Понятно, что такую реакцию может вызвать только вид больших денег. Или очень больших. Потому что вид маленьких денег, особенно в собственном бумажнике, не может вызвать ничего, кроме изжоги и желания совершить какое-нибудь социальное преобразование.
Пятьдесят тысяч долларов были для Томаса очень большими деньгами. Но он не выказал никакого противоестественного возбуждения. В присутствии охранников вскрыл одну из пяти пачек в банковских бандеролях, внимательно осмотрел новенькие стодолларовые купюры, прощупал, глянул на свет, потом изучил бандероли на остальных четырех пачках, пролистнул их с угла и только после этого отпустил охранников. Но по-прежнему остался деловитым и сосредоточенным. Даже стопаря не врезал, что было бы вполне естественно. Он сдвинул пачки банкнот на край стола и занялся плотной коричневой бумагой, в которую были завернуты бабки.
Лист был большой, во весь стол. Томас сложил его пополам, аккуратно разорвал по сгибу и в одну половину завернул пачки, уложив их не стопкой, а в ряд. Получился длинный узкий пакет. Чем-то он Томасу не понравился. Он сложил пачки попарно одна на одну, а пятую рядом. Теперь пакет стал толще, но короче. Он выглядел так, будто в нем среднего формата книга. Это устроило Томаса. Вторую половину листа он сложил в размер книги и все это засунул в черный полиэтиленовый пакет, который принес из спальни.
Мы с Мухой с интересом наблюдали за его манипуляциями, но вопросов не задавали, потому что спрашивать человека, что он собирается делать со своими деньгами, так же неприлично, как вторгаться в его интимную жизнь. Покончив с пакетами, Томас засел за телефон и минут двадцать названивал по разным номерам. Говорил он по-эстонски. Это мне не понравилось, но просить его перейти на русский язык означало обнаружить наш пристальный интерес к его делам и тем самым разрушить образ крутой и профессионально туповатой охраны, который мы старались создать. Я рассудил, что о содержании разговоров мы узнаем постфактум, и оказался прав.
- Сейчас поедем к господину Мюйру, - сообщил Томас. - Он ждет. Но сначала заедем в два места.
Памятуя, что гостиная прослушивалась как минимум пятью "жучками", обнаруженными Мухой с помощью сканера, переданного нам Доком в сумке "Puma" вместе с мобильными телефонами и другой техникой, Муха в не слишком парламентских выражениях высказал сомнения в целесообразности переться куда-то на ночь глядя.
- Во-первых, до ночи еще далеко, - возразил Томас. - Во-вторых, вы меня охраняете или вы меня сторожите? Разве я под домашним арестом?
- Нет, - вынужден был признать Муха.
- Тогда поехали. Можете, конечно, остаться, съезжу один. Спускайтесь в ресторан, закажите ужин, потанцуйте с девушками. Часа через полтора я к вам присоединюсь.
Муха выразил бурное согласие и даже брякнул:
- Девушки - это моя страсть!
Но я заявил, что профессиональная добросовестность не позволяет нам принять это великодушное предложение Томаса. А Мухе объяснил по-нашенски, по-охранниковски:
- Куда он, на..., поедет один с такого бодуна и с такими бабками!
Разыграв для невидимых слушателей эту небольшую радиопьесу, психологическую убедительность которой должна была придать, как мы надеялись, приправа из незатейливого матерка, мы покинули номер.
Ситуация в целом была понятной. Еще до появления охранников Краба Муха вывел меня в черную ванную и под журчанье струй рассказал о разговоре Томаса с президентом компании "Foodline-Balt" господином Анвельтом.
Было ясно, что после этого разговора Краб встретился с Янсеном и тот посоветовал ему согласиться на требование Томаса, которое самому Крабу казалось неслыханным беспределом и грабежом среди бела дня.
Или убедил.
Или приказал.
В любом случае просматривалась заинтересованность Янсена в том, чтобы Томас получил купчие навязанного ему национал-патриотами деда, странно-зловещая фигура которого неотступно преследовала нас в Эстонии, как тень отца Гамлета.
Желание Томаса наложить лапу на наследство деда-эсэсовца тоже было по-человечески понятным. Хотя, на мой взгляд, глупым и даже опасным. Было совершенно ясно, что его и близко не подпустят к этим миллионам. Лапу на них, скорее всего, наложат сами национал-патриоты. Но хозяин - барин.
Гораздо больше меня заинтересовало упоминание Мухи о том, что Рита Лоо унесла с собой ксерокопию завещания Альфонса Ребане и была очень озабочена, когда не сразу ее нашла. Это проясняло намеки Мюйра о неслучайности ее появления возле Томаса. Правда, что она намерена сделать с этой ксерокопией, было совершенно неясно.
