Он бросил их прямо на логово муравьев. И тут же из него хлынул красный поток. Камешки немедленно были убраны, причем каждый огромный по сравнению с самим насекомым кусочек щебня тащил, зажав в челюстях, всего один муравей. Кишащая масса докатилась волной до того места, где Халиска вбил в землю колышек, к которому привязал живую мышь.
Волна муравьев накрыла бедное животное, издавшее истошный писк. Халиска наклонился и, приложив ладонь к уху, стал прислушиваться к приглушенному мышиному писку.
Вскоре писк затих, но муравьи все еще продолжали копошиться вокруг. Склонившись над местом экзекуции, Халиска с завидным терпением ждал, пока муравьи не закончат свое дело и не уберутся к себе. После них на земле остались одни лишь обглоданные белые косточки хрупкого скелетика, который совсем недавно был мышью.
Будучи в душе поэтом, Халиска не мог не восхититься этим творением, похожим на тонкую резьбу из слоновой кости. Положив скелетик на ладонь, он отнес его к остальным и со смехом показал косточки. На них не осталось ни крохи плоти.
Теперь наступил черед пленника, которого так крепко пришпилили к земле, что он был не в состоянии даже шевельнуться. Ему оставалось разве что дышать — да и то с трудом, поскольку грудь его стягивала целая сеть веревок. Затем Халиска взял палочку и, обмакнув ее в черную патоку, прочертил ею дорожку от муравейника до самой головы пленника. Лицо его он также обмазал сладкой массой.
Встав рядом, Халиска сказал:
— Они уже близко. Это рыжие муравьи. Только что я скормил им мышку, чем здорово раздразнил их аппетит. Ты бы только глянул, как они двигаются — словно жирный след по бумаге от толстенного красного пера. Так выглядят со стороны, но намерения у них далеко не столь мирные. Они облепят твое лицо. Начнут пожирать сначала мягкие ткани — муравьи в этом знают толк. А самое мягкое — это губы и глаза… Но еще не поздно, их можно остановить, стоит только выкрикнуть правду. Прокричи, что ты и есть Матео Рубрис, и мы позаботимся, чтобы ты умер достойной смертью.
В следующий момент полчища муравьев добрались до лица разбойника и рыжая масса закишела на нем.
Возбужденный Халиска с наслаждением наблюдал, как широко открылся рот истязаемого. Но не успел он выкрикнуть хотя бы слово, как муравьи тут же ринулись внутрь. Несчастный принялся выплевывать их вместе с собственной кровью. Теперь он был не в состоянии даже кричать! Его лицо превратилось в живую красную маску.
Халиска разочарованно облил лицо пленника уксусом, и насекомые расползлись в стороны. Потом он перерезал веревки, и пленника увели обратно в камеру.
А Халиска так и остался стоять в задумчивости на месте экзекуции. Положим, он подождал бы еще немного… Пока муравьи не выели бы глаза…
Жандарм передернул плечами.
Внезапно он почувствовал нечто вроде укола в тыльную сторону ладони. Удивленно опустив глаза, Халиска увидел большого рыжего муравья, которому удалось взобраться по его мундиру. Вместо того чтобы сбить насекомое щелчком на землю, жандарм поднял руку к лицу, чтобы рассмотреть атаковавшего его смельчака. Крохотное создание глубоко вцепилось в плоть ужасающего вида челюстями. Боль напоминала укус шершня, только бесконечно долгий. На коже выступила капелька крови.
Жандарм взял насекомое за спинку и попытался отодрать его от себя. Но оно так крепко вцепилось челюстями в кожу, что вместе с извивающимся муравьем едва не вырвался маленький клочок плоти.
Халиска смотрел, как по его руке тонкой струйкой стекает кровь. Потом рассмеялся.
Вместо того чтобы раздавить муравья, он отнес его к гнезду и осторожно опустил прямо на муравейник.
Перед тем как уйти, потопал ногами, пытаясь стряхнуть с себя мелких зловредных насекомых, которые могли остаться на его обуви. Жандарм все еще посмеивался, не переставая удивляться загадкам матушки-природы.
Когда он вернулся в тюрьму, ему доложили, что в город прибыл сам благочестивый епископ Эмилиано в сопровождении монаха-великана, брата Паскуаля. Халиска поспешил в город и нашел епископа не в церкви или одном из богатых домов, а в хижине пеона, где тот причащал прикованную к постели старуху.
