно… – ответил Борода. – Впрочем, не могу точно сказать. Я привык больше огонь видеть, чем слышать его. Когда политрук бросился из окопа навстречу танкам, я волновался, как будто сваливаю самолет в пике. Умереть в бою не боюсь… Страшно умереть в позоре…
На столе зазуммерил телефон.
– «Якорь» слушает. Есть, – ответил телефонист и передал трубку командиру.
– Старший лейтенант Ясенский слушает. У меня пока все спокойно, товарищ капитан. Нет… Ночью немцы не рискнут. За день весь заряд истратили… Да! Трофеи хорошие – шесть штук. Что? А-а-а… Точно. Политрук первый бросился навстречу… Еще двух бронебойщик Самошкин подбил. Пару летчики прикончили… Да. Летчики действуют по-нашему. Лейтенант здесь, в моей землянке…
Ясенский, прикрыв ладонью трубку телефона, подмигнул Бороде и спросил:
– Что передать комбату?
– Попросите, пусть сообщат на Большую землю в мой полк радиограммой, что я жив и здоров, чтоб не хоронили меня и по возможности прилетели и забрали вместе со стрелком.
Ясенский снова заговорил:
– Да, да, товарищ капитан. Все в порядке, прекрасно себя чувствует и вообще не собирается умирать в ближайшие сто лет… Нет. Говорит, отделался шишкой на лбу.
Он повернулся к Бороде и улыбнулся, но тут же лицо его приняло строгий вид.
– Капитан сказал, – произнес он, задумчиво потирая щеку и передавая телефонисту трубку, – что о вашем местонахождении будет сообщено в штаб армии.
Борода поблагодарил и поднялся уходить.
– Приходите к ужину. Поедим вместе, что найдется, – пригласил моряк.
– Приду и захвачу с собой кое-какую снедь. Из НЗ еще осталось…
Летчик вышел. Солнце садилось за горы. Багровые отблески его трепетали в вышине. Дым над закопченными скелетами танков таял. Сквозь мглу наступающего вечера смутно виднелись серые черточки трупов немецких солдат, раскиданных по вспаханному минами полю. В одном из боковых ответвлений окопов собрались бойцы. Усатый бронебойщик Самошкин, покуривая, сидел на каске.
– Брехня все о непобедимости германских «тигров», – услышал Борода его голос. – Не так страшен черт, как его малюют!.. Агитация Геббельса… «Тигр», если за него взяться да пощупать как следует, горит не хуже других.
Краснолицый матрос, набивая диск автомата новыми патронами, улыбнулся:
– А ты, папаша, небось всех перещупал?
– «Тигров»-то? Щупал. И «фердинандов» и «пантеру» поджег однажды…
Матрос покачал головой.
– Что? Скажешь, мало? Так какого ж тебе рожна еще надо?
Окружающие дружно захохотали. Самошкин покрутил кончики усов, достал из кармана клетчатый платок, вынул из него ордена и с важным видом принялся натирать их до блеска.
Нарастающие свистящие звуки заставили людей втянуть головы в плечи, но снаряды, пролетев над траншеей, разорвались где-то поблизости. Осколки, фыркая, пронеслись над головами. Немцы начинали свой ночной методический обстрел. Из блиндажа первого взвода послышались звуки баяна. Пели песню. Подойдя ближе, Борода узнал голос Рогачева.
– Гм… – удивился летчик, заглядывая в блиндаж, – и здесь баян нашел…
В землянке, за дверью, занавешенной плащ-палаткой, полулежа расположился политрук. Склонив на плечо перевязанную голову, он что-то быстро писал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91