Странные дела. Люди всегда благожелательны к тем, кому делают добро. А кому причиняют зло, тех ненавидят. Почему? Совершенно непонятно. Но это была данность, и ее следовало принимать как данность. Томас с благодарностью принял приглашение Краба.
Уже в черном шестисотом "мерсе", когда ехали в ресторан гостиницы "Виру", Краб еще раз кольнул Томаса своими глазками и заметил:
- Задумался. И знаю о чем. Бабок у тебя нет. Но это твои проблемы, Фитиль. Я мог бы дать тебе под процент, но не дам. Малый ты неглупый, но не деловой. И пролететь можешь в два счета. И тогда мне придется включать счетчик и все такое. И не потому, что пятнадцать кусков - не баран накашлял. Дело в принципе. Если станет известно, что меня кинули хоть на один бакс, могут найтись желающие кинуть и на "лимон". А быть в бизнесе лохом - это, Фитиль, себе дороже. Так что сам понимаешь.
Ужин, начавшийся в изысканном ресторане "Виру", закончился под утро в припортовых барах с дешевыми шлюхами, на которых Краб оказался почему-то падок, с какими-то иностранными моряками, которых Краб щедро поил. От его респектабельности не осталось и следа. Он гулял по полной программе, как мечтал, возможно, гулять в юности, но по соображениям экономии не мог, а теперь мог. Потом по непонятной причине произошло массовое мордобитие, и охранникам Краба пришлось немало потрудиться, чтобы вытащить хозяина и его гостя из всеобщей свалки. Томаса охранники привезли к его дому и свалили у подъезда, а хозяина транспортировали в его загородный особняк. С трудом продрав на следующий день глаза и похмелившись сорокоградусной "Виру валче", Томас начал обдумывать деловое предложение, которым одарил его Краб. И чем больше думал, тем в большее волнение приходил.
Несложный расчет, произведенный Томасом на клочке бумаги, дал ошеломляющие результаты.
По данным переписи 1970 года, которые Томас нашел в старом, еще советского издания энциклопедическом словаре, в Таллине на 55,7 процента эстонцев приходилось 35 процентов русских, 3,6 процента украинцев и 2 процента белорусов. Для полумиллионного города это означало, что в нем проживает почти двести тысяч русскоязычного населения. И занимают они, при средней численности семьи в четыре человека, не меньше пятидесяти тысяч квартир.
Пятьдесят тысяч квартир в одном только Таллине.
Пусть уедут не все, пусть только двадцать процентов. Это десять тысяч квартир. Если на каждой квартире наварить хотя бы по двадцать кусков "зеленых", это получится...
Томас произвел на бумажке умножение и понял, что должен немедленно выпить. Отдышавшись после крупного глотка водки, сделанного прямо из горла "Виру валче", он с опаской, как на повестку из полиции, посмотрел на листок.
Там стояло: 200 000 000 $.
Двести миллионов долларов.
Двести!
Миллионов!
Долларов!
И это только по Таллину. А по всей Эстонии?
Было от чего бешено заколотиться сердцу.
Краб ошибся, назвав этот бизнес большим. Сказать "большой" или даже "очень большой" значило не сказать ничего.
Это была не арифметика.
Это была астрономия.
Это был бизнес такого масштаба, что у Томаса невольно шевельнулось подозрение: а не затеяна ли вся эта бодяга с независимостью Эстонии только лишь для того, чтобы провернуть это дельце? Но, освежившись еще парой глотков "Виру валче", он пришел к выводу, что это вряд ли. Эстонцы, конечно, народ неглупый, но все-таки не настолько умный. Воспользоваться ситуацией да, на это мозгов может хватить. И у кого-то хватило. Но не более того. Нет, не более.
Томас понимал и другое: в таком бизнесе раздавить могут, как комара. Раздавят и не заметят. Это означало, что к совету Краба примазаться к этому бизнесу втихаря следует отнестись очень серьезно. Томас знал за собой грех словоохотливости и тут же, над бутылкой "Виру валче" и над бумажкой с расчетами, дал себе страшную клятву молчать о своих умозаключениях даже под пытками. Даже в светлое утро тонкого опохмеления, когда сто двадцать пять граммчиков беленькой, захрустишь малосольным сааремским огурчиком и весь мир захочется объять и излить на него все свое дружелюбие и нежность души.
Да, даже тогда.
Такую клятву дал себе Томас.
Он торжественно сжег в пепельнице бумажку с расчетами и даже попытался подержать над огнем руку, но тут же отдернул, потому что было больно.
