Сильные руки подняли его с пола, кинули на скрипящий стул. Соболев всхлипнул. Слезы душили его.
— Слюни не разводи, тухлятина! — крикнул Матрос и ударил еще раз ногой в бок. Соболев старался сдерживаться, но слезы все равно текли по щекам. Здесь эти слезы ни у кого не могли вызвать даже тени жалости.
— Излагай, — приказал Гвоздь. — Четко, ясно, по порядку. За каждое лживое слово я у тебя отрежу по пальцу. Годится?
То, как буднично произнес это Гвоздь, почему-то убедило Соболева в правдивости обещания гораздо лучше, чем крики, вопли, избиения.
Шмыгнув носом, забитым кровью, Соболев проглотил соленый сгусток. Он уже понял, что выкручиваться бесполезно.
— Пришили азербуда. Не хотели его убивать, он на нас сам кинулся. Но «порошка» никакого в глаза не видал. Он мне даром не нужен!
Гвоздь, стоявший у маленького низкого окошка, задумчиво сказал Матросу:
— По-моему, не врет. Где же этот черный тогда товар схоронил?
— У него баба здесь. Серафима. В прошлый раз, когда был, он ей звонил. Номер ее у него в записной книжке.
Красивая такая записная книжка. Этот фраер любил красивые вещи. Эй, Кардан, где записная книжка?
— Кажется, Севка взял, — заискивающе произнес Соболев, радуясь, что его больше не бьют, он начал надеяться на благоприятный исход. В конце концов, что он особенного сделал? Ну, пришили черного? С кем не бывает? Где это видано, чтобы за черных славяне славян изводили ?
Он назвал адреса Севы и Гулиева, и Киборг записал их на бумажку. По лицу Матроса прошла нервная судорога. Он подошел к пленнику и прошипел:
— Из-за такой сучары, как ты… На этот раз бил он яростно, не обращая внимания, куда приходятся удары, лишь бы бить побольнее. Перед глазами Соболева поплыли красные круги. В голове пронеслось: рано радовался, из этой переделки не выбраться. И мелькнула обжигающая мысль: а что чувствовал в . свой последний миг парень, которого они убили? Неожиданно нахлынуло раскаяние, ощущение неизгладимой вины за отнятую жизнь.
— Хватит, Матрос, — щелкнул пальцами Гвоздь, будто •отгоняя сторожевую собаку. Но собака эта была бешеная.
— Падла, — Матрос на секунду замер, кивнул, напоследок размахнулся и со всей силы ударил механика кулаком в грудь.
Соболев отлетел на несколько шагов, ноги его заплелись, и он, споткнувшись, полетел на пол. При падении головой ударился об острый угол верстака… Умер он сразу.
Глава восемнадцатая
ОХОТНИКИ

Сева вздрогнул от стука в окно.
— Вот придурок, — прошептал он. В стекло комнаты скреблась швабра.
— Стекло разобьешь! — крикнул Сева, открывая дверь и выходя на балкон.
— Я к-кричу, а т-ты не слышишь, — Лобзик заикался. Представлял он собой жалкое зрелище — худой, в чем только жизнь держится, бледный. Но, как писали его приятели на стене в подъезде, «тяжела жизнь наркомана».
— Тебе чего?
— Д-дай уксусу.
— Зачем? ,
— Н-надо.
— Опять чтотто варишь? .
— Оп-пять.
Сева принес с кухни стаканчик с уксусом.
— Эт-та, спасибо. Сева, завтра зах-ходи. У меня р-ре-бята будут. Девочки. Сам п-понимаешь.
— Понимаю. Как-нибудь зайду.
Лобзику было восемнадцать. С тринадцати он нюхал дихлофос. С четырнадцати — курил анашу. С пятнадцати сел на иглу и употреблял «винт». У него постоянно собирались наркоманские тусовки. Сева как-то раз был там. Ему вкатили в вену несколько кубиков темной жидкости, после чего он чуть не умер. И сообразил больше этим не заниматься.