Жандарм решил дождаться, когда святой отец покинет темное и убогое жилище, окруженное толпой любопытных и жадных до всяких чудес пеонов, мужчин, женщин и детей. Наконец епископ вышел на солнце, осветившее его бескровное лицо, исполненное боли и сострадания. Он устал. Тело его так износилось и обветшало от времени, что казалось, плоть сама собой вот-вот отпадет от костей, однако этот человек еще находил в себе силы улыбаться. Здоровенный монах, брат Паскуаль, раскинув огромные ручищи, осторожно отодвинул от него толпу.
Халиска приблизился к епископу и склонил колено. Получив благословение, сказал:
— Ваше святейшество, у меня в тюрьме находится человек, который — я почти уверен — является Матео Рубрисом. Я знаю, что вам приходилось встречаться с ним. Не могли бы вы взглянуть на него?
— Что он собой представляет? — поинтересовался святой отец.
— Приземистый, плечи как у атлета, некрасивое и грубое лицо, медвежья походка. На вид посильнее вас.
— Брат Паскуаль ближе меня знаком с Матео Рубрисом, — немного помолчав, произнес епископ. — Поставьте вашего подозреваемого в один ряд с другими людьми и посмотрите, опознает ли его монах.
Халиска поспешил обратно в тюрьму, а брат Паскуаль так и остался стоять на месте с безвольно опущенными руками, беспомощно взирая на епископа.
— Что я должен делать? — растерянно спросил он.
— Делай то, что велит тебе долг перед Отцом Небесным.
И епископ пошел прочь, оставив монаха все так же растерянно смотреть вслед его удаляющейся мантии, словно он надеялся получить от ее развевающихся складок ответ.
Постояв несколько минут в замешательстве, брат Паскуаль маленькими, семенящими шажками направился в тюрьму. Однако его шаг постепенно становился все шире и шире, пока наконец он не зашагал своей обычной размашистой походкой, с силой вонзая в землю посох.
Прибыв на тюремный двор, монах обнаружил, что там выстроили в шеренгу не меньше дюжины мужчин самого разного роста и телосложения. Среди них он увидел одного, с могучей, приземистой фигурой. Лицо пленника покрывали красные пятна, губы страшно распухли, а глаза, странно перекошенные, постоянно моргали.
Монах прошелся вдоль шеренги. Потом, отступив немного назад, снова стал приглядываться к стоявшим.
— Ну, что, — нетерпеливо спросил Халиска, — вы его опознали? Есть среди них Рубрис?
Словно призывая небеса в свидетели, монах воздел загорелые ручищи вверх и, повернувшись, зашагал к выходу из тюремного двора.
Халиска последовал за ним. Прислонившись к створке ворот, он скрутил цигарку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Волна муравьев накрыла бедное животное, издавшее истошный писк. Халиска наклонился и, приложив ладонь к уху, стал прислушиваться к приглушенному мышиному писку.
Вскоре писк затих, но муравьи все еще продолжали копошиться вокруг. Склонившись над местом экзекуции, Халиска с завидным терпением ждал, пока муравьи не закончат свое дело и не уберутся к себе. После них на земле остались одни лишь обглоданные белые косточки хрупкого скелетика, который совсем недавно был мышью.
Будучи в душе поэтом, Халиска не мог не восхититься этим творением, похожим на тонкую резьбу из слоновой кости. Положив скелетик на ладонь, он отнес его к остальным и со смехом показал косточки. На них не осталось ни крохи плоти.
Теперь наступил черед пленника, которого так крепко пришпилили к земле, что он был не в состоянии даже шевельнуться. Ему оставалось разве что дышать — да и то с трудом, поскольку грудь его стягивала целая сеть веревок. Затем Халиска взял палочку и, обмакнув ее в черную патоку, прочертил ею дорожку от муравейника до самой головы пленника. Лицо его он также обмазал сладкой массой.
Встав рядом, Халиска сказал:
— Они уже близко. Это рыжие муравьи. Только что я скормил им мышку, чем здорово раздразнил их аппетит. Ты бы только глянул, как они двигаются — словно жирный след по бумаге от толстенного красного пера. Так выглядят со стороны, но намерения у них далеко не столь мирные. Они облепят твое лицо. Начнут пожирать сначала мягкие ткани — муравьи в этом знают толк. А самое мягкое — это губы и глаза… Но еще не поздно, их можно остановить, стоит только выкрикнуть правду. Прокричи, что ты и есть Матео Рубрис, и мы позаботимся, чтобы ты умер достойной смертью.
В следующий момент полчища муравьев добрались до лица разбойника и рыжая масса закишела на нем.
Возбужденный Халиска с наслаждением наблюдал, как широко открылся рот истязаемого. Но не успел он выкрикнуть хотя бы слово, как муравьи тут же ринулись внутрь. Несчастный принялся выплевывать их вместе с собственной кровью. Теперь он был не в состоянии даже кричать! Его лицо превратилось в живую красную маску.