Следующую неделю Томас безвылазно просидел дома перед телевизором, смотря все политические программы, а в перерывах, когда запускали американские боевики или клипы с полуголыми герлами, внимательно читал все газеты, эстонские и русские. И понял, что Краб прав.
Не Краб, нет. А те, чьи мысли он озвучивал в стремлении поразить старого приятеля масштабностью своего политического мышления.
Да, все шло к тому, что законы о гражданстве и государственном языке будут приняты в таком варианте, который сделает все некоренное население гражданами второго сорта и вызовет их массовый отток в Россию.
Особенно неистовствовали депутаты от Национально-патриотического союза, не скрывавшие, что они считают себя преемниками партии "Изамаалийт" ("Отечественный союз"), созданной еще в 1935 году и во всех советских учебниках истории именовавшейся фашистской. Либералы и умеренные демократы отбрехивались, но чувствовалось, что они и сами не верят, что сумеют отстоять свою точку зрения, а возражают национал-патриотам лишь из стремления не растерять свой не слишком многочисленный электорат.
За кулисами бурной политической жизни республики стояли опытные кукловоды. Они знали, что делают. И для чего.
А теперь это знал и Томас.
К этому огромному бизнесу грех было не примазаться. С этим все было ясно. Неясно было с другим: где взять необходимые для раскрутки бабки. Занять? У кого? Близкие приятели Томаса были такой же голытьбой, как и он сам, а люди серьезные не дадут. Не та репутация была у Томаса, чтобы ему могли дать в долг без солидного залога даже под большие проценты. Посвятить кого-нибудь в суть дела, взять в долю?
Стоп, сказал себе Томас. Стоп, Это и есть то, о чем предупредил Краб: "Вмиг шею свернут".
Занять под залог квартиры? Квартира была не слишком просторная, но двухкомнатная, в хорошем доме, в центре города неподалеку от площади Выйду. Под нее можно было запросто занять штук тридцать. Но записана квартира была на мать, она получила ее после двадцати лет работы крановщицей на судоверфи. При оформлении залога это может всплыть, а если мать узнает про эти дела нет, об этом лучше не думать.
Занять у матери?
Скорей для очистки совести, чем в надежде на успех, Томас отправился на хутор Кийр, располагавшийся на южной оконечности острова Сааремаа неподалеку от мыса Сырве. На этой мызе жили когда-то дед и бабка Томаса по материнской линии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Уже в черном шестисотом "мерсе", когда ехали в ресторан гостиницы "Виру", Краб еще раз кольнул Томаса своими глазками и заметил:
- Задумался. И знаю о чем. Бабок у тебя нет. Но это твои проблемы, Фитиль. Я мог бы дать тебе под процент, но не дам. Малый ты неглупый, но не деловой. И пролететь можешь в два счета. И тогда мне придется включать счетчик и все такое. И не потому, что пятнадцать кусков - не баран накашлял. Дело в принципе. Если станет известно, что меня кинули хоть на один бакс, могут найтись желающие кинуть и на "лимон". А быть в бизнесе лохом - это, Фитиль, себе дороже. Так что сам понимаешь.
Ужин, начавшийся в изысканном ресторане "Виру", закончился под утро в припортовых барах с дешевыми шлюхами, на которых Краб оказался почему-то падок, с какими-то иностранными моряками, которых Краб щедро поил. От его респектабельности не осталось и следа. Он гулял по полной программе, как мечтал, возможно, гулять в юности, но по соображениям экономии не мог, а теперь мог. Потом по непонятной причине произошло массовое мордобитие, и охранникам Краба пришлось немало потрудиться, чтобы вытащить хозяина и его гостя из всеобщей свалки. Томаса охранники привезли к его дому и свалили у подъезда, а хозяина транспортировали в его загородный особняк. С трудом продрав на следующий день глаза и похмелившись сорокоградусной "Виру валче", Томас начал обдумывать деловое предложение, которым одарил его Краб. И чем больше думал, тем в большее волнение приходил.
Несложный расчет, произведенный Томасом на клочке бумаги, дал ошеломляющие результаты.
По данным переписи 1970 года, которые Томас нашел в старом, еще советского издания энциклопедическом словаре, в Таллине на 55,7 процента эстонцев приходилось 35 процентов русских, 3,6 процента украинцев и 2 процента белорусов. Для полумиллионного города это означало, что в нем проживает почти двести тысяч русскоязычного населения. И занимают они, при средней численности семьи в четыре человека, не меньше пятидесяти тысяч квартир.