— Иди, поешь, — крикнула мать с кухни.
— Не хочу. Потом.
— Иди. Потом не буду кормить.
Как раз выдался промежуток между «Санта-Барба-рой» и индийским фильмом. Полгода назад на трикотажной фабрике, где много лет трудилась мать, работников отправили в бессрочный отпуск. Теперь мать смотрела большинство сериалов, которые шли по телевизору, покупала газету «Звезды телесериалов», стала относиться ко всему окружающему гораздо спокойнее, чем раньше. Иногда в гости приходили ее сестры или подруги, и они могли часами обсуждать героев-латиноамериканцев, так что создавалось впечатление, будто они сплетничают о собственных родственниках. Севу это раздражало. Он совершенно не понимал, как люди смотрят такую чушь, когда дома есть видеомагнитофон, по которому можно в пятый раз насладиться новыми «Звездными войнами» или старым «Универсальным солдатом».
Сева наспех — кусок с трудом лез в горло — проглотил картошку с мясом и отправился к себе в комнату. Вновь и вновь мысли крутились вокруг сцены, которую он только что наблюдал у гаража. Что происходит? Что делать? Сева не знал.
Поужинав, он лег на кровать, прикрыл глаза и провалился в дрему. Прошло три часа. Он потянулся к выключателю, но передумал. В полумраке было спокойнее и уютнее.
С улицы донесся звук подъезжающей машины. Сева встал, выглянула окно. На площадку, где стояло несколько автомобилей, принадлежащих жителям дома, заруливала белая «Волга»…
— Ух ты, бли-ин, — прошептал Сева…
— Нам Всеволода Гарбузова, — донесся из прихожей громкий голос. — Нужен… Ничего, что спит… Мы из прокуратуры… Пойдемте посмотрим.
Медлить Сева не стал. Он натянул кожаную куртку, карман которой оттягивала новая записная книжка, распахнул дверь на балкон, посмотрел вниз. Четвертый этаж. Не прыгать же.
— Ой, бли-ин, — снова протянул он, зажмурив глаза, перемахнул на соседний балкон. Под ложечкой засосало. Он боялся высоты.
Надавил на балконную дверь. Незаперта!.. В большой комнате на полу, закатив глаза, лежала еле дышащая, голая по пояс девчонка лет двадцати. Горящая лампа освещала ее зеленоватую кожу. В углу скорчился Лобзик. Он часто дышал, около него валялись шприцы и жгут. На Севу они не обратили никакого внимания. Они витали в космосе.
Сева посмотрел в глазок. Дверь его квартиры была закрыта. Значит, гости еще внутри. Распахнув дверь, он бросился сломя голову вниз…
Дыхание спирало. Бок болел. Воздух со свистом вырывался из легких. Сева никогда не был отменным бегуном. Сейчас он поставил свой личный рекорд. До поселка «Госконюшня» он добрался за пятнадцать минут. Вот и «Чапаев-стрит» — длинная череда небольших домишек, скрывающихся за покосившимися заборами — самый покосившийся у Мухтара Гулиева. Сева отодвинул защелку, распахнул калитку. Байкал хотел залиться хриплым, истошным лаем, но, узнав старого знакомого, шмыгнул в будку.
На стук в дверь открыла недовольная заспанная Нинка.
Женщина она была скандальная, грубая, день и ночь вместе с маманей «грызла» Гулиева. Правда, и тот был хорош — большой любитель пьяных дебошей.
— Где Мухтар? — через силу выдавил запыхавшийся Сева.
— Спит твой Мухтар, зараза он гнилая! Плыви отсюда.
Совсем очумел, дня ему мало.
Она попыталась закрыть дверь, но Сева поставил руку. — Да ты… — он глубоко вздохнул, намереваясь сказать что-то колкое и обидное, но лишь крикнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47