Из гостиницы мы вышли по служебному ходу. "Линкольн" стоял среди мусорных баков под ярким дуговым фонарем и выглядел как аристократ в белом смокинге, которого в поисках острых ощущений занесло в трущобы.
Водила был так возмущен моим приказом поставить машину здесь, что даже не вышел открыть Томасу дверь. Он напрягся, готовый дать мне гневную отповедь, если я возникну, но у меня и в мыслях не было возникать.
Едва мы отъехали, в кармане Мухи запиликал мобильник. Он молча послушал, сказал: "Все понял". Потом -мне:
- Звонил Артист. К Мюйру приехал Янсен. Говорят по-эстонски. Разговор эмоциональный. Заметил?
Я кивнул. Вопрос Мухи и мой кивок относился не к звонку Артиста, а к небольшой серой "тойоте", которая включила подфарники и тронулась с места, когда наш лимузин проплыл мимо нее.
"Линкольн" обогнул площадь, на которую фасадом выходила гостиница "Виру", и свернул на Пярнуское шоссе. Это шоссе, как просветил нас Томас, начиналось от площади Виру, пересекало площадь Выйду и заканчивалось в городе Пярну, основанном в 1251 году и некогда входившем в союз ганзейских городов. "Тойота" отстала метров на сто. Но тут мое внимание отвлек от "тойоты" черный пятидверный джип "мицубиси-монтеро-спорт", который повторил наш маневр по площади Виру и пристроился сзади. Тонированные стекла и ближний свет его фар мешали мне рассмотреть, сколько в нем пассажиров.
А вот это было уже непонятным. Открылся сезон охоты? За нами? Вряд ли. За Томасом? Очень сомнительно. За его бабками? Тогда это люди Краба.
Томас повернулся к нам с переднего сиденья и сообщил:
- "Линкольн" мы сейчас отпустим. Туда, куда мне надо, на таких тачках не ездят. Поедем на моей "двушке", она стоит возле моего...
Он замолчал и уставился в заднее стекло.
- Не понимаю, - сказал он. - Там ваш, что ли?
- Где? - спросил я. - В джипе?
- Нет. В серой "тойоте". Идет за джипом.
- С чего ты взял, что там наш? - удивился Муха.
- Он едет с подфарниками, - объяснил Томас. - В Таллине ездят с ближним светом. Во всей Европе ездят с ближним светом. С подфарниками ездят только в России.
- Твою мать, - сказал Муха.
Он усунулся в угол лимузина, вытащил мобильник и набрал номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Пятьдесят тысяч долларов были для Томаса очень большими деньгами. Но он не выказал никакого противоестественного возбуждения. В присутствии охранников вскрыл одну из пяти пачек в банковских бандеролях, внимательно осмотрел новенькие стодолларовые купюры, прощупал, глянул на свет, потом изучил бандероли на остальных четырех пачках, пролистнул их с угла и только после этого отпустил охранников. Но по-прежнему остался деловитым и сосредоточенным. Даже стопаря не врезал, что было бы вполне естественно. Он сдвинул пачки банкнот на край стола и занялся плотной коричневой бумагой, в которую были завернуты бабки.
Лист был большой, во весь стол. Томас сложил его пополам, аккуратно разорвал по сгибу и в одну половину завернул пачки, уложив их не стопкой, а в ряд. Получился длинный узкий пакет. Чем-то он Томасу не понравился. Он сложил пачки попарно одна на одну, а пятую рядом. Теперь пакет стал толще, но короче. Он выглядел так, будто в нем среднего формата книга. Это устроило Томаса. Вторую половину листа он сложил в размер книги и все это засунул в черный полиэтиленовый пакет, который принес из спальни.
Мы с Мухой с интересом наблюдали за его манипуляциями, но вопросов не задавали, потому что спрашивать человека, что он собирается делать со своими деньгами, так же неприлично, как вторгаться в его интимную жизнь. Покончив с пакетами, Томас засел за телефон и минут двадцать названивал по разным номерам. Говорил он по-эстонски. Это мне не понравилось, но просить его перейти на русский язык означало обнаружить наш пристальный интерес к его делам и тем самым разрушить образ крутой и профессионально туповатой охраны, который мы старались создать. Я рассудил, что о содержании разговоров мы узнаем постфактум, и оказался прав.
- Сейчас поедем к господину Мюйру, - сообщил Томас. - Он ждет. Но сначала заедем в два места.
Памятуя, что гостиная прослушивалась как минимум пятью "жучками", обнаруженными Мухой с помощью сканера, переданного нам Доком в сумке "Puma" вместе с мобильными телефонами и другой техникой, Муха в не слишком парламентских выражениях высказал сомнения в целесообразности переться куда-то на ночь глядя.