Пятьдесят тысяч квартир в одном только Таллине.
Пусть уедут не все, пусть только двадцать процентов. Это десять тысяч квартир. Если на каждой квартире наварить хотя бы по двадцать кусков "зеленых", это получится...
Томас произвел на бумажке умножение и понял, что должен немедленно выпить. Отдышавшись после крупного глотка водки, сделанного прямо из горла "Виру валче", он с опаской, как на повестку из полиции, посмотрел на листок.
Там стояло: 200 000 000 $.
Двести миллионов долларов.
Двести!
Миллионов!
Долларов!
И это только по Таллину. А по всей Эстонии?
Было от чего бешено заколотиться сердцу.
Краб ошибся, назвав этот бизнес большим. Сказать "большой" или даже "очень большой" значило не сказать ничего.
Это была не арифметика.
Это была астрономия.
Это был бизнес такого масштаба, что у Томаса невольно шевельнулось подозрение: а не затеяна ли вся эта бодяга с независимостью Эстонии только лишь для того, чтобы провернуть это дельце? Но, освежившись еще парой глотков "Виру валче", он пришел к выводу, что это вряд ли. Эстонцы, конечно, народ неглупый, но все-таки не настолько умный. Воспользоваться ситуацией да, на это мозгов может хватить. И у кого-то хватило. Но не более того. Нет, не более.
Томас понимал и другое: в таком бизнесе раздавить могут, как комара. Раздавят и не заметят. Это означало, что к совету Краба примазаться к этому бизнесу втихаря следует отнестись очень серьезно. Томас знал за собой грех словоохотливости и тут же, над бутылкой "Виру валче" и над бумажкой с расчетами, дал себе страшную клятву молчать о своих умозаключениях даже под пытками. Даже в светлое утро тонкого опохмеления, когда сто двадцать пять граммчиков беленькой, захрустишь малосольным сааремским огурчиком и весь мир захочется объять и излить на него все свое дружелюбие и нежность души.
Да, даже тогда.
Такую клятву дал себе Томас.
Он торжественно сжег в пепельнице бумажку с расчетами и даже попытался подержать над огнем руку, но тут же отдернул, потому что было больно.
Следующую неделю Томас безвылазно просидел дома перед телевизором, смотря все политические программы, а в перерывах, когда запускали американские боевики или клипы с полуголыми герлами, внимательно читал все газеты, эстонские и русские. И понял, что Краб прав.
Не Краб, нет. А те, чьи мысли он озвучивал в стремлении поразить старого приятеля масштабностью своего политического мышления.
Да, все шло к тому, что законы о гражданстве и государственном языке будут приняты в таком варианте, который сделает все некоренное население гражданами второго сорта и вызовет их массовый отток в Россию.
Особенно неистовствовали депутаты от Национально-патриотического союза, не скрывавшие, что они считают себя преемниками партии "Изамаалийт" ("Отечественный союз"), созданной еще в 1935 году и во всех советских учебниках истории именовавшейся фашистской. Либералы и умеренные демократы отбрехивались, но чувствовалось, что они и сами не верят, что сумеют отстоять свою точку зрения, а возражают национал-патриотам лишь из стремления не растерять свой не слишком многочисленный электорат.
За кулисами бурной политической жизни республики стояли опытные кукловоды. Они знали, что делают. И для чего.
А теперь это знал и Томас.
К этому огромному бизнесу грех было не примазаться. С этим все было ясно. Неясно было с другим: где взять необходимые для раскрутки бабки. Занять? У кого? Близкие приятели Томаса были такой же голытьбой, как и он сам, а люди серьезные не дадут. Не та репутация была у Томаса, чтобы ему могли дать в долг без солидного залога даже под большие проценты. Посвятить кого-нибудь в суть дела, взять в долю?
Стоп, сказал себе Томас. Стоп, Это и есть то, о чем предупредил Краб: "Вмиг шею свернут".
Занять под залог квартиры? Квартира была не слишком просторная, но двухкомнатная, в хорошем доме, в центре города неподалеку от площади Выйду. Под нее можно было запросто занять штук тридцать. Но записана квартира была на мать, она получила ее после двадцати лет работы крановщицей на судоверфи. При оформлении залога это может всплыть, а если мать узнает про эти дела нет, об этом лучше не думать.
Занять у матери?
Скорей для очистки совести, чем в надежде на успех, Томас отправился на хутор Кийр, располагавшийся на южной оконечности острова Сааремаа неподалеку от мыса Сырве. На этой мызе жили когда-то дед и бабка Томаса по материнской линии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100