Халиска разочарованно облил лицо пленника уксусом, и насекомые расползлись в стороны. Потом он перерезал веревки, и пленника увели обратно в камеру.
А Халиска так и остался стоять в задумчивости на месте экзекуции. Положим, он подождал бы еще немного… Пока муравьи не выели бы глаза…
Жандарм передернул плечами.
Внезапно он почувствовал нечто вроде укола в тыльную сторону ладони. Удивленно опустив глаза, Халиска увидел большого рыжего муравья, которому удалось взобраться по его мундиру. Вместо того чтобы сбить насекомое щелчком на землю, жандарм поднял руку к лицу, чтобы рассмотреть атаковавшего его смельчака. Крохотное создание глубоко вцепилось в плоть ужасающего вида челюстями. Боль напоминала укус шершня, только бесконечно долгий. На коже выступила капелька крови.
Жандарм взял насекомое за спинку и попытался отодрать его от себя. Но оно так крепко вцепилось челюстями в кожу, что вместе с извивающимся муравьем едва не вырвался маленький клочок плоти.
Халиска смотрел, как по его руке тонкой струйкой стекает кровь. Потом рассмеялся.
Вместо того чтобы раздавить муравья, он отнес его к гнезду и осторожно опустил прямо на муравейник.
Перед тем как уйти, потопал ногами, пытаясь стряхнуть с себя мелких зловредных насекомых, которые могли остаться на его обуви. Жандарм все еще посмеивался, не переставая удивляться загадкам матушки-природы.
Когда он вернулся в тюрьму, ему доложили, что в город прибыл сам благочестивый епископ Эмилиано в сопровождении монаха-великана, брата Паскуаля. Халиска поспешил в город и нашел епископа не в церкви или одном из богатых домов, а в хижине пеона, где тот причащал прикованную к постели старуху.
Жандарм решил дождаться, когда святой отец покинет темное и убогое жилище, окруженное толпой любопытных и жадных до всяких чудес пеонов, мужчин, женщин и детей. Наконец епископ вышел на солнце, осветившее его бескровное лицо, исполненное боли и сострадания. Он устал. Тело его так износилось и обветшало от времени, что казалось, плоть сама собой вот-вот отпадет от костей, однако этот человек еще находил в себе силы улыбаться. Здоровенный монах, брат Паскуаль, раскинув огромные ручищи, осторожно отодвинул от него толпу.
Халиска приблизился к епископу и склонил колено. Получив благословение, сказал:
— Ваше святейшество, у меня в тюрьме находится человек, который — я почти уверен — является Матео Рубрисом. Я знаю, что вам приходилось встречаться с ним. Не могли бы вы взглянуть на него?
— Что он собой представляет? — поинтересовался святой отец.
— Приземистый, плечи как у атлета, некрасивое и грубое лицо, медвежья походка. На вид посильнее вас.
— Брат Паскуаль ближе меня знаком с Матео Рубрисом, — немного помолчав, произнес епископ. — Поставьте вашего подозреваемого в один ряд с другими людьми и посмотрите, опознает ли его монах.
Халиска поспешил обратно в тюрьму, а брат Паскуаль так и остался стоять на месте с безвольно опущенными руками, беспомощно взирая на епископа.
— Что я должен делать? — растерянно спросил он.
— Делай то, что велит тебе долг перед Отцом Небесным.
И епископ пошел прочь, оставив монаха все так же растерянно смотреть вслед его удаляющейся мантии, словно он надеялся получить от ее развевающихся складок ответ.
Постояв несколько минут в замешательстве, брат Паскуаль маленькими, семенящими шажками направился в тюрьму. Однако его шаг постепенно становился все шире и шире, пока наконец он не зашагал своей обычной размашистой походкой, с силой вонзая в землю посох.
Прибыв на тюремный двор, монах обнаружил, что там выстроили в шеренгу не меньше дюжины мужчин самого разного роста и телосложения. Среди них он увидел одного, с могучей, приземистой фигурой. Лицо пленника покрывали красные пятна, губы страшно распухли, а глаза, странно перекошенные, постоянно моргали.
Монах прошелся вдоль шеренги. Потом, отступив немного назад, снова стал приглядываться к стоявшим.
— Ну, что, — нетерпеливо спросил Халиска, — вы его опознали? Есть среди них Рубрис?
Словно призывая небеса в свидетели, монах воздел загорелые ручищи вверх и, повернувшись, зашагал к выходу из тюремного двора.
Халиска последовал за ним. Прислонившись к створке ворот, он скрутил цигарку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53