- Во-первых, до ночи еще далеко, - возразил Томас. - Во-вторых, вы меня охраняете или вы меня сторожите? Разве я под домашним арестом?
- Нет, - вынужден был признать Муха.
- Тогда поехали. Можете, конечно, остаться, съезжу один. Спускайтесь в ресторан, закажите ужин, потанцуйте с девушками. Часа через полтора я к вам присоединюсь.
Муха выразил бурное согласие и даже брякнул:
- Девушки - это моя страсть!
Но я заявил, что профессиональная добросовестность не позволяет нам принять это великодушное предложение Томаса. А Мухе объяснил по-нашенски, по-охранниковски:
- Куда он, на..., поедет один с такого бодуна и с такими бабками!
Разыграв для невидимых слушателей эту небольшую радиопьесу, психологическую убедительность которой должна была придать, как мы надеялись, приправа из незатейливого матерка, мы покинули номер.
Ситуация в целом была понятной. Еще до появления охранников Краба Муха вывел меня в черную ванную и под журчанье струй рассказал о разговоре Томаса с президентом компании "Foodline-Balt" господином Анвельтом.
Было ясно, что после этого разговора Краб встретился с Янсеном и тот посоветовал ему согласиться на требование Томаса, которое самому Крабу казалось неслыханным беспределом и грабежом среди бела дня.
Или убедил.
Или приказал.
В любом случае просматривалась заинтересованность Янсена в том, чтобы Томас получил купчие навязанного ему национал-патриотами деда, странно-зловещая фигура которого неотступно преследовала нас в Эстонии, как тень отца Гамлета.
Желание Томаса наложить лапу на наследство деда-эсэсовца тоже было по-человечески понятным. Хотя, на мой взгляд, глупым и даже опасным. Было совершенно ясно, что его и близко не подпустят к этим миллионам. Лапу на них, скорее всего, наложат сами национал-патриоты. Но хозяин - барин.
Гораздо больше меня заинтересовало упоминание Мухи о том, что Рита Лоо унесла с собой ксерокопию завещания Альфонса Ребане и была очень озабочена, когда не сразу ее нашла. Это проясняло намеки Мюйра о неслучайности ее появления возле Томаса. Правда, что она намерена сделать с этой ксерокопией, было совершенно неясно.
Из гостиницы мы вышли по служебному ходу. "Линкольн" стоял среди мусорных баков под ярким дуговым фонарем и выглядел как аристократ в белом смокинге, которого в поисках острых ощущений занесло в трущобы.
Водила был так возмущен моим приказом поставить машину здесь, что даже не вышел открыть Томасу дверь. Он напрягся, готовый дать мне гневную отповедь, если я возникну, но у меня и в мыслях не было возникать.
Едва мы отъехали, в кармане Мухи запиликал мобильник. Он молча послушал, сказал: "Все понял". Потом -мне:
- Звонил Артист. К Мюйру приехал Янсен. Говорят по-эстонски. Разговор эмоциональный. Заметил?
Я кивнул. Вопрос Мухи и мой кивок относился не к звонку Артиста, а к небольшой серой "тойоте", которая включила подфарники и тронулась с места, когда наш лимузин проплыл мимо нее.
"Линкольн" обогнул площадь, на которую фасадом выходила гостиница "Виру", и свернул на Пярнуское шоссе. Это шоссе, как просветил нас Томас, начиналось от площади Виру, пересекало площадь Выйду и заканчивалось в городе Пярну, основанном в 1251 году и некогда входившем в союз ганзейских городов. "Тойота" отстала метров на сто. Но тут мое внимание отвлек от "тойоты" черный пятидверный джип "мицубиси-монтеро-спорт", который повторил наш маневр по площади Виру и пристроился сзади. Тонированные стекла и ближний свет его фар мешали мне рассмотреть, сколько в нем пассажиров.
А вот это было уже непонятным. Открылся сезон охоты? За нами? Вряд ли. За Томасом? Очень сомнительно. За его бабками? Тогда это люди Краба.
Томас повернулся к нам с переднего сиденья и сообщил:
- "Линкольн" мы сейчас отпустим. Туда, куда мне надо, на таких тачках не ездят. Поедем на моей "двушке", она стоит возле моего...
Он замолчал и уставился в заднее стекло.
- Не понимаю, - сказал он. - Там ваш, что ли?
- Где? - спросил я. - В джипе?
- Нет. В серой "тойоте". Идет за джипом.
- С чего ты взял, что там наш? - удивился Муха.
- Он едет с подфарниками, - объяснил Томас. - В Таллине ездят с ближним светом. Во всей Европе ездят с ближним светом. С подфарниками ездят только в России.
- Твою мать, - сказал Муха.
Он усунулся в угол лимузина, вытащил мобильник и набрал номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100